Тень всадника - Анатолий Гладилин

В девять вечера по местному времени звоню. Говорю бодрым, парижским тоном:

- Может, приедешь? Здесь весело.

Волшебный голос устало отвечает, что они замотались в городе, а теперь она моет Элю в ванной, и что сложно искать бэби-ситтера в субботу, сам знаешь, отложим до завтра. Завтра, перед мероприятием, я за тобой заеду.

Спешу заявить, что всегда одобрял здравые, осмысленные поступки. Своим бодрым тоном пытаюсь смазать впечатление от ночного отвратительного зрелища человека с распоротым брюхом. Хотя женщины такие вещи отлично запоминают...

А я из дальнейшего сумбура запомнил:

Сижу в каюте. Не в своей, а на первом этаже. Видимо, мое намерение увести публику от Инги и Ларри все же осуществилось. Мужская компания. Крутится огромный вентилятор под потолком. Пользуясь отсутствием туземцев, курят трубки и сигары. Собрались такие же гастролеры-преподаватели, как я, - из Англии, Шотландии, а хозяин студии немец (угадайте с трех раз его имя - правильно, Ганс). Так вот, Ганс, щедро подливая в стаканы виски, рассказывает, как одна датчанка, аппетитная аспирантка-интеллектуалочка, ему не давала, и они долго возились на полу, и он ободрал колени, скользя по старому паркету, а потом она в экстазе стала орать: "Еще! Еще! Еще!"

И запомнил я это, потому что Ганс вдруг обратился ко мне, персонально:

- Энтони, тебе надо постричься. Убрать седые пейсы. И не горбиться. У тебя юная подружка, а ты смотришь на нее заискивающе. Забыл, что ли? Женщины уважают и любят силу.

Уползая в свою каюту (в котором часу?), я думал: наверно, бывают такие отношения между мужиками и бабами, и хвастовство немчуры тому подтверждение, однако при чем тут Дженни? Она не от мира сего, у нас было по-другому, и если даже все кончилось, то для меня Дженни навсегда останется прекрасной романтической сказкой.

Опять просыпаюсь ни свет ни заря. Обычно, всем на удивление, я быстро приспосабливаюсь к разнице во времени. Увы, мой механизм забарахлил. Зато являюсь свидетелем любопытной сцены: по моему балкону - занавесочку не повесил! - преспокойно шествует мужская особь в одних трусах, перешагивает соломенную перегородку, исчезает из поля зрения. Ну и нравы в домике! С кем он (она) провел ночь? С ней? С ним? В Лос-Анджелесе не угадаешь. Балконы служат как бы тропой любви. Лень спускаться по лестнице, обходить коридорами...

Лежу. Размышляю. Через балконную дверь вижу, как розовеет, проясняется небо. Понемногу проясняется и у меня в голове. Почему Дженни приехала в аэропорт? Наплевала на мои просьбы и мольбы? На Дженни это так не похоже. Почему? Да потому! У нее иная логика. Женская. По женской логике все мужчины озабочены денежными проблемами. Мани, мани, мани - на первом месте, эмоции потом. А тут с розовых небес свалился подарок, списали сорок тысяч долга! Почему же не поехать и не сообщить хорошую новость? Далее. Наверно, я выглядел ужасно вымотанным. От усталого мужика какой прок? Дженни - девочка практичная. Пусть отдохнет в чужом доме, поскулит, попереживает. Небось профессор привык, что Дженни у него на подхвате - кухарка, прачка, шофер, мягкая подстилка. Что имеем - не храним, потерявши - плачем. Пусть поплачет, произведет переоценку ценностей. А вчера? К субботе у нее всегда набираются дела. Не успела с ними расправиться. Или надеялась, что профессор, протрезвев, бросится на Диккенс-стрит дежурить под окнами, как и положено порядочному влюбленному. Сквалыга профессор не потрудился даже взять такси, продолжал веселиться, ожидая, что она сама к нему попрется. Хрен ему с морковкой! То есть все логично. Классический пример из учебника!

Привожу себя в порядок водно-бритвенными процедурами. Надеваю спортивную рубашку, купленную Дженни, облачаюсь в джинсовую пару. В кастрюльке (спасибо, Инга!) варю кофе. Спускаюсь на улицу и неторопливо прогуливаюсь возле дома. Не горблюсь. Готов к ратным подвигам. Каким?.. Если память не изменяет, то вроде Ганс говорил, что намыливается утром на антикварный базар, типа парижского блошиного рынка.

Из подъезда вываливается Ганс с двумя ветеранами вечерней антиалкогольной баталии. Вид у них помятый. Обмен междометиями. Вспоминаем, какое количество противника в пересчете на бутылки и градусы мы вчера уничтожили. Славно поработали!

- Как вы едете?

- Через Лорел-каньон, Вентура-бульвар...

Вентура-бульвар! Сегодня явно небеса мне улыбаются.

...Прошу остановить машину на Вентуре. Топаю по знакомым мостовым, читаю знакомые вывески бутиков и ресторанчиков. Неяркое солнце, свежий ветерок - мой день! Открыт ли цветочный магазин на углу? Ведь воскресенье... Разумеется, магазин открыт. Возможно, хозяин намеревался понежиться в постели, да его растолкали и сообщили: сегодня - мой день!

И вот с красиво завернутым букетом, перевязанным розовыми под цвет небес ленточками, и с плюшевым медвежонком (или хрюшкой? - не знаю, ничего другого в цветочном магазине не обнаружил) я иду на Диккенс-стрит. В тишине непробудившейся улицы громко гремит победный марш, слышный лишь мне одному. Иду и не верю собственному счастью: еще полтора месяца назад не думал, не гадал, что когда-нибудь сюда попаду.

Прокол! Сквозь решетку подземного гаража замечаю, что синий "понтиак", имеющий скверное обыкновение по ночам принимать мрачные тона, отсутствует. Стоять как дурак у крыльца с цветами и игрушками? А вдруг Эля с кем-нибудь дома? Зайду, оставлю подарки.

Звоню условным звонком. Дверь сразу открывают. На четвертом этаже дверь тоже приоткрыта. Рев пылесоса. Линда драит ковер (я забыл, что по воскресеньям она убирает квартиру), Эля сидит у телевизора с цветными карандашами, смотрит на меня как-то странно, лицо застыло, будто не узнает. Но вправду сегодня мой день, ибо из ванной появляется мамаша в желтой майке и черных обтягивающих штанах чуть выше колен.

- При-и-и-вет! Хотела побегать.

Я извиняюсь за неожиданное вторжение. Вручаю Эле медвежонка-хрюшку, Дженни - цветы. За букет получаю комплимент. Линда зверствует с пылесосом. Дженни ищет вазу для цветов.

В гостиной все на прежних местах. Ощущение, что я опять в своем доме. Вспомнил!

- Какую спальню ты приобрела? Можно поглядеть?

- Погляди.

По коридору следую в спальню. Там действительно перемены. Новая широченная кровать с деревянной резной спинкой отодвинута от стенного стеклянного шкафа, поставлена перпендикулярно к окну. По бокам белые продолговатые тумбочки. Около кровати, на стоячей вешалке, темно-зеленый мужской костюм и бордовый галстук.

Я выкатываюсь из спальни и очень миролюбиво предлагаю:

- Давай перед твоей пробежкой выпьем кофе на Вентуре?

- Давай.

Мы спускаемся на Вентуру как будто по разным тротуарам. Ни на секунду наши руки не соприкоснулись.

Садимся за столик под тентом. Дженни отправляется к бару и сама приносит кофе.

Закуриваю. И ловлю на себе взгляд, полный ненависти.

- Ну, разведчик, доволен? Разнюхал, проявил оперативную сноровку? Как это называется на вашем жаргоне?

- Дженни, не сердись, - мой голос дрожит, - если б я знал, то не заходил бы в спальню. Скажи, на сколько же я опоздал? Когда ты перестала меня ждать?

- Глупости, - Дженни смахивает с плеч прилипшую паутинку, - почему я обязана была тебя ждать? Вела нормальный образ жизни. А вот тебе было удобно жить у меня. Как это на вашем жаргоне - превосходная "крыша"? Залег на дно, чтоб втихаря обделывать свои делишки?

Ой-ееей! Удар ниже пояса. Предательство. Меня продал Доул. Это же ему я в шутку сказал про "крышу", дно и удачный расклад карт. Почему он меня предал? Ляпнул сдуру? Или намеревался тем самым заслужить благосклонность молодой женщины?

Я вижу блеклый шрамик на левой коленке. Так близко, дотронуться пальцами, это же все мое! Нет, теперь не твое - темно-зеленого костюма на вешалке.

- Допивай, а я побежала.

Убегает вперевалочку, не оглядываясь.

* * *

Часа два я шагаю по Вентура-бульвару. Потом сажусь в такси. Потом валяюсь на постели в каюте-студии. И говорю, говорю, говорю с Дженни. Пытаюсь ей все объяснить, хотя понимаю, что объяснять бессмысленно. Она и слушать не будет. Поезд ушел.

В такси мелькнула мысль: взять манатки, и в аэропорт. Долг заплачен, какого дьявола мне торчать в Городе Ангелов? Но тогда Дженни еще больше укрепится в своем мнении. Если нельзя восстановить отношения, надо попробовать восстановить справедливость. Я же всегда был борцом за справедливость! И обязательства перед Ингой, которая уж точно ни в чем не виновата. Пусть Дженни меня не ждала, но ждут студенты. Срывать им курс?

Все переплелось.

Человеку распороли живот, вываливаются розовые потроха (под цвет небес), он шатается, закрывает ладонями рану и молит Бога и Дьявола послать ему мгновенную смерть, избавить от страшных мучений, а с небосвода (из преисподней?) раздается зычный глас: