Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Владычица, подайте мне устав…»
Владычица, подайте мне устав,Чтоб за любовь я пребывал в ответе:Поскольку вас одну люблю на свете —Я выполню его, не возроптав.
Лишь видеть вас не отнимайте прав —А все иное будет пусть в запрете,О данном не посетую обете,Не оскорблю ваш несравненный нрав.
Когда для вас такие просьбы тяжки —Тогда подайте, рассудивши здраво,Тому, чтоб умер я, устав любой.
Но коль и этой не найду поблажки —То буду жить и доле без устава,Одною счастлив горькою судьбой.
* * *«Вознесшеюся зрю любовь мою…»
Вознесшеюся зрю любовь мою, —Меня мое несовершенство гложетИ страсть мою безжалостно ничтожит,И я позор великий познаю.
Ее столь ниже я в миру стою,Что мысль о ней во мне лишь муку множит,И лучший выход для меня, быть может,Скорее отойти в небытию.
Ее достоинствам предела нет,От них все горше мне и все больней,Душевного не укротить раздора.
Пусть оттого покину белый свет,Но не могу не помышлять о ней:Un bel morir tutta la vita onora.
Два фавна
Игривым песням вторя наугад,Поведанным средь горного простораСильванами, влюбленными в дриад, —
Слова такие запишу: коль скороПьянит любовь божков, лесных повес —То пастухам подавно нет позора.
О дон Антонио, кто от небесВоспринял все, что людям дарят нынеСветлейший Феб и доблестный Арес, —
Мой грубый дар — смирением гордыниЯ искуплю, стихам препоручаВозвысить следствие под стать причине.
Чудесней вас не сыщется врачаДля слабости моей; вы — неизменныйПодатель струй Кастальского ключа,
Услышьте же, как славные каменыХвалу возносят Вам, испортив мнеДостигнуть славы случай несравненный.
Сам Аполлон поет Вас! Я вдвойнеСтыжусь теперь несовершенства дара;Кто с олимпийцем стал бы наравне?
Не завистью ли он снедаем яро,Возненавидя музыкальный стройСвирели, что запела, как кифара?
Но возвещу; пока ночной поройПечалью Прокна все еще объята,Скорбя над обесчещенной сестрой, —
И Галатея распускает златоСвоих волос, и Титир в должный часВ тени опочивает, как когда-то, —
Пока цветы в полях ласкают глаз(Будь по-другому — осудите строго) —И Доуро, и Ганг запомнят Вас.
Итак, решусь: пусть речь моя убога,Пока о Вас вещает Аполлон,Да не прервется и моя эклога.
Там, где Парнас высоко устремлен,Источник бьет, укрыт лесною тенью,Кристальной влагой орошая склон.
Течет вода, с медлительною леньюНа почвы, беззаботным ручейкомСкользя по белоснежному каменью,
Струясь во благолепии таком,Что птицы распевают звонче, слаще,Поскольку их восторг неизреком.
Так ясен тот ручей в парнасской чаще,Что камешки прелестные на дноСочтет любой, сквозь гладь воды смотрящий.
Ни пастухи не бродят в той стране,Ни их стада, — и тишина дубравыНезыблема на горной вышине.
Там все растенья жизнедатны, здравы,Лишь в середине тех лесов нет-нетВстречаются злокозненные травы.
Лиловыми лилеями одетТам каждый луг, — там роза благонравноЛилеи белой повторяет цвет.
И мирты свод листвы смыкают плавно,Хрусталь Венеры — чистая водаТаится там от взоров дерзких фавна.
Там майоран и мяту без трудаНайти возможно, ибо неизвестныНи беспощадный зной, ни холода.
Река туда свершает путь чудесный,И надо всей безлюдною странойСверкает зеленью шатер древесный.
Прекрасной нимфе забрести однойТуда пришлось однажды ненарокомИ в чаще переждать полдневный зной.
Пресытившись жестоким солнцепеком,На травную постель легла онаИ любовалась ласковым потоком.
Ее пленили сень и тишина,И внятный в кронах колыбельный шорох,Способствующий приближенью сна, —
И птичий гомон радостный в просторах;Так нежно клонит сей чудесный хорК часам раздумий, плавных и нескорых.
И нимфа, чтоб обрадовать сестер,Пустилась в предвечерии нежарком,По чащам и лугам окрестных гор.
