Путь Короля. Том 1 - Гарри Гаррисон

Глава 4

Когда посыльный, который после бешеной скачки испытывал явную слабость в членах, начал выкладывать новости: мерсийская армия хозяйничает в Уэссексе; король Альфред бежал, и местонахождение его решительно никому не известно; он и соратники его преданы церковниками анафеме, выведены из-под защиты закона, и теперь всякому велено отказывать им в помощи и убежище, — на лице Шефа не дернулся ни один мускул.

Всюду в Уэссексе, лепетал посыльный, жгут людей; но если на казнь не прибыл Вульфгар, наводящий ужас живой труп, то по приказу епископа отступников ожидает распятие на кресте. Далее зачитан был страшный список с именами катапультеров, боевых товарищей тех людей, что молча внимали страшной вести в приемной ярла. Торвин, не в силах говорить, беспрерывно стонал, ибо список казался нескончаемым. Его совсем не утешало то, что убиенные не были ему ни родичами, ни соплеменниками, да и в веру его обращены без году неделя… А Шеф неподвижно восседал на своем складном сиденье, и только пальцы его то и дело прогуливались по свирепым ликам на скипетре.

«Ведь он знал, знал, — твердил себе Бранд, не спуская с ярла глаз и ясно вспоминая сейчас то внезапное противодействие, которое Шеф оказал горячему порыву Торвина самому сеять семена новой веры. — Он знал, что это должно случиться, во всяком случае, допускал нечто подобное. А это значит, что он послал своих соотечественников, да что там — парней, которых своими же руками он вытащил из грязи, — на верную и мучительную смерть! И ведь так же этот человек обошелся с собственным отцом. Не проморгать бы самому, когда ты и на меня посмотришь точно так же — печально и задумчиво… Если раньше я еще хоть немного сомневался в том, что ты — сын Одина, то уж теперь-то я сполна убедился… Правда, не сделай ты этого, я бы сейчас оплакивал своего друга Торвина, а не свору чумазых лапотников…»

От усталости и ужаса у посыльного уже заплетался язык. Но список подошел к концу. Шеф отправил его на кухню, а сам невозмутимо повернулся к членам Совета, рассевшимся в залитой летним солнцем приемной на верхнем этаже ярлова бурга. Здесь были Торвин, Бранд, ведун Фарман и бывший священник Бонифаций, всегда державший наготове перо и бумагу.

— Вы слышали вести, — молвил Шеф. — Что вы мне посоветуете?

— Неужто ты сомневаешься? — вскричал Торвин. — Наш друг попросил у нас помощи, и вот теперь Церковь сделала его человеком вне закона! В таких случаях мы немедленно должны прийти на выручку!

— И это еще не все, — добавил Фарман. — Если мы жаждем необратимых перемен в этом мире, то более подходящего времени не будет! Смотрите — в королевстве этом брожение умов… Нас поддержал его государь — пусть сам он считает себя христианином. Вспомните: в прошлом церковники всегда начинали обращение в свою веру народов с того, что приобщали к ней государя, а тот уже заставлял креститься своих подданных. Стало быть, нас должны поддержать не только рабы, но и керлы, и даже таны. Настал миг, когда начнется откат христианской волны… И не только в Норфолке, но и в великом Уэссексе.

Шеф недовольно оттопырил губу.

— А ты какого мнения, Бранд?

Бранд повел своими необъятными плечищами.

— За убитых товарищей надо мстить. Христиан тут вроде нет… Прошу прощения, отец Бонифаций. Но остальные-то не христиане — отчего ж мы должны прощать причиненное нам зло? Мое мнение — надо выступать.

— И все-таки решать здесь буду я…

Чуть помешкав, наклоном головы присутствующие обозначили покорность.

— Вот о чем я сейчас думаю. Когда мы послали миссионеров, мы разворошили осиное гнездо. Это надо было предвидеть с самого начала.

«Уж ты-то все предвидел с самого начала», — подумал Бранд.

— А на другое гнездо наступил я сам, когда отобрал у Церкви землю. Меня еще, правда, никто за это не ужалил. Но, чувствую я, долго так не продлится. Я даже кое-что предвижу. Короче говоря, давайте сначала убедимся, где нам искать врагов. А потом уже ударим. Пусть сами сначала покажутся.

— А товарищи наши будут гнить в земле неотмщенными?! — прорычал Бранд.

— И упустим возможность создать собственное королевство, королевство Пути! — вскричал Фарман.

— А как же твой друг Альфред? — воскликнул Торвин.

Шеф принялся заново охлаждать их пыл. Приводил собственные доводы, опровергал их посылки. И в конце концов убедил-таки их повременить неделю, подождать свежих известий.

