Стихотворения и поэмы - Адам Мицкевич

Как видно, не без причины;

Домой в Литву он не возвратился,

Отстал от своей дружины.

Я часто видел – горят ли зори

Или в сиянии лунном

Он бродит в поле иль возле моря,

Блуждает молча по дюнам.

И сам как камень между камнями,

И в непогодь и в морозы,

Каким-то горем делясь с ветрами,

Волнам поверял он слезы.

К нему пришел я, взглянул он смутно,

Но все же со мной остался;

Я, слов не тратя, настроил лютню,

Запел я, за струны взялся.

И тут кивнул он мне головою

Ему понравились песни,

Пожал мне руку. Обнял его я,

И мы заплакали вместе.

И так сближались мы постепенно

И стали потом друзьями;

Хранил молчанье он неизменно,

И я не сорил словами.

И вот, снедаем своей тоскою,

Однажды свалился с ног он;

И стал я верным его слугою,

Когда совсем занемог он.

Изнемогая от тайной боли,

Он подозвал меня к ложу;

Сказал он: "Близок конец недоли,

Исполнится воля божья!

Лишь тем я грешен, что жизнь пустая

Здесь без толку пролетела.

Без сожаленья мир покидаю:

Давно я – мертвое тело!

Меня давно уж от лика света

Укрыли дикие камни;

Жизнь мира стала так далека мне

В воспоминаньях жил где-то!

Остался верен мне до конца ты!

Сокровищ я не имею,

Не награжу я тебя богато

Возьми же, чем я владею!

С тобою песня пусть остается,

В печали пел ее здесь я;

Наверно, помнишь, что в ней поется

И как звучит эта песня.

И вот со светлых волос повязка

Ветвь кипариса сухая;

Храни ту ветку, пой песню часто

Вот все, что я завещаю!

Ступай на Неман: найдешь, быть может,

Ту, что рассталась со мною;

Быть может, песня ее встревожит,

Всплакнет над веткой сухою.

Пригреет старца и в дом свой примет!

Скажи…" – Но глаза застыли,

Пречистой девы святое имя

Уста не договорили.

И все ж на сердце он, умирая,

Успел показать рукою

И обернулся к родному краю

За Неманом за рекою".

Замолк тут старец, в руке белело

Письмо – листа четвертушка.

Но из толпы уж уйти успела

Кого он искал – пастушка.

Уйти спешила, спешила скрыться,

Под платом пряча лик божий,

И вел под ручку красу-девицу

Какой-то парень пригожий.

Воззвала к старцу толпа тревожно:

"Дед, что случилось такое?"

Но промолчал он. И знал, возможно,

Да что говорить с толпою!

[Вторая половина 1821 г.]

Для кого в венок вплетаешь… – Эти триолеты взяты из стихотворения Томаша Зана.

[Из поэмы "Дзяды"]

Стиснуты зубы, опущены веки,

Сердце не бьется – оледенело;

Здесь он еще и не здесь уж навеки!

Кто он? Он – мертвое тело.

Живы надежды, и труп оживился,

Память зажглась путеводной звездою,

Видишь: он в юность свою возвратился,

Ищет лицо дорогое.

Затрепетали и губы и веки,

И появился в глазах жизни признак.

Снова он здесь, хоть не здесь он навеки.

Что он такое? Он – призрак!

Ведомо всем, кто у кладбища жили,

Что пробуждается в день поминальный

И восстает из кладбищенской гнили

Этот вот призрак печальный.

Но зазвонят из тумана ночного,

Что воскресенье уже наступило,

С грудью как будто разодранной снова

Падает призрак в могилу.

Живы его хоронившие… Часто

О человеке ночном говорится…

Кто же он, юноша этот несчастный?

Это – самоубийца!

Терпит, наверно, он страшную кару:

Весь пламенеет, тоскует ужасно…

Слышал однажды наш ризничий старый

Призрака голос неясный.

Передрассветные звезды блистали,

И привиденье, покинув могилу,

Руки вздымая в великой печали,

Жалобно заговорило:

"Ты, дух проклятый, зачем жизни пламя

Вновь заронил под бесчувственный камень?

Ведь угасало оно в этой яме!

Снова зачем этот пламень?

О, приговор справедливо суровый!

Вновь познакомиться, вновь разлучиться,

Из-за нее умереть смертью новой,

Помнить о ней и томиться.

Вновь между всякого сброда шататься

Буду я всюду, гонясь за тобою;

Впрочем, с людьми не хочу я считаться

В жизни изведал всего я!

Если смотрела ты – взор опускал я,

Точно преступник; когда говорила,

Слышал я все, но молчал и молчал я,

Словно немая могила.

Это замечено было друзьями,

Юноши это причудой считали,

Старшие – лишь пожимали плечами

Либо мораль мне читали.