И возвестила, возвратясь, товаркамО радости в неведанном краю,Что ей была божественным подарком.
И просьбу им поведала свою:Когда для них не слишком трудно это,То вместе с ней направиться к ручью.
Чуть блеск явился пастуха Адмета,И всех влюбленных горький час настигБезжалостным пришествием рассвета —
Уже спешили нимфы напрямикК тому ручью, и в утренней прохладеЛегко летел их звонкий переклик.
Одна из нимф бесчисленные прядиПустила биться по ветру вразброс,Оставя их в божественном разладе;
Другая же, напротив, от волосОсвободила плечи дерзновенно,Пленяя взоры тяжестию кос.
Эфира там была, и Динамена,Зрил Феб нагими этих двух подруг,В воде речной стоящих по колена.
И Ниса, и Серинга, что из рукТегейца Пана вырвались; ЭлизаС Амантою, при каждой — верный лук;
И Далиана с ними, и Белиза,Две тежуанки, коим красотойПодобных нет в пределах парадиза.
И вот на склон горы необжитойВзошли они: вот так на свод небесныйГрядет кортеж созвездий золотой.
Но два божка на круче густолесной,Лишь двух из них завидя вдалеке,Прониклись к оным страстию чудесной.
С тех пор долинам, кручам и реке,Простым деревьям и кустам, стеная,Они твердили о своей тоске.
Сколь многажды была струя речнаяПринуждена смирить веселый бег,Коль пеня слышалась очередная.
О как легко бы жар любви пресекЖестокость нимф и дал бы им утехи,Коль нимфе был бы родствен человек!
Но нет: кто помышляет об успехе,Еще смиреннее встречает пустьСтрастям своим приятные помехи.
Кто слить пытался с радостию грусть,Кто в идалийце зрит пример влюбленным,Науку эту знает наизусть.
А два божка, даря цветущим склонамХрустальных слез несякнущий поток,Блуждали по местам уединенным.
И там, где путь печальный их пролег,Они узрели: к родниковой влагеВели следы босых прекрасных ног.
В ручье прозрачном нимфы были наги,Свершали омовенье в этот час,Не опасаясь дерзостной отваги.
Божки притихли, встретя в первый разНагими нимф, и созерцали обаВсе тайны плоти, скрытые от глаз.
Но выдала шуршанием чащобаЗасаду распалившихся божков,К тому же не таившихся особо.
Испуг красавиц бедных был таков,Что вопль их далеко разнесся в долах, —Нимф ужаснул подобный гнусный ков.
И понеслась чета красавиц голых,Как будто разом вырастив крыла,Быстрей ветров, свободных и веселых.
Так голубица, увидав орла,Не размышляя, поспешает скрыться,Коль жизнь хотя немного ей мила.
Источник сил находит голубицаВ смертельном страхе, и резвей мечтыОна спеша в гнездо родное мчится.
Вот так, не прикрывая наготы —На берегу одежда позабыта —Младые нимфы мчатся сквозь кусты,
Сатирам тайна горькая открыта:Приблизиться к беглянкам ни на шагНе могут их козлиные копыта.
Бегут божки, попавшие впросак,Из виду потеряв красавиц милых,И вот промолвил первый из бедняг(Другой с одышкой сладить был не в силах).
Первый сатир:Что, нимфы, гонит вас?Лишь ненавистью к чувствам человечьимСнедаемы, вы стали столь резвы.От терний вам сейчас,От веток жестких защититься нечем,Не нас, а плоть белейшую, увы,Язвите ныне вы!Ведь Эвридика, знайте, избежалаОбъятий, но не гибельного жала!Гесперия младая точно такСошла в загробный мрак, —К змее спешить возможно ль без опаски?Кто отвергает ласки — свой же враг.
Не тигры и не львыВас гонят, и не хищник ядовитый, —Иль кто из нас на недруга похож?Зачем бежите выОт тех, кто верной мог бы стать защитой,Кому жестокость ваша невтерпеж?Ваш образ так хорош,Но образ действий — безобразно злобен,Служить миротворенью не способен!Что ж, если ваша красота блеснетВам из зерцала вод —Родник, являя вас милей и краше,Мстя за обиды наши, знайте, лжет.