— Надеюсь только, — напоследок промолвил Бранд, — что хорошее житье не слишком тебя расхолодило. Да и всех нас. А тебе, ярл, надо больше времени тратить на армию, а не на уговоры этих тупорылых в твоей судейской палате.

«Чем плох совет?» — насмешливо подумал Шеф. Чтобы унять спорящих, он обернулся к отцу Бонифацию, не принимавшему участия в общем разговоре, а терпеливо дожидавшемуся решения ярла, дабы занести его на пергамент.

— Святой отец, сделайте нам одолжение, пошлите кого-нибудь за вином. Нам бы всем не мешало смочить горло. И помянуть наконец наших убиенных товарищей. А для этого хорошо бы пригубить что-то более приятное, чем эль.

Священник, кажется, не собиравшийся расставаться со своею черной рясой, остановился у дверей передней.

— Вина у нас не осталось, господин ярл. Люди мне говорили, что ждут груза из устья Рейна, но он все не идет… Уже четыре недели ни одного корабля не было. Даже в Темзу никто не заходит. Зато у меня припасен бочонок превосходного тягучего меда. Его-то я и распоряжусь откупорить… И однако странно это, с кораблями… Может, ветер их пугает?

Бранд молча поднялся с кресла и прошествовал к открытому окну. По безмятежному небу неслись легкие перистые облачка. «Ну и ну, — подумал Бранд. — Да в такую погодку я бы из устья Рейна до Яра добрался в кадушке, где мать белье полоскала… А он говорит — ветер им мешает. Что-то им мешает, это точно, да только не ветер это…»

Занималась заря. Гребцы и шкиперы сотен скопившихся в гавани судов — а были здесь и огромные ладьи с грузами, и небольшие, наполовину перекрытые палубой баркасы, и крутобокие ялики, а также корабли английские, франкские, фризские — с обреченным видом стаскивали с себя одеяла и в который раз — а точнее, каждый день в течение всего месяца — возносили пытливые взгляды к дюнкеркскому небу, убеждались, что и сегодня ничто не препятствует выходу в море, и начинали гадать, соблаговолят ли это сделать их хозяева.

А восточный край неба все больше озарялся солнцем, которое в этот час светило уже почти всей Европе, прокатившись над заставами и дремучими лесами, узкими улочками городов и полноводными реками, шлоссами и кастелями. И всюду с его приходом поднимались на ноги солдаты, начинали снаряжаться обозы, конюхи брали под уздцы запасных лошадей…

Когда же оно пролило свой свет и на Ла-Манш — в ту пору еще называемый Франкским морем, — то осветило небольшой вымпел, венчавший каменный донжон — часовую башню деревянного форта, охранявшего подступы к Дюнкерку. Трубач облизнул и оттопырил губы и прорезал безмятежную тишину летнего утра неистовым скрежетом своей меди. В тот же миг часовые, расставленные по всем бастионам крепости, начали вторить ему. Солдаты гарнизона поднимались со своих постелей. И всюду — в порту и в городе, на уходящих в поля подъездных дорогах и в лагере, разбитом близ Дюнкерка, происходила одна и та же сцена: люди вставали, проверяли и приводили в порядок свои пожитки. И в сотый раз спрашивали себя: что думает себе наш господин? Отдаст ли наконец король Карл приказ своим, а также вверенным ему рекрутам богобоязненных и чтущих волю Папы родичей, покажет ли наконец на столь близкий отсюда английский берег?

А в гавани капитаны то и дело поглядывали на флюгеры, обводили протяжными взглядами горизонт на северо-западе. Владелец небольшой ладьи под названием «Dieu Aide», который добился высочайшей чести перевезти на своем борту самого архиепископа Вульфира и папского легата, легонько подтолкнул локтем своего старшего помощника и показал ему на неподвижно вытянувшийся на ветру флажок… Четыре часа можно будет идти на прекрасной отливной волне. Течение без помех донесет их до самого британского берега. Ветер дует с правого румба и стихать не собирается.

Успеют сухопутные жители спуститься и вовремя взойти на борт? Моряки уже боялись задавать себе такие вопросы. Рано или поздно, но чем-то это положение должно разрешиться. Однако… Если король франков Карл, прозванный Лысым, всерьез вознамерился быть послушным высочайшим повелениям Папы, своего духовного наставника и властелина, в том, чтобы заново сплотить разрозненные уделы могучей Империи прадеда, Карла Великого, а также поживиться, да еще во имя святой цели, британским добром, — то лучшего часа для начала всего этого они этим летом не дождутся…