Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

длинном самолетном брюхе звучала громкая сирена, отмечающая начало и конец каждого такого периода. Невесомость длилась лишь 15–20 секунд, когда самолет проходил вершину параболы. Одну шестую от земного притяжения мы испытывали примерно столько же, но когда KC-135 летел по другой траектории. Как только раздавалась сирена, мы начинали выполнять ту часть, которую могли завершить за эти 15–20 секунд, например, залезали в ровер и крепили ремни безопасности. Снова звучала сирена, предупреждавшая: период уменьшенной в шесть раз силы притяжения заканчивается – ждите следующий, чтобы продолжить или повторить упражнение. Если самолет пикировал, то сирена раздавалась снова, когда пилот брал штурвал на себя, выводя машину из пике, и предупреждала: сейчас начнутся перегрузки, равные двойному притяжению Земли. Это делалось затем, чтобы мы успели занять безопасную позицию и не покалечились, когда самолет перейдет в горизонт и вновь станет набирать высоту.

Кроме инженеров из нашей команды поддержки летных экипажей вместе с нами на тренировки летала пара специалистов по безопасности, которые следили за положением наших тел и помогали нам расположиться удобнее, если казалось, что мы при возникновении силы притяжения можем пораниться. Я никогда во время тренировок не бился, меня не тошнило, но часто зеленели лицом ребята, которые летали с нами, например, журналисты, которым разрешали иногда снимать тренировки. Тех, кому становилось плохо, пристегивали ремнями в задней части самолета, откуда они за нами и наблюдали. Полет мог длиться два часа, и никто не собирался заканчивать его раньше, чтобы сократить мучения представителей прессы. Им просто давали побольше рвотных пакетиков, чтобы они дотянули до конца испытания.

Последний полет на невесомость стал самым длинным. Наверное, мы 130 раз описали тогда параболу. Мы этого не знали, но Эл подстроил все так, что мы установили новый мировой рекорд. Когда самолет приземлился, нас уже ждал фотограф, чтобы в ознаменование этого события сделать снимок всей команды.

Кроме того, на авиабазе ВВС Эллингтон я часами изучал аппарат для отработки посадки на Луну – «летающую кровать», такую же, из которой Нил Армстронг катапультировался незадолго до полета на «Аполлоне-11». В начале программы «Аполлон» таких «летающих кроватей» построили четыре штуки, но на практике они оказались ненадежными и постоянно ломались, поэтому ко времени «Аполлона-15» действующим остался всего один аппарат.

Каждый раз, когда учебный аппарат для посадки на Луну (LLTV) разбивался из-за неисправности, и пилоту приходилось катапультироваться, среди руководства NASA начиналась буря. Многие считали, что несуразные штуки слишком опасны и астронавты чрезмерно рискуют на тренировках. Но я, как и все командиры экспедиций по программе «Аполлон» с посадкой, считал, что мы рискуем куда сильнее, если попытаемся посадить реальный лунный модуль на поверхность Луны без опыта выполнения посадок на LLTV. Конечно, от полетов на нем волосы слегка становились дыбом. Сравнить такой летный опыт просто не с чем, разве что с управлением вертолетом – в чем-то похоже.

Немного времени мы потратили на то, чтобы пройти интенсивный курс пилотирования вертолетов. Мы с Диком Гордоном две недели тренировались в вертолетной школе ВМФ в Пенсаколе, штат Флорида, и было здорово не думать ни о чем, кроме полетов. Чтобы не терять навык после окончания курса, мы летали на вертолетах NASA на базе Эллингтон, и часто по субботам я улетал тренировать взлеты и посадки в окрестностях лагуны Клир-Лейк.

Но именно LLTV лучше всего позволял освоить координированный полет, используя управление обеими руками, чтобы контролировать координатные перемещения лунного модуля (вперед-назад, вверх-вниз и влево-вправо). Пилот самолета имеет дело лишь с четырьмя степенями свободы: самолет может лететь только вперед, хотя способен крениться, наклоняться и уклоняться. Вертолет, как и LLTV, располагает шестью степенями свободы: вперед-назад, вверх-вниз и влево-вправо; но на вертолете все равно проще летать, чем на LLTV, потому что нет ракетного двигателя переменной тяги, как у «летающей кровати», который нам следовало использовать, чтобы безопасно сесть примерно со 150 метров. Одна неприятная особенность LLTV, вызывавшая много проблем, заключалась в использовании перекиси водорода в ракетных двигателях ориентации. Когда в Хьюстоне стояла влажная погода, выхлоп этих двигателей создавал густые облака пара, которые время от времени полностью перекрывали пилоту видимость. Но возможность таких тренировок была неоценима, и я летал на LLTV два-три раза в месяц по мере приближения даты запуска.

Другие важные тренировки – интенсивная подготовка к геологическим изысканиям, то есть к полевой работе геолога. Мне очень нравились подобные занятия. Я любил походы. Они позволяли оторваться от тренажеров, симуляторов и прочего железа на целых трое суток за каждый выход. И еще после тяжелого дня полевых работ можно было вечером опустошить несколько банок пива.

По вечерам после многих таких походов мы обсуждали, как лучше назвать лунные кратеры и горы, которые мы так упорно изучали. С формальной точки зрения одобрять предложения по наименованию элементов рельефа Луны может только Международный астрономический союз, и, как оказалось, его членам не понравились некоторые выбранные нами имена. Например, оттуда нам прислали длинное, очень серьезное письмо, в котором изложили причины своего несогласия с именем кратера Безымянный: «Нельзя так назвать кратер. Это просто противоречит логике».

Но именно те имена, которые выбрали мы, и прижились, и их стали использовать все геологи и ученые, работающие с нами в NASA. В итоге названия вошли во все официальные документы, что, по сути, перевесило возражения МАС.

Сначала мы плохо понимали, насколько сложной окажется наша геологическая деятельность. Я уже давно интересовался этой наукой: искусство интерпретации истории длительностью в миллионы лет по образцам камня и структурам рельефа стало естественным продолжением моего давнего увлечения историей и археологией. Но оказалось, что некоторым моим коллегам по NASA вовсе не интересно узнавать, чего мы достигли в этом аспекте. Например, мне ни разу не удалось уговорить Дика Слейтона съездить с нами в геологический поход или хотя бы посетить геологическую тренировку. В такие минуты с ним становилось по-настоящему тяжело разговаривать. Он замыкался и отстранялся.

Помню одну встречу с Диком поздно вечером в его кабинете. Я отчаянно настаивал, чтобы мы взяли еще всего один небольшой геологический инструмент – легкие алюминиевые грабли. Дик вообще не хотел меня слышать. Он просто сидел, развалившись в кресле, жевал сигару и буквально упирался рогом, когда я объяснял, что грабли помогут нам подбирать небольшие камни. Точно так же он отверг мою идею взять в полет телеобъектив с высоким разрешением для съемки удаленных геологических объектов, изучить которые вблизи у нас не будет времени.

Я понимал, чего он опасался: дополнительные грузы добавят лунному модулю массы, а модуль и без того был тяжелее