Стихотворения и поэмы - Адам Мицкевич

А среди топей болотных

Видно: мелькают бледные тени

Дева и юный охотник.

В озере дева пляшет беспечно,

Юноша смотрит, стеная

Кто он? – Известен нам он, конечно.

Кто эта дева? – Не знаю.

[12 августа 1821 г.]

Существует поверье, что на берегах Свитези появляются ундроны, или нимфы, которых в народе называют свитезянками.

Баллада

(Из народной песни)

Село покинув родное,

Бежит девица с пригорка;

Распались косы волною,

Рыдает горько-прегорько.

Сбежала на луговину,

Где речка льется неспешно,

И, руки белые вскинув,

Зовет она безутешно:

"Красавицы водяные,

Любезные свитезянки!

Узнайте, сестры родные,

О горе бедной селянки!

Я верно любила пана,

И пан твердил мне, что любит,

Теперь икая желанна,

Он Кшисю бедную губит.

Живи же, пеблагодарный,

С своею знатной женою,

Но только не смей, коварный,

Глумиться здесь надо мною!

Ох, как несносно томиться

Обманутой, нелюбимой!

Меня примите, сестрицы;

Но сын мой… сын мой родимый!.."

Так молвив, вновь зарыдала,

Ломает руки в кручине,

И в омут с берега пала,

И скрылась в водной пучине.

А там, за. лесом, огнями

Сверкает ярко усадьба;

Там пан пирует с гостями,

Идет веселая свадьба.

Вдруг, музыку заглушая,

Дитя заплакало тонко;

Старик, к груди прижимая,

Несет из чащи ребенка.

К реке идет торопливо,

Туда, где тесной гурьбою

Стоят зеленые ивы,

Сплетясь шатром над рекою.

И став под сенью ветвистой,

И плачет, и призывает:

"Ах, Кшися, мне отзовись ты!

Кто дитятко приласкает?"

"В реке лежит мое тело,

Чуть слышен отклик средь ночи,

От стужи вся онемела,

Песком засыпало очи;

Меня по острым каменьям

Несут жестокие волны;

Питаюсь горьким кореньем,

Росой уста мои полны".

Но старый в сени ветвистой

По-прежнему призывает:

"Ах, Кшися, мне отзовись ты!

Кто дитятко приласкает?"

И что-то вдруг шевельнулось

В воде – легонько, не шибко;

Волна о берег плеснулась,

И кверху выплыла рыбка.

Собой совсем невеличка,

Скользит по отмели белой,

Так выскользает плотичка

Из-под руки неумелой.

Спина в сверкающих блестках.

Бока – багряной окраски,

Головка точно наперсток,

Как бисер – быстрые глазки.

И вдруг чешуйки раскрылись,

Девичий облик являя,

И косы вновь распустились,

И грудь видна молодая.

На щечках – алые розы…

Камыш раздвинув руками,

Туда, где клонятся лозы,

Плывет, взмахнув плавниками.

И, на руки взяв ребенка,

К груди прижала родимой

И вдруг запела так звонко:

"Люли-люли, мой любимый!..

Затих ребенок, довольный;

На сук повесила зыбку

И вновь кидается в волны

И превращается в рыбку.

Оделась вновь чешуею,

Совсем как было вначале;

Плеснула – и над водою,

Кипя, круги побежали…

И к ночи и спозаранку,

Лишь старый сойдет в долину,

Являлася свитезянка,

Кормила милого сына.

Но раз, в урочную пору,

Никто к реке не явился.

Уже и сумерки скоро

Нет старого!

Где ж он скрылся?

Не мог он тропкой лесною

К тому пройти закоулку:

Сам пан с своею женою

Пошел туда на прогулку.

Сидит старик под ветвями

И ждет; ему непонятно:

Часы бегут за часами,

Не видно пана обратно!

Ладонью глаз прикрывая

И щурясь, смотрит он зорко:

Жара свалила дневная,

Горит вечерняя зорька.

И лишь когда потемнело

И звезды вышли ночные,

Старик подкрался несмело,

Глядит в просторы речные.

О господи! Что за чудо?

Все дивно переменилось:

Песчаные рвы повсюду,

Где прежде речка струилась.

Лишь клочья одежды рваной

Валяются где попало.

Ни пани нету, ни пана

Как будто и не бывало!

А там, где речка бежала,

Большая глыба чернела

И странно напоминала

Два человеческих тела.

Застыл старик в изумленье,

Не может вымолвить слова;

Искал в уме объясненья

И не нашел никакого!

Позвал он: "Кшися, эй, Кшися!"

Лишь эхо вторит ответно;

Но ни в долине, ни в выси

Живой души не приметно.

Взглянул на ров, на каменья,

Пот вытер бледной рукою

И, словно бы в подтвержденье,

Кивнул седой головою.

Взял на руки он малютку,

Творя молитву невнятно,

И вдруг, осклабившись жутко,

Заторопился обратно.

