В глубине души (сборник) - Эра Ершова

Автомобили с мигалками и сиреной подлетели к церкви, где отец Михаил как раз мирно читал проповедь.

Первыми из машины выскочили какие-то страшные мужчины в модных пиджаках и стали теснить толпу в сторону.

В их действиях и выражении лиц было нечто такое, что убеждало людей сразу, без сопротивления выполнять их команды.

Только отец Михаил решился поднять голос.

– Что вы делаете, – пискнул он, – оставьте людей в покое!

– Не положено, – отчеканил один из нападающих, – сейчас хозяин выходить будет.

И действительно, дверца самого большого и самого блестящего автомобиля отворилась, и оттуда степенно, с достоинством вышел господин, ухоженный какой-то нездешней ухоженностью, – Петр Васильевич Чудаков.

Сразу следом за этим, как по команде, открылись двери всех остальных машин и оттуда посыпались, как горох, люди самого разнообразного вида.

Вся деревня уже собралась на пригорке, и жители вылупив глаза смотрели на разворачивающееся перед ними действо.

С какой-то дьявольской быстротой несколько человек распаковывали видеоаппаратуру.

Вокруг, издавая звуки, напоминающие крик голодной чайки, носился какой-то субъект.

Охрана выстроилась забором, лицом к толпе, и, сложив на причинных местах нешуточные ладони, буравила взглядами мирных селян.

Наконец все было готово, и Чудаков размеренным шагом двинулся к батюшке.

Следом за ним шел оператор с камерой на плече и корреспондентша с микрофоном.

Отец Михаил был возмущен до крайности, и это отчетливо читалось на его лице.

– Ты его физиономию пока не снимай, – кинул Чудаков через плечо оператору.

– Что вы себе позволяете! – просипел батюшка, когда важный гость подошел достаточно близко.

Но Чудаков обладал обольстительностью дьявола. Он в совершенстве владел искусством убеждения и без труда обращал врагов в самых преданных друзей. А уж с таким простаком, как этот поп, он мог бы справиться даже во сне.

Не дойдя нескольких шагов до храма, Чудаков встал на одно колено и осенил себя широким крестом, что батюшке не понравилось: уж больно театральным было его припадание.

Но затем, поднявшись на ноги, Чудаков напялил на физиономию такую обворожительную, такую искреннюю улыбку, что сердце священника дрогнуло, и он подумал: человек с такой улыбкой не может быть негодяем, а весь этот трамтарарам, наверное, является предписанием для таких важных особ. А что особа важная, не было никакого сомнения.

– Благословите, отец святой! – попросил Чудаков и подошел под благословение, тем самым показав, что законы церкви ему известны.

Отец Михаил благословил, но неохотно. Что-то все-таки мешало ему открыться этому обаятельному человеку.

После благословения Чудаков взял костлявую ладошку священника в свою мясистую горячую руку и заговорил с мягким упреком:

– Что же вы, батюшка, такую ношу на себя взвалили? Разве один в поле воин?

– А я не один, – возразил батюшка. – Вон у меня сколько помощников.

Он повел взглядом в сторону людей, отгороженных от него охраной.

– Да люди-то людьми, а без средств-то как же?

– А мы и средства собираем потихоньку. С Божьей помощью храм растет.

– Чудной вы, ей-богу! – улыбнулся отеческой улыбкой Чудаков. – Я глава администрации области. Что же ко мне-то не обратились?

– Я доложил в епархию, как положено.

– Ну, и что, помогли?

– Не помогли… – Отец Михаил поник головой.

Ему неприятно было об этом говорить, как неприятно бывает человеку, когда посторонний вмешивается в дела его семьи.

Голос Чудакова звучал как певучий инструмент, звуки которого проникали в самое сердце и заставляли верить каждому его слову.

– Что ж, помощи мы любой рады, – пролепетал смущенный священник.

Все дальнейшее помнилось ему как в тумане.

Куда-то исчезли суровые стражи порядка, толпа людей смешалась с гостями, откуда-то появилось несколько ящиков водки.

Отец Михаил пытался воспротивиться спаиванию селян, но его никто не слушал.

Народ опьянел как-то мгновенно, и страшное, ненормальное веселье охватило всех собравшихся.

Бабы с визгом пустились в пляс, мужики зажигательно посвистывали, и в центре этой беснующейся толпы, высоко вскидывая руки в белых манжетах, давал гопака сам глава области.

Отец Михаил, стоя на ступеньках храма, смотрел на происходящее с ужасом.

Ему казалось, будто сам сатана примчался из преисподней и за полчаса уничтожил труды стольких дней.