Но ах! Покуда жив,Мой голос вас хулою не встревожит,Сколь ни томлюсь я чистою тоской.Мой ропот, знайте, лжив,Никто, конечно, отрицать не может,Что вы красой цветете колдовской!Когда любви такой,Как той, что мне дана, пылать задаром —Ума потерю обрекать ли карам?Бездумью дань я ныне воздаюИ страх один таю:Сия жестокость, взявшая мой разум,Не отняла бы разом жизнь мою.
Для тех, чей смертный взорНе видел вас, в миру весьма нередкиТворимые природой чудеса:Среди Ливийских горЖивут скиталы сказочной расцветки,Пленявшей людские очеса;Гиеньи голосаСлышны в пустыне, — путник их наречьеСчитает иногда за человечье.Дикарки милые, среди дубравНаш разум отобрав,Узнайте же: ваш образ неотвязен,Однако безобразен дикий нрав.
Любви презревши глас,Стремитесь вы, прекрасные, в чащобу, —О, для чего подобная вражда?Закон природы в вас,Жестокосердых, порождает злобу,Не пробудив малейшего стыда.Наделены когдаВы красотой невиданной, сугубой —То должно ль презирать с отвагой грубойЛюбовь земную, — на любом шагуОтмщать ей, как врагу?Гордясь божественным телосложеньем,Перед ее служеньем вы в долгу!
Всему причина — страсть,Ее для умноженья всякой твариБог сотворил с природой заодно;Ей отдано во властьВсе, что возникло из любовной яри,Что без нее зачахло бы давно, —И только ей даноБлюсти сей мир, где родина втораяНашлась тому, кто изгнан был из рая.Она вершит, в материю внедрясь,Причин и следствий связьИ сеет жар любви возможно боле,На расточенье боли не скупясь.
Растения полейПеречислять ли мне сегодня надо,О парах любящих ведя рассказ?Сыскать ли тяжелейПленительные гроздья винограда,Чем на лозе, что обвивает вяз?Услышьте скорбный глас:Ведь это голубь жалобно томится,Проведав, что погибла голубица!Всем Купидон выносит приговор,Безжалостен и скор:О подтверди, страдалица-ткачиха,Пока сплетаешь тихо свой узор!
Ах! Тяжкая беда!Ужасен образ действий безобразных,Что от природы призван вас увесть!Отвергши без стыдаБлаженства, затаенные в соблазнах,К погибшим должно вам себя причесть!Тяжка любови месть:Нет для нее преград и нет различий,Отмщать за все — таков ее обычай.Еще услышу я в недальний час,Как много, много разВы плачете, что вас влеченье губитК тому, кто нежно любит — но не вас.
Так из последних силИ долее клеймил бы гордых дев он,Своею же тоскою распален, —Но вот заговорилДругой божок, не менее разгневан, —По-деревенски груб и неучен,Его любовный стонГремел, как если бы во страхе дикомСатир проснулся с исступленным криком.О том, сколь ужас был его велик,Ты знаешь, горный пик,И ведаете вы, лесные дали,Поскольку вы внимали этот клик.
Второй сатир:Хотя людьми вы кажетесь подчас,Но вам неведом вкус людского млека.Как видно, зверь питал гирканский вас,И принесла плоды его опека:Отчизна ваша — ледяной Кавказ,Вам ненавистны чувства человека,Вы — чудища, и только внешний видВас с человечьим родом единит.
Коль ваш родимый дом — в зеленой чаще,Где птицы, дерева, цветы, водаИ даже камень, в слое дерна спящий, —Все чрез любовь проходят здесь, когдаПриходит срок ее благотворящий,Сама природа — страсти не чужда,Коль так, то чем бы вы не героиниДля эпосов любви, творимых ныне?
Взгляните в Аркадийскую страну:В Сицилию тропа ведет Алфея,Ступающего по морскому дну,Любовью к нежной нимфе пламенея,Об Асиде я тоже вспомяну,О том, кого сгубила Галатея, —Когда циклоп, томящийся тоской,Его убил — он сделался рекой.
Еще узрите в арицинской пуще,Эгерию, что облик принялаСтруи хрустальной, из-под камня бьющей,Ей жизнь без Пумы стала не мила;И Библис, не стерпев тоски гнетущей,Истаяла, слезами изошла,Покров земли зеленый умножая,И тем не вас ли, нимфы, устыжая?
