В глубине души (сборник) - Эра Ершова

Обследование закончилось в один день, и в результате его выяснилось ужасное.

У Гуяра обнаружили рак в такой стадии, что московские врачи от операции и лечения отказывались.

На Изабеллу было страшно смотреть.

– Лучше бы уж я заболела, лучше бы я! – рыдала она.

И никто не мог облегчить ее страданий.

Антон не отходил от супруги ни на шаг.

«Что за несчастная судьба, – думал он, – одно горе за другим».

Ему хотелось убежать, спрятаться, чтобы не попасть в магический круг этих несчастий.

У него была своя, восхитительная жизнь, и он боялся несчастий, как мнительные люди боятся инфекций. Боялся, но вахту возле супруги не сдавал. Существуют же какие-то важные вещи!

И в тот самый момент, когда Антон, умирая от жалости, стоял на коленях перед кроватью Изабеллы и клялся, заламывая руки, сделать все для спасения Гуяра, отец Михаил с Лидочкой вышли из здания аэропорта.

Он знал, знал заранее, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, но, не понимая, что еще можно предпринять, продолжал двигаться по намеченному маршруту, веря, что Господь не оставит его.

На улице стоял страшный мороз. Какой-то ненормальный для средней полосы. Казалось, что даже воздух превратился в прозрачный лед.

Достав из сумки шерстяное одеяло, батюшка закутал в него Лидочку и встал перед входом в аэропорт, не понимая, как быть дальше.

В таком огромном кипучем городе он еще никогда не был.

И опять, как все в этом путешествии, решение из его рук выскользнуло, потому что к нему, осеняя себя на ходу крестами, подошел солидный мужчина средних лет.

Солидность его состояла в том, что он был очень надежно одет, во все чистое, теплое, и взгляд священника, непривыкший видеть хорошо одетых людей, почему-то перенес это впечатление на личные качества незнакомца. Поэтому, когда мужчина предложил подвезти, батюшка, обрадовавшись такой удаче, бездумно уселся на заднее сиденье заграничного автомобиля.

Лидочка cразу уснула. Она была так безразлична к своей судьбе и окружающему ее миру, что любопытство, столь свойственное детям ее возраста, в этом измученном тяжелой болезнью ребенке никак не проявлялось.

Зато любопытству батюшки не было предела. Он без устали крутил головой, поражаясь тому, что люди сотворили из мира Божьего.

Конечно, он не раз видел по телевизору московские улицы, но это было совсем другое, нежели самому оказаться в самом сердце вертепа.

Картины за окном менялись с такой невероятной скоростью, что казалось: вот сейчас все промелькнет в одно мгновение, и жизнь закончится.

Было страшно и как-то по-нехорошему весело. Но все-таки больше страшно. На протяжении всей поездки водитель угрюмо молчал, и только время от времени батюшка встречался глазами с его напряженным взглядом в зеркале заднего вида.

Не прошло и получаса, как машина остановилась в маленьком проулке. Справа и слева ровными рядами тянулись гаражи, своим видом напоминавшие их деревенские сараи.

– Приехали, – заявил водитель.

– А где же дом-то? – поинтересовался батюшка.

– А дом там, за гаражами, – заверил водитель. – Я туда подъехать не могу. С тебя… – Водитель на мгновение задумался и назвал такую сумму, что у отца Михаила перехватило дыхание.

– Ты что, мил человек, – попытался протестовать он, – разве за полчаса такие деньги брать можно?

– Можно, нельзя! – возмутился водитель. – Сначала цену спрашивать надо, а потом садиться. Ты все-таки в Москву приехал, здесь все так.

От трубного голоса водителя Лидочка беспокойно заворочалась.

«Не буду препираться», – подумал батюшка, расплатился и вышел. А водитель завернул за гаражи, припарковался у подъезда и пошел на девятый этаж рассказывать жене, как ловко он объегорил иногороднего попа.

Доехал из аэропорта до дома, а поп расплатился да еще тройную сумму дал.

Батюшка с поклажей и Лидочкой на руках долго шел вдоль гаражей и наконец выбрался на большую дорогу.

Здесь в бешеном вихре мелькали прохожие и автомобили. Достав из сумки записку с адресом, отец Михаил выделил из толпы несущуюся прямо на него молодую женщину и открыл рот, чтобы спросить, как пройти к дому.

Но женщина неожиданно пронеслась сквозь него и так же неожиданно растворилась в пространстве.

Тогда батюшка обратился к мужчине, который стоял у фонаря и совсем по-деревенски лузгал семечки.

Мужчина взял из рук священника записку, долго, с удивлением рассматривал ученический почерк Лизаветы, которым она записала адрес, и безмолвно вернул записку обратно.

