Лоренс Оливье - Джон Коттрелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“Этот фильм надо смотреть. Именно потому, что Лоренс Оливье превзошел в нем самого себя. И потому, что, великолепный в своей самоуверенности, он отважился взяться за третью по значению роль. Зная заранее, что затмит обоих главных героев, и Берта Ланкастера, и Керка Дугласа. Так оно и есть. Два способных актера выглядят туповатыми увальнями из американского вестерна, случайно попавшими в эпоху Войны за независимость”.
Любопытно, что Оливье отрастил бороду для своего Макбета всего за месяц до начала съемок в роли безбородого Бэргойна, хотя американские продюсеры уже давно объявили его исполнителем учтивого и деятельного генерала в “Ученике дьявола”. Находясь в тесном контакте с кинопромышленностью, они были совершенно уверены в том, что он никогда не добудет денег на осуществление собственного замысла. Оливье, пытавшийся обращаться за финансовой помощью даже к нью-йоркским торговцам готовым платьем, был, несомненно, информирован гораздо хуже; эта ситуация лишний раз показала ему, что климат изменился и надо пересматривать свои профессиональные планы. Именно это он и сделал и в результате решил попытать силы на совершенно новом поприще — телевидении.
Некоторые просто поражались тому, что человек, провозглашенный величайшим актером мира, никогда не играл на телевидении, если не считать единственного появления в “Макбете” в 1937 году — в эпоху первых экспериментов, когда все телеприемники, сосредоточенные в районе Лондона, собирали лишь несколько тысяч зрителей. Но в этом отношении Оливье был не одинок. Среди всех актеров, удостоенных дворянства, на телевидении сотрудничал только один — сэр Дональд Вулфит. Сам он объяснял это следующим образом: “Вероятно, они не желают ради одного вечера рисковать репутацией, завоеванной годами работы в Вест-Энде”. Сознавая опасность, Оливье осторожно согласился “только попробовать”, ограничившись одним телевизионным спектаклем в Англии, а потом в Америке.
К сожалению, в первом случае его выбор не соответствовал значительности устремлений; для своего дебюта он остановился на пьесе Ибсена ”Йун Габриэль Боркман” и, таким образом, с самого начала поставил перед собой невыполнимую задачу. Роль Боркмана печально известна тем, что представляет для исполнения огромную сложность, и Оливье, по-видимому, зря за нее взялся. Но дело не в этом. Дело в самом существе пьесы — беспросветно мрачной, безрадостной, в довершение всего еще и костюмной драмы, все атрибуты которой надежно гарантировали, что обыватель переключит телевизор на другой канал.
19 ноября 1958 года в 8.30 распахнулся “занавес" и телевизионная постановка предстала перед крайне пристальным взором критики. Одна только “Дейли Экспресс" заказала отдельные отзывы пяти авторам. Американского критика (Джона Кросби) послали только для того, чтобы освещать это событие. Мнения специалистов резко разошлись: одни называли его исполнение “скучным”, “слишком театральным", "отрешенным”, “безразличным”, другие — “неотразимым”, “ярким, убедительным”, “безупречным”, “безукоризненным”. Но широкая публика вынесла свой приговор единодушно. По результатам измерений телеаудитории “Йун Габриэль Боркман” оказзлся одним из крупнейших провалов года на телевидении; и, хотя рейтинги порой обманчивы, не приходилось сомневаться, что это была “икра”, привлекавшая только знатоков.
Первый блин вышел комом, и в результате этого эксперимента сэр Лоренс пришел к выводу, что работа на телевидении требует сосредоточения, как никакая другая, и потому трех недель, отведенных на репетиции, оказалось недостаточно. Он надеялся получить больше времени на следующую попытку. Его вторым опытом стал спектакль “Луна и грош” по Моэму но, к несчастью, репетиции в Нью-Йорке пришлось прекратить из-за постигшей Оливье тяжелой утраты. В конце ноября пришло сообщение о смерти брата, и он немедленно вылетел домой. Ричарду Оливье, которого все звали просто Дик или Дикки, было пятьдесят четыре года. Последнее время он с женой и с двумя детьми жил неподалеку от Нотли и вел все дела фермерского хозяйства Оливье. Он болел уже около года, но лишь недавно обнаружилось, что у него лейкемия. Прошедшим летом братья в последний раз отдыхали вместе в Испании, на Коста-Брава.
Вернувшись в Нью-Йорк, сэр Лоренс так напряженно сосредоточился на своей телевизионной роли, что вызвал удивление даже у столь опытной актрисы, какой была Джессика Тэнди, работавшая с ним почти четверть века тому назад. Она вспоминает: ”К тому времени я не могла не ожидать от него блеска, и мне не пришлось разочароваться. Что действительно поражало, так это невероятная выносливость Оливье, позволившая ему в первый день провести на съемках около шестнадцати часов (возникали бесконечные технические проблемы), пять часов поспать, на следующий день сниматься почти двадцать часов, вздремнуть два или три часа прямо на съемочной площадке (не было времени ехать в отель) и на третий день сниматься еще восемнадцать изнурительных часов, в то время как вокруг него актеры с меньшим чувством ответственности валились с ног от усталости”. Воистину дань восхищения, если учесть, что в состав исполнителей входили такие замечательные таланты, как Джудит Андерсон, Денхолм Эллиот, Хьюм Кронин, Сирил Кьюзак и Джеральдина Фитцджеральд!
Полуторачасовая цветная постановка ”Луны и гроша” потребовала огромных затрат — один только Оливье должен был получить свыше 90 тысяч долларов. Найти организатора такой дорогой программы оказалось непросто, и в результате спектакль появился на телеэкранах только через десять месяцев после окончания съемок. В телевизионной роли, на этот раз бесспорно импонировавшей широкой публике, Оливье получил такие хвалебные отзывы, какие едва ли выпадали прежде даже на его долю. ”Ньй-Йорк Таймс” провозгласила постановку ”грандиозным свершением”; критик ”Нью-Йорк Геральд Трибюн” назвал ее ”самым близким к совершенству драматическим произведением из когда-либо сделанных на телевидении… не хватает эпитетов, чтобы описать незабываемую прелесть этого спектакля, и особенно сэра Лоренса Оливье: выдающийся мастер, он играет своего списанного с Гогена героя с блеском и притягательной силой, не имеющими себе равных в анналах телевидения”. За эту работу он получил несколько наград, в том числе ”Эмми” — телевизионный аналог ”Оскара” — за лучшую роль года в односерийной постановке.
Это был лестный успех для актера, не имеющего опыта работы на телевидении. К сожалению, в конце 1958 года оставалось еще много времени до появления всех этих вдохновляющих рецензий и премий, а сняв первую пробу, он не почувствовал к телевидению ровно никакого аппетита. Между тем противоядием от острого чувства разочарования, связанного с Макбетом”, служило для него состояние предельной занятости. В результате последовал мощный взрыв активности, которая, если не считать роли в английском телевизионном спектакле и обещания сыграть в новом году в Стратфорде,