Когда любовью пронзены ручьи,То ведом и скалам огонь любовный, —Два тяжких камня дремлют в забытьиНа склоне Иды, в гущине дубровной, —Она — за заблуждении свои,Он — вместе с ней, хотя и невиновный,Приявший искупление вины —В утесы навсегда обращены.
На дальнем Кипре также нимфа есть,Что к Ифису была неблагосклонна, —Узрите ту, кого, свершая месть,Безмолвным камнем сделала Юнона:Кто, вздумав песню скорбную вознесть,Один лишь стон возносит удрученно.И ты, о Дафнис, кто средь пастуховБыл первым сочинителем стихов!
К нему подруга страстью пламенела,Но злобою проникнулась, прознавО том, что сердцем друга завладелаДругая, — при посредстве тайных травСодеяла чудовищное делоИ превратила, страсть свою поправ,Его в скалу. Любовь карает грозно!Потом она раскаялась — но поздно.
Взгляните на деревья, в чьей сениЦветы, столь вам любезные, нередки, —Любви причастны были и они,Доселе боль испытывают ветки,На тутовнике теплятся огни:Что, как не страсть, сказалось и их расцветке?Могилу Фисбы видите ли вы,Встречая кровь влюбленных средь листвы?
В Сабее, зрите вы, томится в плачеТа, что с отцом слиянна навсегда, —От слез ее становятся богачеАравии блаженной города.О лавре вспомяните вы тем паче,Что нимфой был и далекие года;О кипарисе, — к их зеленым кронамЛьнут слезы, что излиты Аполлоном.
Фригийца, обращенного в сосну,Узрите. — обреченного недаромНа муки, — за великую винуТерзаться ветром, ледяным и ярым:Кибелу призванный любить одну,Он к нимфе воспылал любовным жаром,Тогда богиня, помрачась умом,Убить решила разум в нем самом.
Был непомерно страшен гнев богини,Пронесся вихрь по долам и горам,Презрев натуру, данную мужчине,Несчастный Аттис вырвал свой же срам,На холм рванулся он, к нагой вершине,И там застыл, открытый всем ветрам:Так Аттис в довершение увечийУтратил даже облик человечий.
Воспомните, с охотою какойНа праздник Вакха дружно шла Эллада, —Красу девичью с доблестью мужскойСоединяла страстная услада, —Совсем не скоро в отдых и покойКлонила их вечерняя прохлада,Но ни на миг в пылу заснуть не могГеллеспонтийский шаловливый бог.
.Но вот и ей черед раскинуть длани,Для них ветвями стать пришла пора.И на ногах, и на прекрасном станеУже возникла грубая кора;Одумайтесь, бегущие, заране —Жестокость не доводит до добра.Растеньем можно стать благоуханным,Не пожелав побыть с великим Паном!
Еще Филлиду я в пример возьму,Погибшую от страшного недуга,По милому тоскуя своему,Она отчаялась дождаться друга,На талии носимую тесьмуУ подбородка затянула туго, —Но Демофонт, измученный в пылу,Еще и днесь к нагому льнет стволу.
В цветке прекрасном Аполлон смятенноЗрит Гиацинтовы черты лица.Погиб, истерзан, стал добычей тленаБрат матери, и он же — внук отца,О ком рыдает АнадиоменаИ в скорби проклинает без концаЗемное неразверзшееся лоно,Равно как и бездушье небосклона.
О Клития, — ты, что почти мертва,Познав разлуки тягостное горе, —С возлюбленным рассталась ты едва,Как ночь настала у тебя во взоре.Ведь радость ни одна не такова,Чтоб нам не принесла печали вскоре, —Но вновь и вновь, разлуке вопреки,Ты к солнцу обращаешь лепестки.
Перечисляю эти судьбы ныне,Лия на злобу вашу новый свет:Ни в ярости безумной, ни в гордынеСкрыть истину у вас надежды нет.Клянусь, что неизвестно и в поминеПредмета, что не сберегал бы следЛюбви, — явить такого не способенВаш поиск, как бы ни был он подробен.
Бесчувственным предметам несть числа —Их множество, любовию заклятых, —Но память человечья донеслаЛегенды о чувствительных пернатых;Вкусивших от любви, кому крылаДаны как память о былых утратах;Кто ведал мысли дерзостный полет —Сегодня вольно реет средь высот.