[1820]

Баллада

"Детки мои, собирайтесь проворней,

К кресту на холмик идите,

Там пред иконой святой, чудотворной

С мольбой горячей падите!

Должен отец ваш вернуться к нам скоро,

Я жду в слезах и тревоге;

Реки в разливе, зверье среди бора,

Разбой – на каждой дороге".

Мать так сказала, и дети проворно

К кресту на холмик взбегают,

Там пред иконой святой, чудотворной

Молиться вслух начинают.

Землю целуют, молитву читая

Все вместе, громко, усердно:

Да славится троица пресвятая,

Да будет к нам милосердна!

"Отче наш", "Верую", всё по порядку,

Как нужно, они прочитали,

Далее книжку, молитвенник краткий,

Из сумки дети достали.

Старший из них начал петь литанию,

Все с плачем молились, вторя:

"Нашего папу, о дева Мария,

Спаси от лютого горя!"

Тут вдруг послышался грохот обоза.

Навстречу телеге знакомой

Кинулись дети, забыли про слезы:

"То папа наш едет к дому!"

Спрыгнул с повозки купец, их заметя,

Целует поочередно:

"Как без меня поживали вы, дети?

Меня вы ждали сегодня?

Что у вас дома? Как мама? Здорова?

А я привез вам изюма…"

Каждый торопится вымолвить слово,

Так много смеха и шума!

Слугам купец закричал: "Погоняй-ка!

Домой скорей бы добраться!"

Едут… вдруг вышла разбойничья шайка,

Злодеев – счетом двенадцать.

Густо они заросли волосами,

Весь облик страшен звериный:

Острые сабли за поясами,

В руках – ножи и дубины.

Дети кричат, подбежали в испуге

К отцу, укрылись полою;

Струсили слуги; дрожащие руки

Купец подъемлет с мольбою:

"Ах, все берите! Детей-малолеток

Лишь не губите напрасно!

Не оставляйте сиротками деток,

Жену – вдовою несчастной!"

Шайка не внемлет, – один выпрягает

Коней, а рядом злодеи

"Денег!" – вопят, кистенем угрожают.

Застыли слуги, немея.

"Стойте!" – вдруг крикнул вожак, и вся шайка

Сошла поспешно с дороги.

Молвил купцу атаман: "Поезжай-ка

С детьми домой без тревоги!"

Благодарить стал купец, а разбойник

Сказал: "Кистень молодецкий

Бьет без пощады, ты был бы покойник,

Спасен ты молитвой детской.

Я ни при чем тут, всё сделали дети,

Тебе оказана милость!

Лишь ради них еще жив ты на свете.

Скажу, как это случилось.

Слышали мы о твоем здесь проезде,

И, вдаль на дорогу глядя,

Нынче с друзьями надежными вместе

В лесу залег я в засаде.

Тут и услышал я, как прозвучала

Молитва детская богу.

Вздорной она мне казалась сначала,

Потом внушила тревогу.

Вспомнил я дом свой, о прошлом тоскуя,

И сердце горестно сжалось…

Вспомнил сыночка, жену молодую

И вдруг почувствовал жалость.

В город – твой путь, мой же – в лес, где поглуше;

Вы, дети, крест навещайте

И за мою многогрешную душу

Порой молитву читайте!"

[Февраль 1821 г.]

Романс

(На тему литовской песни)

Чужой человек, девушка,

Ясь, мать, подружка.

Чужой человек

Там, где Неман разветвленный

Омывает луг зеленый,

Что за славный бугорочек?

У подножья, как веночек,

Розы, бузина, малина,

А бока одеты в травы,

И белым-бела вершина

От черемухи в расцвете.

С бугорка ведет дорога

Прямо к хате, до порога,

И бежит другая вправо,

И уводит влево третья.

По реке баркас мой мчится.

Ты скажи-ка мне, девица,

Что это за бугорочек?

Девушка

А спроси в деревне, братец,

Все там скажут, что Марыля

Обитала в этой хате,

Опочила в той могиле.

Вот они, дорожки-стежки:

Тут проходит мать-старушка,

Пастушок – по той дорожке,

А по этой вот – подружка.

Как сейчас блеснет денечек

Все взойдут на бугорочек.

Выдь на берег, встань за хворост

С головой тебя он спрячет,

Сам увидишь, как им лихо,

Что за слезы, что за горесть.

Вот идет ее милочек,

Мать идет, скорбя о дочке,

И подружка – тихо-тихо,

И несут цветочки,

Плачут!

Ясь

Марыля! Блещет зорька,

А мы не повстречались .

Й не поцеловались.

Марыля! Плачу горько

Я, бедный твой дружочек.

Неужто весь денечек

Проспать ты хочешь? Или

Ты сердишься, Марыля?

Ах, где ж ты запропала?

Нет-, ты не заспалася,

Не сердишься на Яся