Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

Для начала тренировок по программе «Салют» мне доверили 20 космонавтов. 12 из них входили в четыре экипажа. Мы сделали упор на физподготовку сильнее, чем раньше, поскольку уже знали, что длительное пребывание в космосе плохо сказывается на мускулатуре. Нам следовало особо готовиться.

В самом начале я думал, что невесомость – одни сплошные преимущества, потому что в ней меньше нагрузка на сердце и другие органы. Говорили даже, что в космосе можно будет размещать больницы, потому что особо тонкие хирургические операции лучше проводить в микрогравитации. Но постепенно становилось понятно, что длительное воздействие невесомости серьезно ослабляет мускулатуру и иммунную систему.

К осени 1969 года по программе «Союз» мы провели лишь четыре пилотируемых полета, но с этого этапа «Союзы» стали запускать чаще, готовясь к работе со станцией «Салют». В одном только октябре 1969 года в космос отправились три «Союза». Благодаря им мы многое узнали о длительных полетах и сложном маневрировании. В июне 1970 года «Союз-9» поставил рекорд длительности автономного полета – он провел на орбите 18 суток. Один из членов экипажа настолько ослаб после возвращения, что не мог даже удержать в руках шлем, выходя из спускаемого модуля.

Стало понятно, что станцию нужно оснащать оборудованием для физических упражнений, чтобы космонавты поддерживали мышечную силу.

Длительность планируемого пребывания экипажей на борту «Салюта» тоже влекла необходимость в расширении их медицинской и биологической подготовки. Нам следовало знать, как оказывать экстренную медицинскую помощь в космосе, если кому-то из космонавтов на борту станет плохо. Например, мы учились вырывать больные зубы, а еще снимать и расшифровывать электрокардиограммы и энцефалограммы. Еще мы умели брать кровь из пальца и из вены.

В нашу программу включались и астрофизические исследования, в том числе изучение солнечной короны и созвездия Ориона, поэтому мы проходили не только астрономию, но и физические процессы, характерные для небесных тел. Мы сотрудничали с астрофизическими обсерваториями, где работали ведущие ученые в этой области: как Андрей Северный в Крыму, Виктор Амбарцумян и Григор Гурзадян в Бюраканской обсерватории в Армении, а еще Евгений Кириллович Харадзе в грузинской обсерватории в Абастумани. Изучив курс, мы сдавали экзамены.

После «Аполлона-11» мы мало что слышали о событиях в космосе у американцев, пока во всех репортажах не появились новости об аварии на «Аполлоне-13». Вся драма длилась семь дней. Вновь у нас не велись телерепортажи о проблемах экипажа, но в прессе о них писали подробно.

Мы к тому времени уже так активно готовились, что я обращал мало внимания на сторонние события. К апрелю 1971 года мы подошли к запуску восемнадцатитонного «Салюта-1», первой в мире пилотируемой орбитальной космической станции.

По плану, космический корабль «Союз-10» стартовал с тремя космонавтами на борту через четыре дня после запуска «Салюта» в беспилотном режиме. После этого «Союз» стыковался с космической станцией и его экипаж переходил в «Салют» по внутреннему тоннелю. Я, как командир дублирующего экипажа, вновь поехал на Байконур, чтобы быть готовым к возможному старту.

«Салют-1» начал полет замечательно, и через четверо суток вслед за ним в космос отправился основной экипаж на борту «Союза-10». Но затем, когда два космических аппарата встретились на орбите, при стыковке у «Союза» начались трудности со стыковочным узлом. Экипажу пришлось аварийно прервать стыковку и вернуться на Землю. После того как причину аварии выявили, другой «Союз» подготовили к старту 6 июня 1971 года. Ему предстояло выполнить ту же программу, только с новым стыковочным механизмом. Как командир предыдущих дублеров, я командовал основным экипажем «Союза-11». У нас был всего месяц, чтобы подготовиться к полету. В экипаж, кроме меня, входили Валерий Кубасов и Петр Колодин.

Все мои личные вещи – белье, пижамы, блокнот для зарисовок и цветные карандаши, перевязанные резинкой-браслетом, который я надевал во время рисования, – уже находились на борту «Салюта-1» на случай, если бы мне предстояло полететь на «Союзе-10». Именно они вызвали переполох, когда на «Салюте» начались проблемы с вентиляторами.

Мишин, позвонив мне, накинулся с обвинением:

– Почему из-за ваших карандашей на борту теперь неприятности?

– Этого не может быть, – убедил я его. – Они в плотно запечатанной коробке.

Оказалось, какое-то время специалисты считали, будто мои карандаши и резинка, которая держала их вместе, привели к отказу системы, запутавшись в ее движущихся частях. Если не считать этого технического недоразумения, я думал, что мой путь к «Союзу-11» отмечен счастливым знаком, ведь мой личный номер в отряде космонавтов тоже 11. Но судьба нанесла страшный и жестокий удар.

Незадолго до старта у Кубасова возникли проблемы с легкими. (Позже, правда, выяснилось, что у него была аллергия на химический инсектицид, используемый для опрыскивания деревьев вблизи космодрома Байконур.) Сначала члена дублирующего экипажа Владимира Волкова включили в мою команду вместо Кубасова. Затем, всего за 11 часов до старта, заменили весь экипаж. Побоялись, что у Кубасова разовьется легочная инфекция, которая могла передаться Колодину и мне. Я считал, что это маловероятно, потому что все еще за месяц до нашего полета стали носить маски именно для того, чтобы избежать заражения. Если Колодин и я до сих пор не слегли с инфекцией, полагал я, нам не с чего вдруг было заболеть.

Но решение оказалось окончательным. Меня отстранили от командования полетом. Мое место занял Георгий Добровольский, а Колодина заменил Виктор Пацаев. Заменивший Кубасова Волков тоже отправился в полет.

Меня ошеломил и взбесил такой поворот. Дублирующий экипаж ошалел даже больше. Он тренировался и готовился к полету далеко не так долго, как мы, и не рассчитывал, что отправится в космос еще два месяца. На фотографии нового экипажа перед стартом заметно, что космонавты выглядят слегка испуганными.

В тот вечер я набросал портрет Виктора, который назвал «Глаза Пацаева»: в них ощущалась тревога. Он был очень мягким и деликатным и даже пришел ко мне извиняться за то, что случилось.

Отмена моего полета в качестве члена экипажа оставила во мне горькое чувство дежавю. Это очень походило на то страшное разочарование, которое постигло меня, когда отменили наши планы по облету Луны и высадки на нее. Для Колодина конфуз оказался еще сильнее. В конце концов, я-то уже летал в космос, а этот полет должен был стать для него самым первым. Он буквально плакал от горя.

Я выразил Мишину протест, упирая на то, что «Салют» был нашей программой и именно я участвовал в создании проекта космической станции и так долго тренировался для работы на ней. Все делалось и готовилось под меня. Даже мои художественные принадлежности ждали меня там, на