Здесь названы должны быть мимоходомИ ласточка, и нежный соловей, —Фракиец также, что теперь удодомВозлюбленную кличет средь ветвей, —И птица, что рыдает год за годомО доле невиновных сыновей,Которых погубил навеки злобныйРодительский разлад междоусобный.
И двум еще фиал судьбы такойНазначила Паллада высшей властью,В любви не может обрести покойТот, кто болтлив, для оных нимф, к несчастью, —Одною был отвержен бог морской,К отцу другая воспылала страстью, —И назовите Скиллу, наконец,Которой ввергнут был в беду отец.
Царь Лация, надевший пурпур птичий,Тебя не помянуть я не могу;И Приамид, что морю стал добычей,Не у любви ль за смерть свою в долгу?И двое соблюдающих обычайСходиться вновь на хладном берегу —Влюбленный этот зятем был Эолу,Но перед Роком все клонятся долу.
И Алкиона у студеных водТоскует снова о пропавшем муже,Который в море не избег тенетВетров коварных и глубинной стужи, —Он лишь во сне пред нею предстает,Но сердцу от видений только хуже, —Предчувствие добра солжет всегда,Но не замедлит жданная беда.
Жена, не потупляя глаз усталых,Бредет вдоль полосы береговой,Чтоб, юношу найдя в прибрежных скалах,Узнать, что стала горькою вдовой.Теперь не пожалеть трудов немалыхВам, нереиды, будет не впервойНа утешенье столь большой обиды —Коль вам оно по силам, нереиды.
Однако полно, — станешь ли мудрей,Рассказывая, как тоскуют птицы?Любви служивших яростных зверейМогу я перечислить вереницы.Что сим двоим дало всего скорейУжасные обличья льва и львицы —И Афродита, и Кибелы храмОб этом рассказать могли бы нам.
Телицу, что спасалась от погони,Взлелеял на груди великий Нил,И Веспер на борейском небосклонеМедведицыну участь проследил, —Еще напомню я об Актеоне,Кто стал оленем и упал без сил,Кого собаки злобно разорвали:Будь он слепым — погиб бы так едва ли.
.Нагой увидел он исподтишкаОхотницу, возжаждавшую мщенья:Несчастному в зерцале родникаЯвилась разом стать его оленья,Его объяли ужас и тоска,И он бежал, сгорая от смущенья,Своим собакам дичью стал теперь —Охотником когда-то бывший — зверь,
Не постигая разницы обличий,Он морду к ним тянул и очеса, —Дрожала роща от счастливых кличей,Собратья подавали голоса:О Актеон! Давно подобной дичиНе посылали боги к нам в леса, —Спеши же — будет славная потеха!..Спеши, спеши же — повторяло эхо.
Но ах! Примеры все не таковы,Чтоб нрав смягчить, воистину алмазный!О сколько зла душе моей, увы,Творит ваш образ действий безобразный, —Но сколь бы много ни язвили выВесь долгий век меня напастью разной —Сколь ни вкушу от боли — буду радЛюбовь умножить болью во сто крат.
Я доказал вам, дочери дубравы:Любовью переполнен окоем.Каменья, реки, древеса и травыЯ с птицами назвал и со зверьем.О, если б из любовной сей растравы,Что поселилась в разуме моем,Из этой счастием чреватой чашиПроистекло раскаяние ваше!
Не всем иным, а мне — сколь тяжело,Зачем же не поведал я вначале!Насколько больше слез бы истеклоИз глаз моих о собственной печали!Уж то одно мне счастие дало,Что вы бы о тоске моей прознали,Себя в душе за черствость покарав,И усмирили свой лукавый нрав!
Но тщетны все подобные замашки:От слов моих не сдвинется гора.Слова дарю ветрам — о жребий тяжкий! —За нимфами не в силах мчать ветра,Любовь жестока и не даст поблажки,Она со мной до смертного одра.Коль скоро мной утрачена свобода —Я смерти жду, как лучшего исхода.
Сатир умолк, но боль его словесНе исчезала в трепетном просторе, —И зарыдали горный кряж и лес,Соединясь в непостижимом хоре,И Феб, со свитою сойдя с небес,За гранью вод уединился вскоре —И вывела, светла и молода,Пастушка в небо звездные стада.
Франсиско Родригес Лобо
