Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

Этот старый хрыч при жизни не завел ни жены, ни детей, и на старости лет мы остались единственными, кто должен был провожать его в последний путь. И как бы меня это ни возмущало, выбора у меня не было. Коль скоро других родственников он не имел, теперь я должен был оставаться у его постели. В противном случае я бы и глазом не моргнул, пусть бы даже его тело досталось на съедение бродячим псам.

С каждым днем Баотянь становился все слабее, словно кто-то вытягивал из него жизненные силы. Его кости обтягивала только посеревшая дряблая кожа. Я дежурил у постели, боясь отойти от старика хоть на шаг. Видя, как он тает прямо на глазах, я понимал, что ему остались считанные дни.

Вот уже несколько раз мне казалось, что он коченеет и дыхания его уже не слышно, имелись все признаки, что старик отходит. Однако только я собирался бежать и звать на помощь кого-нибудь из соседей, как глаза его медленно раскрывались, мне даже становилось не по себе. Проводя время рядом с ним, я не решался задремать. И спустя несколько дней меня от недосыпа уже пошатывало. Я не мог понять, каким образом такой ослабший человек так долго держался в этом мире. Я чувствовал, что вот-вот сойду с ума. Если Баотянь и дальше продолжит в том же духе, я определенно отдам концы раньше его.

В тот вечер, когда я дремал, сидя у постели Баотяня, он вдруг заговорил со мной и попросил позвонить старшему брату с просьбой поскорее приехать. На мой вопрос «зачем?» Баотянь только широко раскрыл рот и с трудом снова произнес ту же фразу:

– Позвони брату… пусть поскорее приедет!»

Видя, как ему тяжело, я попросил его не волноваться, заверяя, что завтра обязательно выполню эту просьбу. Я также сказал, что сегодня звонить брату уже поздно, да и телефон у него наверняка отключен.

Старший брат уехал в Гуйян заниматься литературным творчеством, и мне не хотелось, чтобы он срывался с места, я боялся отнимать у него время. Все в деревне говорили, что он занимается чем попало, только и знает, что книжки читает да ест задарма. Однако я считал иначе. Мне приходилось читать его рассказы, напечатанные в двух номерах журнала «Шаньхуа», которые я купил в газетном киоске, когда выбирался в город. Я слышал, что эти два рассказа потом перепечатали в журнале-дайджесте. Не понимая, что такое дайджест, я, тем не менее, был уверен, что это очень круто. Когда я еще учился в средней школе, у меня выходили хорошие сочинения, и я всегда мечтал стать писателем. Но я не выдержал экзамена в среднюю школу старшей ступени, и уж тем более не смог стать писателем. Брат тоже не сдал этот экзамен, но он умел писать по-настоящему хорошие вещи, так что, можно сказать, мою мечту осуществил он. Мне казалось, что иметь такого брата действительно здорово.

Итак, у меня не было ни малейшего желания вызывать брата в деревню, я боялся зазря отвлекать его, но поведение Баотяня говорило о том, что тот не сможет спокойно отойти в мир иной, не повидавшись с ним. Поразмыслив, я все-таки набрал номер брата и сообщил, что Баотянь уже совсем плох и просит, чтобы он приехал домой. Брат спросил, вызывал ли я врача. Я ответил, что врач приходил, два дня ставил Баотяню капельницу, но, так как улучшений не последовало, он велел готовиться к похоронам. На другом конце провода повисло молчание. Опасаясь, что брат посчитает, будто это моя собственная идея заставить его приехать и ухаживать за Баотянем, я поспешил добавить, что об этом меня попросил сам старик. Скорее всего, он хотел повидаться, чтобы сообщить нечто важное. На вопрос брата, что же такое важное собирался поведать ему Баотянь, я не смог ответить. Но я тут же добавил, что если он не хочет приезжать, то ничего страшного. Он выдержал паузу и сказал, что все-таки приедет, объясняя это тем, что у Баотяня, кроме нас, никого из родных не имелось. Я добавил, что старик давно не встает, я уже несколько раз считал, что тот помер, но тот все никак не умирал, а тут еще попросил позвонить брату и вызвать его к себе.

Брат приехал вечером. Я смотрел телевизор, когда скрипнула дверь и на пороге появился он. Я поднялся с места, мы поздоровались. Я предложил ему поесть, но он сказал, что перекусил в дороге, когда делал пересадку в Емачуне. На вопрос о самочувствии Баотяня я ответил, что все без изменений и что старик отказывается от еды.

Вместе с братом я отправился в комнату Баотяня. Но, дойдя до порога, решил дальше не проходить: уж слишком сильно воняло внутри, я уже не мог выносить этого запаха, а потому остался стоять в дверях, наблюдая за вошедшим к Баотяню братом. Они обменялись какими-то словами, после чего брат вышел ко мне и попросил сварить для Баотяня болтушку из двух яиц. Я объяснил было, что ему такого уже не съесть, но все-таки отправился на кухню выполнять распоряжение.

