Лоренс Оливье - Джон Коттрелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Основатели компании с самого начала объявили о своем намерении сосредоточиться на современном искусстве и привлекать к работе молодых драматургов. В поисках новых произведений они дали объявления в “Стейдж”, и среди предложенных пьес их внимание привлекла только одна — “Оглянись во гневе”; однако ее успех принес компании достаточно, чтобы прочно обосноваться в “Ройял Корте” под художественным руководством Девина. Этот последний был близким другом Оливье (они работали вместе над “Ромео и Джульеттой” в “Нью-тиэтр” еще в 1935 году и продолжали сотрудничать после войны, когда Девин возглавил “Янг Вик”). Именно через Девина сэр Лоренс прощупывал почву относительно своего участия в новой пьесе Осборна, согласившись в результате на роль Арчи Райса, сломленного третьеразрядного актера мюзик-холла. Оливье видел “Оглянись во гневе” прошлым летом и счел пьесу отвратительной. Посмотрев спектакль во второй раз — в обществе Артура Миллера, — он изменил свое мнение. Легко было говорить (как и делали некоторые критики), что Оливье руководствуется прагматическими соображениями, присоединяясь к лагерю, которого не может победить. Как бы то ни было, решение сыграть в “Комедианте”, безусловно, требовало мужества. Оливье советовали не отдавать свою репутацию в достаточно незрелые руки (ровесник Осборна режиссер Тони Ричардсон впервые ставил спектакль со звездой такой величины). Кроме того, Оливье не мог не вызвать недовольства своих высокопоставленных покровителей, сыграв в пьесе, где ядовито острили по адресу политических деятелей, королевской фамилии и суэцких событий, где патриотизм был представлен фигурой голой Британии со шлемом на голове и где, по существу, слышался прежний крик Джимми Портера о том, что не осталось вещей, за которые стоило бы отдать жизнь. Но Оливье считал себя прежде всего актером и руководствовался в конце концов лишь профессиональным чутьем. Его имя, соединившись с “Комедиантом”, придало некоторую респектабельность творчеству Осборна, если не всему культу “сердитых молодых людей”. И, что особенно важно, его участие послужило стимулом для того переворота в современной драме, который совершался в "Ройял Корте” на Слоун-сквер.
По крайней мере в одном отношении Оливье рисковал не столь безрассудно, как казалось многим. Говорили, что актеру его мощи и внешности не подойдет поношенный пиджак третьеразрядного водевильного комика, выступающего в курортном шоу под названием ”Новый взгляд на рок-н-ролл”. Но Оливье знал, что это не так. Он сам объяснял впоследствии:
“Мысль о том, как сложилась бы моя судьба, если бы статистом я удачно выступал в музыкальных номерах, обладает для меня какой-то мрачной притягательной силой. Ведь был момент, когда я охотно вступил бы в концертную труппу, подвернись мне такая работа. Я именовал бы себя Ларри Оливье и жил беспечнее жаворонка. Вот почему я знаю, что могу сыграть Арчи Райса, положившись на свою интуицию. Во мне всегда было что-то от Арчи. Я так легко мог сам стать таким… Я часто думаю, что никогда не имел возможности смешить людей вволю, сколько захочу. А хочу я, чтобы они умираяи от смеха. Роль комедианта в широком смысле слова, стирающего все границы между театральными, жанрами, привлекает меня необычайно”.
Своих великих героев Оливье нередко играл с какой-то сатанинской усмешкой. Откровенно эксцентрические роли открыли его любовь к комедии. И все же до сих пор у него не было настоящей возможности сыграть в полную силу своего комического таланта. Арчи Райс, жалкий, развратный клоун, два раза в вечер поющий и танцующий в ”голом ревю”, не походил ни на одного персонажа Оливье. Однако актер понимал таких людей хорошо. В молодости, в дешевых пансионах Лондона и Бирмингема, он узнал этот тип натужного остряка, без умолку сыплющего грубыми анекдотами, эту профессиональную маску, за которой скрывался пропитанный джином неудачник, сознающий свое падение, но не способный выкарабкаться из грязи. Оливье был уверен, что может сыграть эту роль, однако сомневался, захочет ли публика видеть его в столь вульгарном облике. Он вспоминал о случае с сэром Джеральдом дю Морье, у которого на гребне натуралистических 20-х годов спросили, почему он никогда не играл Ричарда III. “Господи помилуй, — воскликнул этот любимец публики, — разве я мог так ошарашить зрителя!” Как актер, предпочитающий от внешнего рисунка роли идти к внутреннему, сэр Лоренс начал с посещения столетнего мюзик-холла Коллинза в Ислингтоне. Он посмотрел программу варьете с рок-н-роллом и стриптизом, а затем, пока Вивьен с друзьями еще сидели в зале, отправился за кулисы побеседовать с танцовщицами. Администрация, польщенная этим визитом, повесила на здании мемориальную доску. Через несколько дней состоялась первая репетиция. Оливье так нервничал, что накануне почти не спал. Однако прогон прошел благополучно, и в перерыве Оливье таял от удовольствия, полный ностальгических воспоминаний. Он оказался на сцене "Ройял Корта” впервые со времен своей работы в Бирмингемском репертуарном театре тридцать лет назад. Осборн тоже расплывался в улыбках и повторял, что “все это сон”, в данный момент ничем не оправдывая (если не опровергая) наклеенный на него ярлык “сердитого молодого человека”, который он уже стал ненавидеть.
Сначала мисс Ли предлагали скрыть лицо под резиновой маской и сыграть жену Арчи — опустившуюся толстуху, помешанную на кино. Затем от этой смехотворной идеи благоразумно отказались. Роль досталась Бренде де Банзи, которая уже работала с Оливье в “Наблюдении за Венерой”, и на этот раз ее исполнение было блестящим, если не сказать — выдающимся. Но, конечно, в центре внимания оказался сэр Лоренс — его элегантный клетчатый костюм с черной бабочкой, белые носки и серый цилиндр, его притворно сердечная болтовня о дезертире Максе Миллере. Несмотря на случившийся в день премьеры приступ подагры (“психосоматического происхождения”), Оливье безупречно выдержал экзамен. Мнение, высказанное Джоном Барбером в ”Дейли Экспресс”, точно передает реакцию критики:
“Оливье грандиозен. И дело даже не в убийственно смешном изображении мюзик-холла. Дело в существе самого человека. Оливье угадал все. Напудренные щеки и с трудом дающуюся правильную речь. Неиссякаемый запас грязных анекдотов. Деланно сердечный смех, за которым — мучительный стыд. В комедианте скрыто больше, чем кажется. Вот он похваляется, что “старина Арчи внутри уже мертв”. Вдруг ему сообщают,