Слушал насмешки я, слушал советы…

Впрочем, и я бы на месте другого

Точно вот так же осмеивал это

И осуждал бы сурово.

Некто решил, что моим поведеньем

Гордость задета его родовая,

Но отстранялся с любезным терпеньем,

Будто бы не замечая.

Горд был и я: мол – понятно мне это!

Громко дерзил я в ответ на молчанье

Или выказывал вместо ответа

Полное непониманье.

Ну, а иной не прощал прегрешенья,

И на лице у него выражалась

Сквозь оскорбительное снисхожденье

Лишь лицемерная жалость.

Жалости той не прощу ни за что я!

Я не молил его – я улыбнулся,

Но, и презрением не удостоив,

Он от меня отвернулся!

Вновь подвергаюсь я всем испытаньям,

В мир устремляясь кладбищенской тенью.

Эти – как черта, хлестнут заклинаньем,

Те – убегают в смятенье.

Этот смешит меня глупою спесью,

Этот – навязчив, а этот – ехиден…

Рвусь лишь к одной. Почему же всем здесь я

Дивен иль даже обиден?

Тем, кто жалел, покажу непочтенье,

А зубоскалам, пожалуй, – и жалость!..

Только бы ты, о любимая, с тенью

Снова сейчас повстречалась!

Ты погляди и скажи мне хоть слово,

Не осуди беспокойную душу.

Только на час ведь я – призрак былого

Новое счастье нарушу!

Может быть, к солнцу привычные очи

Не испугаются темного гостя,

И до конца ты дослушать захочешь

Речь, что звучит на погосте.

Может быть, мысль и твоя устремится,

Пусть на мгновенье хотя бы, к былому

К сорным травинкам в щелях черепицы

Старого, старого дома".

[1823]

[Из первой части поэмы "Дзяды"]

Пан Твардовский в замок входит,

Двери выломав с размаха,

Рыщет в ямах, в башнях бродит…

Сколько чар здесь, сколько страха!

Удивительное в склепе

Покаяние творится:

Юноша, закован в цепи,

Перед зеркалом томится!

Он томится и казнится:

С каждым мигом он теряет

Жизни некую частицу,

В хладный камень он врастает!

Уж по грудь он тверд, как камень,

Но на лике все ж пылает

Мужества и силы пламень,

Очи нежность излучают!

"Кто ты? – говорит заклятый,

Смело ты вошел под своды,

Где ломаются булаты

И теряется свобода!"

"Кто я? Целый мир страшится

Моего меча и слова,

Ибо я – могучий рыцарь,

Славный рыцарь из Твардова!"

"Из Твардова? Это имя

В наши дни мы не слыхали

Под шатрами.боевыми

И когда мы пировали.

Но, видать, за годы эти,

Что томлюсь я здесь, в темнице,

Много нового на свете,

Расскажи мне, что творится!

Ольгерд наш как прежде в силе?

Он Литву в походы водит?

Немцев бьем, как прежде били?

На монголов рати ходят?"

"Ольгерд? Что ты? Пролетело

Двести лет, как лег в могилу!

Нынче внук его Ягелло

Сокрушает вражью силу".

"Вот как! Ну, еще два слова:

Может быть, могучий витязь,

По дороге из Твардова

Заезжал ты и на Свитезь?

Там тебе не говорили,

Как с врагом Порай сражался

И о девушке Марыле,

Чьей красе он поклонялся?"

"Юноша! Тот край я знаю,

Неман знаю, Днепр я знаю,

Но не слышал никогда я

О Марыле и Порае!

Впрочем, что мы тратим время!

Из скалы тебя добуду

Сам увидишься со всеми,

Побываешь ты повсюду.

Знаю цену этим чарам

И сейчас же разобью я

Зеркало одним ударом

И тебя я расколдую!"

Меч он вырвал быстрым взмахом,

К зеркалу идет он, смелый.

Только юноша со страхом

Крикнул: "Этого не делай!

Это зеркало бесценно!

Ты подай его мне в руки

Сам избавлюсь я от плена,

Сам свои закончу муки!"

Зеркало тут в руки взял он,

Глянул, смертно побледнел он.

Зеркало поцеловал он

И совсем окаменел он!

"Прочь с глаз моих!.." – послушаюсь я сразу,

"Из сердца прочь!.." – и сердце равнодушно,

"Забудь совсем!.." – Нет, этому приказу

Не может наша память быть послушна.

Чем дальше тень, она длинней и шире

На землю темный очерк свой бросает,

Так образ мой, чем дальше в этом мире,

Тем все печальней память омрачает.

Все в тот же час, на том же самом месте,

Где мы в мечте одной желали слиться,

Везде, всегда с тобою буду вместе,

Ведь я оставил там души частицу.

Когда на арфу ты положишь руку,

Чтоб струны вздрогнули в игре чудесной,