Приготовив горячую болтушку, я передал ее брату, потом выключил телевизор и пошел подбросить в печь уголь. Огонь, словно птаха, подпрыгивал внутри. Прошло не так уж много времени, как из комнаты Баотяня вышел брат. Тяжело вздохнув, он попросил у меня сигарету. Зная, что вообще-то он не курит, я удивленно взглянул на него, вытащил сигарету и бросил ему. Он сделал одну затяжку и тут же закашлялся. Он сказал:

– Похоже, Баотянь и вправду совсем плох.

Я ответил, что смерть в таком случае нужно считать за благо, ведь он еле-еле каждый день дотягивает. Брат со мной согласился:

– Баотянь считай что уже помер, а нам дальше жить нужно. Да к тому же, когда-то такой день все равно наступает, всем суждено уйти в мир иной. А жить так, как сейчас, ему тоже уже невыносимо. Так что его смерть всех только освободит.

На этом мы разговор и закончили. На улице поднялся ветер, из оконных проемов доносилось его завывание. Брат продолжал курить, и вскоре его окутало густое облако дыма, отчего в комнате стало трудно дышать.

Затушив сигарету, брат вдруг сказал:

– А ведь Баотянь на самом деле был неплохим человеком.

– Да знаю, – откликнулся я, – но полюбить его я не смог бы.

– Когда мы были детьми, Баотянь частенько покупал нам леденцы, – обмолвился брат.

– А еще, – добавил я, – давал нам иногда мелочь.

Неожиданно брат спросил, помню ли я, как однажды Баотянь спас меня. Знаковые события жизни лежат в кладовых нашей памяти и, словно псы, по первому зову бегут к нам, а потом возвращаются на место.

– Как не помнить! – ответил я. – В тот раз, если бы не Баотянь, я бы утонул.

Вопрос брата сработал как приманка для гончей собаки, напавшей на след зайца, и заставил меня вытащить наружу глубоко запрятанные события прошлого.

Много лет назад в одно знойное лето мы с братом отправились погулять на пруд рядом с нашей деревней. Сначала мы скинули одежду и устроили соревнование, кто из нас сможет дальше пописать. Наши струи, словно нитки жемчуга, дугой ниспадали в воду, мелкой рябью взбудораживая ее гладь.

У брата процесс шел с перерывами, его струя вышла неказистой, из-за чего он мне проиграл. А поскольку ему это показалось унизительным, он предложил мне еще одно состязание: устроить заплыв и посмотреть, кто быстрее доплывет до противоположного берега. Точно две лягушки, мы практически одновременно запрыгнули в воду и поплыли наперегонки. Когда я оказался примерно на середине, у меня вдруг свело судорогой ногу, и я начал тонуть. Я позвал на помощь. Брат же, наверное, подумал, что я просто хочу отвлечь его, и никак не отреагировал. Я почти потерял сознание, когда рядом показался Баотянь. Прямо как был, в одежде, он кинулся меня спасать. Послышался оглушительный всплеск, словно в воду упал тяжелый снаряд. Он молниеносно подплыл ко мне. Когда Баотянь уже поравнялся со мной, я мертвой хваткой уцепился за него руками и ногами. Он изо всех сил пытался добраться до берега. Быстро вытолкнув меня на берег, Баотянь едва выбрался сам.

Пока я предавался этим воспоминаниям, брат предложил мне идти спать, сказав, что сам посидит с Баотянем. Я решил заглянуть к старику, и вместе с братом мы вошли к нему в комнату. Внутри стояла такая тишина, что было слышно сиплое дыхание Баотяня. Словно полуторалетний малыш, он свернулся калачиком под одеялом. Глаза его оказались закрытыми, как у спящего. Брат отправил меня отдохнуть. Я поправил одеяло Баотяню и предупредил брата, чтобы он в случае чего тут же звал меня.

Словно подкошенный, я повалился на кровать. Хотя я очень утомился, уснуть мне никак не удавалось. Мой мозг, словно потерявший контроль механизм, продолжал непрерывное вращение шестеренок, между тем как тело лежало без всякого движения, больше напоминая старый мешок. Так я и мучился, пребывая в этом взбудоражено-коматозном состоянии. Чтобы заснуть, я уже и баранов пытался считать, но сон ускользал, как изворотливая лиса от расставленных капканов.

Я вертелся на кровати, словно какой-то червяк. Тараща глаза, я видел вокруг только полную темноту. Это состояние полузабытья было просто невыносимым, казалось, еще немного, и я сошел бы с ума.

У меня просто руки чесались взять кирпич и треснуть им себя по затылку, чтобы забыться и наконец передохнуть. Не знаю, сколько продлились мои мучения, но в тот самый момент, когда я оказался на пределе, послышались торопливые шаги, вслед за этим хлопнула дверь, и до меня донесся растерянный крик брата: