Избранное - Ласло Немет

Они двое вставали первыми; забавно было смотреть, как остальные, протирая глаза, пошатываясь, выстраивались перед краном. Серб набирал полный рот воды, яростно булькал, шумно пропускал ее через зубы, мотал головой, словно внутри голова у него состояла из одних полостей и пустот; затем подставлял под струю толстый затылок, мочил волосы, выпрямлялся, закинув голову назад, и тряс плечами, чтобы вода стекала на спину. На лицо ему попадали только брызги. Другие лили воду не так щедро: редкоусый (которого, хоть он и был женат, за глаза звали не иначе как мерин), тот, например, даже пиджак не скидывал, подходя к крану, и осторожно тер морщинистое лицо о мокрую ладонь. Иной больше всего заботился насчет груди, долго мыл ее, растирал; другой из-за спины у него норовил ухватить воды в пригоршню, чтоб обтереть подмышки; третий старательно елозил пальцем по зубам, и без того белым. Вода лилась, журча без остановки, и, когда последний из умывавшихся отходил от крана, первое ведро было наполнено — можно было нести, готовить раствор.

Лайош подхватывал ведро и весело выплескивал в ящик с песком и цементом. Все ж это было куда лучше — жить среди кирпичей, по-солдатски ровно ложащихся в раствор, чем сидеть у Будайской заставы, в пещере, слушая монотонный шорох ливня, или томиться, внимая сладострастным откровениям хромого, после проведенного в полном безделье дня. Теперь Лайошу пригодились знания, которые он приобрел в сторожах: любой материал ему был знаком, всему он знал должное место; стоило кому-то из каменщиков лишь махнуть ему, он по движению руки догадывался, что тому нужно. Насколько тяжел на подъем и неловок был он в деревне, с лошадьми, или в солдатах, столь же быстр и понятлив здесь, на стройке. Водал, когда ему что-то требовалось, только его и звал: «Лайош, тащи-ка, парень, арматуру сюда», «Лайош, возьми кого-нибудь в помощь, принесите вон ту балку». И, как бы он ни был занят, не забывал бросить ему вместе с просьбой приветливую улыбку.

Хотя эта стройка была для всех них последней в сезоне, работа продвигалась довольно быстро. Хозяйка, являясь к вечеру на участок, всегда находила что-нибудь новое и забрасывала рабочих вопросами. Между балками черного пола, по которым недавно еще прыгала, со страхом глядя вниз, на голую землю, хозяйская дочка, протянулись полосы толя, и Водал терпеливо объяснял барыне насчет теплоизоляции: слой толя, потом слой битума, и так три раза. «Подвал?.. Не нужен сюда подвал, с такой изоляцией вам никакая вода не страшна», — успокаивал он хозяйку, которую какая-то подруга уговаривала устроить подвал под домом. На третий день уже сохли в лесах возведенные стены, и барыня разглядывала каркас из железных прутьев, который Водал с помощью Лайоша собирал рядом с домом на вытоптанной люцерне. Глядя в проект, он соединял прутья: одни были длиннее, другие короче, одни шли вдоль, другие поперек; когда часть каркаса величиной с полкомнаты была готова, ее с громким «раз-два-взяли» подняли на стены. «А доски там зачем?» — спрашивала хозяйка. «А это опалубка, — растолковывал ей Лайош, хотя сам первый раз в жизни их видел. — Она будет держать бетон, которым арматуру зальют. Потому говорят: железобетон», — добавлял он тоном, каким говорил и сам Водал. Лайоша хозяйка понимала лучше, чем подрядчика или каменщиков, и, когда ей что-то казалось не так, она именно его чаще всего отзывала в сторонку. Расспросы ее всегда вели к главному: когда будет готов дом? «И через сколько времени эти доски можно будет снимать? — встревожилась она, выслушав про опалубку. — Через три недели? Этак я никогда не смогу сюда въехать. Нет, не может быть, чтобы так долго». Но и Водал подтвердил: господин инженер не гарантирует, что бетон полностью высохнет меньше чем за три недели. Но пусть барыня не волнуется, хватит здесь работы на это время. В самом деле, леса выросли незаметно, обежали дом, и на другой день хозяйку по положенному наклонно щиту вводили уже на второй этаж. Лайош забежал вперед и протянул руку сверху. Водал осторожно подталкивал барыню сзади, придерживая за талию. Ведра с раствором странствовали теперь между ящиком и лесами, подвешенные на веревке; поденщики, таская кирпич, балансировали, поднимаясь вверх по настилу.

Как-то к вечеру, когда мастерок уже начал задумываться в руках каменщиков, пришла проведать брата Маришка. Рабочие весело звали ее забираться к ним наверх. Обратно ее пришлось поддерживать: у Маришки закружилась голова. Водал посмеивался, глядя, как суетится вокруг нее хромой с еще одним поденщиком. Но когда Маришка благополучно оказалась внизу, он сложил инструмент, быстро умылся и догнал ее возле распятия. Лайош смотрел им вслед, не чувствуя никакой злости. Ему довелось уже видеть и жену Водала: она прибегала к мужу спросить насчет налогового листа. Женщина эта вся состояла из трех шаров: один — живот вместе с задом, второй — грудь, третий — лицо. И этот третий шар весь был в прыщах и пятнах; в самом деле, наверно, мало радости целоваться с такой. Когда стройная фигурка сестры рядом с широкой спиной Водала исчезла за поворотом по направлению к Холму роз, Лайош почувствовал скорее жалость к этим красивым людям, чем возмущение или обиду.

Так строился дом на улице Альпар. В воскресные дни поденщики на велосипедах катили домой, в Сентэндре, а Лайош оставался стеречь кирпичный замок с дырами вместо окон и дверей. Люди, идущие на прогулку в горы, сворачивали на минутку с дороги и, заглянув в пустой проем, достраивали, завершали дом мысленно. Одни злорадствовали, видя полную беззащитность чужого дома, другие находили в нем пищу для собственной мечты о крове. Попадались шумные крикуны, громогласно объяснявшие спутницам внутреннее устройство дома, и всезнайки, которые отщипывали крошки сохнущего раствора меж кирпичами и задумчиво растирали его в пальцах. «Чье же это строительство?» — спрашивали Лайоша. «Господина доктора Эндре Хорвата», — с готовностью отвечал Лайош. Он уже знал имя владельца, хотя самого его себе представлял лишь со слов барыни. Чем выше поднимались стены дома, тем чаще барыня вспоминала про мужа. И тем больше шептались рабочие насчет того, что на строительстве что-то не так. Это бросилось всем в глаза уже во вторую субботу после стачки, когда произошли непонятные вещи с выплатой недельного жалованья. Деньги рабочие должны были получить в два часа; подрядчик вместо себя послал Водала, который все равно на полчаса остался без дела, ожидая, когда можно будет начать бетонировать террасу. Водал вернулся назад весь мокрый от пота: велосипед под тяжелым его телом вилял из стороны в сторону, пока он в душной жаре поднимался вверх по улице. Подрядчик издали почуял, что Водал не привез денег. Выйдя ему навстречу на дорогу, он взял у него письмо, которое женские пальцы сложили очень замысловато, чтоб обеспечить тайну переписки. «Нынче по телефону, видать, денежки нам пришлют», — ухмыльнулся хромой, спуская к ногам Лайоша пустое ведро. Но Лайоша уже звал к себе подрядчик. «Умеете на велосипеде ездить?» — спросил он, красный от выпитого перед обедом пива и от волнения. «А как же», — ответил Лайош, хотя ездить научился недавно, здесь, на улице Альпар, катаясь по вечерам на каком-нибудь из брошенных в траве велосипедов. «Тогда поезжайте к хозяйке и подождите ответа. Да осторожнее: деньги будут лежать в конверте…» Он взглянул на Водала; тот утвердительно кивнул: «Не беспокойтесь, господин подрядчик: все равно что меня бы послали…» «Вот и прекрасно», — сказал тот, вручая Лайошу конверт. «Г-же Хорват», — стояло на нем; ниже значилось название какой-то улицы в Будадёнде[22].

Лайош изо всех сил жал на педали и так стремительно несся с холма, будто был гонцом в каком-то решающем сражении. Или, пожалуй, не совсем так: в стычке между хозяйкой и подрядчиком его занимала своя, особая цель. Не объясняя, зачем ему это, он сразу после стачки попросил Водала определить на глаз количество железа вокруг дома; выходило не больше двадцати — двадцати двух центнеров. Хозяйке, стало быть, пришлось в самом деле оплатить фальшивый счет. Сейчас, когда он мчался к Будадёнде с письмом подрядчика, открытие это стояло у него в горле, как тот огрызок яблока из сказки: того и гляди, выпрыгнет на ухабе. Как и остальные поденщики, он был кровно заинтересован в том, чтоб получить за неделю свои пятнадцать пенге двадцать филлеров; но где-то дальше, за прямым интересом, перед ним вставал домик садовника среди клумб с дельфиниумом, точь-в-точь как у Даниеля, — приближался, плыл к нему, как волшебный корабль, готовый взять его на борт и везти к твердому жалованью. Если он сейчас по секрету расскажет барыне про обман… В Будадёнде его несло вожделение, подобное тому, что властно гонит юношу к девушкам, несла жажда доверить могущественной госпоже известную лишь ему тайну; но вожделение это в то же время теснило ему грудь и заставляло бояться самого себя. «Я поступаю честно… Не след поденщику совать нос в господские дела… Хозяйка… Нехорошо это…» — прыгали в голове у него слова, когда велосипед, попадая на камни, подкидывал седока в воздух.