Те непрочные росточки, которые в последнее время стали пробиваться в душах его прихожан, от одного прикосновения нечистого превратились в тлен, и на волю вырвалось то бесноватое, дикое, что он так не любил в русском человеке.

– Люди, что вы делаете, люди… – бормотал отец Михаил.

Но голос его опять утратил звучность, движения – целеустремленность, и он почувствовал, что Господь оставил его.

И тогда, опустившись на грязную ступеньку храма, отец Михаил обхватил голову руками и тихо заплакал.

На следующий день от прихожан осталась лишь жалкая кучка.

А через неделю вся деревня сидела у телевизоров.

Отец Михаил тоже пошел в соседский дом, чтобы увидеть воочию свое падение, увидеть и понять, где он сделал ошибку.

Но репортаж, который показали по телевидению, изменил картину до неузнаваемости.

Там не было ни нашествия лимузинов, ни безобразного поведения охраны, и вообще никакой охраны видно не было.

Отец Михаил видел свою физиономию с елейной улыбкой, прихожан, трезвых, но веселых, которые дружелюбно пожимают высокому гостю руки.

А потом самого высокого гостя, который под общее ликование дает обещание выделить средства на строительство нового храма и предлагает гражданам оказание помощи по любым интересующим их вопросам.

И тут на экране крупным планом появилось румяное лицо некой Зинаиды, а рядом с ним такое же розовое, пышущее здоровьем личико девочки.

И корреспондент поведала миру, что для лечения этого ребенка в заграничной клинике администрация области выделяет средства.

Отец Михаил смотрел на улыбающееся непорочной улыбкой лицо женщины и вспоминал, как все было на самом деле.

…Когда Чудаков предложил гражданам обращаться с просьбами, веселье замерло, и люди в растерянности стали переглядываться.

Легко сказать – обращайтесь с просьбами! А поди пойми, с чего начать?

И тут неожиданно толпа раздвинулась, и из ее самых задних рядов вышла женщина.

От стеснения она как-то нелепо топотала отекшими ногами, обутыми в обрезанные валенки с галошами. На голове у нее красовался похожий на половую тряпку пуховый платок. На руках женщина несла девочку с голубым личиком.

Девочка лет четырех смотрела на мир с такой отрешенностью, как будто в ее детских глазах уже угнездилось понимание того, что этот мир создан не для нее, что ее затрудненное тяжелой болезнью дыхание может прерваться в любую минуту и она окажется где-то в другом месте, куда и был устремлен ее взгляд.

Отец Михаил знал эту женщину, которая пришла за сорок верст в надежде получить помощь для больного ребенка.

– А ты была в больнице-то? – спрашивал ее отец Михаил.

– Да где я только не была, – отвечала Зинаида. – У них один разговор – заграница. А где ж я такие деньги-то возьму?

Отец Михаил не знал, что ответить.

Денег у него тоже не было, и поэтому он пытался подарить надежду. Но это служило плохим утешением матери, теряющей единственного ребенка. Когда Зинаида вышла из толпы, то вид ее мог бы тронуть даже каменное сердце.

Тут же выскочил вперед оператор с камерой и стал снимать несчастную.

– Ты чего делаешь! – прикрикнул на него Чудаков, и отец Михаил подумал, что в губернаторе проснулось что-то человеческое.

– А что? – удивился оператор. – Снимаю.

– Ты чего снимаешь-то?

– Тетку.

– Ну, ты в порядок ее сперва приведи, а то народ от такого вида в обморок упадет.

От этакого цинизма у священника захватило дух.

– Постыдились бы… – пискнул он слабым голосом.

Но его никто не услышал.

Зинаиду подхватили под руки, и тот парень, который больше всех суетился вначале, администратор, поволок ее вместе с ребенком к машине.

– Ты чего эту рвань на голову нацепила? – выговаривал он по дороге. – Жара же на улице!

– Так я же в церковь шла, – объяснила Зинаида, – без головного убора нельзя, а ничего другого у меня нет.

Это признание отскочило от администратора как от стенки горох.

Он ловко затолкнул Зинаиду с дочерью в телевизионный автобус, и уже через мгновение они вышли оттуда размалеванные, как матрешки.

Но на экране этой грубой работы не было видно. Зинаида выглядела вполне естественно, как женщина, только что напившаяся парного молока.

Чудаков поджидал просительницу на пригорке.

По всему было видно, что мероприятие опротивело ему до крайности. Он нервно подергивал ногой, посматривал на дорогой «Ролекс» на руке и стриг недовольным взглядом поверх голов людей, которых охрана опять оттеснила подальше.