– Так вы не знаете, как мне по этому адресу пройти? – поинтересовался батюшка.

– Тоже, нашел, у кого спрашивать! – послышался сердитый женский голос откуда-то сзади.

Батюшка оглянулся и увидел размалеванную физиономию в завитых кудрях.

– Чурка, он же по-русски ни бум-бум… – Для убедительности женщина постучала по кудрям кулаком и тут же, перепрыгнув через священника, вскочила в автобус и уехала.

Отца Михаила охватило отчаяние. Силы его были на исходе.

Лидочка хоть и была легкой, как пух, но все же руки гудели, и в ногах появилась необоримая слабость. Наконец на обочине остановилось такси.

«Спрошу у таксиста, – подумал отец Михаил. – Они всё знают».

Таксист взял записку, надел на нос очки и, бросив короткий взгляд на адрес, произнес с сильным кавказским акцентом:

– Садись, довезу.

– Да нас уж довезли! – испугался батюшка. – Здесь должно быть недалеко.

– А кто ж говорит, что далеко, – улыбнулся таксист. – Недалеко, километров тридцать будет.

– Сколько? – Ноги у отца Михаила подкосились.

Увидав такое дело, водитель перестал улыбаться и вышел из машины. Он оказался мужчиной невероятной толщины с мягким, как у женщины, лицом.

– Ну что, развели тебя, отец святой! В Москве поосторожнее надо. Здесь ворья знаешь сколько! Ладно, садись.

Он открыл багажник и взялся за сумку. Но отец Михаил был теперь уже стреляный воробей!

Придерживая Лидочку одной рукой, он изловчился и схватил водителя за руку.

– Стой!

Водитель с удивлением поднял брови.

– А сколько стоить будет?

Водитель посмотрел на священника теплым южным взглядом и с сочувствием произнес:

– Садись, бесплатно довезу. Что мы, не люди, что ли! У меня все равно там заказ, за городом.

И тут отец Михаил вспомнил, что дом-то действительно должен быть за городом, а этот жулик его в Москву привез.

Всю дорогу священник горестно рассказывал водителю о своих злоключениях, а тот слушал и качал головой.

– Что же ты делать будешь, люди… – сделал он немногословное заключение в конце пути и добавил: – Ты, когда к этим богачам пойдешь, ребенка с собой не таскай, пусть в машине поспит, а я тебя подожду, вдруг чего не так, обратно придется ехать.

Сказал водитель – обратно ехать, и как в воду глядел.

Иван Тимофеевич вот уже два дня не находил себе места.

Весть о заболевании кота распространилась среди обслуживающего персонала мгновенно, и все тут же встали на цыпочки и заговорили шепотом, как это принято в доме умирающего.

Иван Тимофеевич понимал, что в такой обстановке подойти к хозяйке со своими проблемами невозможно.

Здесь бы выждать, пока все утрясется, но мать сказала, что священник с девочкой уже вылетели в Москву и будут с минуты на минуту.

Предупредив охранников, что к нему должны приехать, Иван Тимофеевич сел в своем флигеле у окна в надежде увидеть хозяина и спросить у него, как быть.

Ждать ему пришлось долго.

Через пару часов Антон вышел из дома и, прикрыв за собой дверь, провел ладонью по лицу.

Издалека казалось, что он плачет. Затем он застегнул пальто и направился по дорожке к машине.

Видимо, собирался уезжать. Недолго думая, Иван Тимофеевич выскочил из своего убежища и заспешил наперерез хозяину.

Увидав бегущего садовника, Антон остановился и вопросительно поднял брови, как если бы хотел спросить: «В чем дело?»

– Антон Петрович, – торопливо заговорил садовник, подойдя поближе. Он торопился, потому что понимал, что в любой момент его могут прервать, не дослушав. – Антон Петрович, здесь священник из моей деревни едет.

– Зачем священник? – удивился Антон. – Мы кота не крестили.

– При чем здесь кот? – произнес Иван Тимофеевич с плохо скрываемым упреком в голосе.

И этот упрек от человека, стоящего бесконечно ниже его на социальной лестнице, заставил Антона сосредоточиться.

– Так в чем дело? Зачем тогда священник?

– Да это я по тому делу, – начал объяснение садовник, чувствуя, как от волнения предательски мерцает его голос.

– По какому делу? – В голосе Антона слышалось напряженное недовольство.

– Ну, помните, пару дней назад Изабелла Федоровна с вами говорила насчет больной девочки?

– Какой девочки?

– Больной, которой операция нужна, в Германии. И вы пообещали дать, ну эти, как их… – Иван Тимофеевич не хотел произносить слово деньги, ему казалось это неуместным, и поэтому он судорожно искал замену. – Ну, эти, средства, – наконец вспомнил он.