Второй меч - Петер Хандке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При последней полуночной встрече Усман меня напугал, я испугался не за себя, а скорее, за него. Скорее неопределенный страх без конкретного объекта. Вот он ютится тут днями, годами, ночами, прозябает (или не прозябает), это же в любом случае не то состояние, или скоро станет не то, в один момент, в один ужасный момент, уже будет больше не то состояние. Что-то происходит, то есть кто-то вдруг принимает в нем участие. И этот кто-то – я, уже давно его единственный собеседник. Откуда я это знал? Просто знал. А принять в нем участие означало сделать ему заказ. Заказ за деньги? Он, Усман, всегда отказывался брать у меня деньги, так, между делом, не из гордости, но строго. В крайнем случае время от времени просил купить ему полуночный стаканчик кофе в кебабной лавке, единственном открытом ночном заведении на вокзале. Вот и теперь он не возьмет денег за выполнение моего заказа. Ему важен только сам заказ. «Я давно уже дожидаюсь от тебя заказа. Дай мне, наконец, поручение! Это твой долг по отношению ко мне!» Он не высказал этого вслух, он дал мне это почувствовать, не просто выразил своими огромными глазами без ресниц и еще тем, что он мне, с каждым разом все настойчивей и в конце концов исключительно настойчиво, вместо приветствия и вообще вместо лишних разговоров, окольными путями напоминал о себе: «Ты все еще живешь один в доме? У тебя большой дом? Сколько комнат? Сколько конфорок на плите? Дом на общей улице или в частном квартале?» Он хотел, чтобы я взял его к себе домой, не как выброшенного жизнью на обочину, из человеколюбия, но как компаньона и товарища, для чего сейчас, после бессмысленных ночных бесед на вокзале, самое время! Он не просто желал жить со мной в одном доме, он этого требовал. Мы будем заниматься общим делом, провернем вдвоем такое, чего еще никому не удавалось. Пусть я выдумаю для него что-то такое, а он это выполнит, свершит, обстряпает! В самую нашу крайнюю встречу, когда он меня, как водится, в тех же словах выспрашивал про мой дом, случилось так, что Усман пихнул меня из-за своей колонны и пнул, как боксер, по-дружески конечно, так сказать, на африканский манер, но при этом так сильно, что чуть не сбил с ног. И я тогда впервые заметил, какие у этого щуплого и худого человека непомерно огромные кулаки, предлинные пальцы, это мне бросилось в глаза еще больше из-за белесых его ладоней.
И я скоро забыл об этом случае. Как бы то ни было, а в Усмане я принимал участие. Он был мне дорог, как один из тех, которые в мгновение ока из «он» и «она» превращаются в «я», а «я», наоборот, в «ты, да, ты!», непредвиденные, незапланированные переселения душ, на один тот миг, о котором я вечно мог бы рассказывать. Мне Усмана не хватало. Я скучал по нему. Но в ту ночь я был рад, что не встретил его ни за одной из колонн. То, что мне предстояло, было не для него, вообще не его, ничего общего с ним, это было только мое, для меня одного. Это я никому не мог поручить. А поручение было: я сам себе это поручил.
Домой с вокзала я возвращался не по пешеходному тротуару, а по разделительной полосе междугороднего шоссе, что ведет от нашего предместья на юг; именовалась эта дорога у меня по-разному, то «шоссе», то «магистраль». Разделительная полоса, днем просто белая, а ночью фосфоресцирующая, сначала разделяла две встречные полосы, потом, после подземного перехода, постепенно сужалась по мере приближения к городу, как стрела, пока, еще до ответвления, ведущего к моему дому, не переходила в обычную линию дорожной разметки. И я шел по ней, не заботясь об автомобилях, которые, пусть и редко, шныряли туда и сюда, и каждый из них – ни один не стал мне гудеть или мигать – объезжал меня, как будто гуляющий по разделительной полосе – обычное дело.
Добрался до кровати и сразу уснул. Спал без снов. Вытолкнутый из этого сна, скорее нежели вырванный из него, я пробудился неожиданно и одновременно мягко. Никаких ощущений от вчерашнего дня и вообще от прошедшего времени. И все же часы с подсветкой в углу комнаты показывали, что проспал я больше двух часов. Не так, как всегда, потому что я не только днем, но и ночью, когда бы ни проснулся, точно знал, который теперь час, зачастую с точностью до минуты – еще в детстве удивлял этим всю деревню, – а вот теперь не угадал, промахнулся, просчитался на солидный отрезок времени. Виноват ли лунный свет? Я так провалился в сон, что не успел опустить жалюзи. Но тогда не было никакой луны, уж