Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

Хотя смерть подбиралась ко мне все ближе, я ее совсем не боялся. За все эти годы я так и не обрел спокойствия, каждый прожитый день доставлял только ужасные страдания, поэтому смерть оказалась бы лучшим освобождением, вместе с ней закончились бы все мои горести. Однако душевный груз тяжеленным камнем лежал у меня на сердце, отчего было нестерпимо тягостно. Тогда я попросил младшего племянника позвонить старшему брату и попросить его приехать. Если бы я рассказал ему о своих тревогах, то спокойно смог бы уйти в мир иной.

Поскольку в последнее время я уже едва дышал, то беспокоился, что не дотяну до приезда старшего племянника, но, к счастью, он приехал быстро. Я его очень любил, едва он вошел в комнату, я сразу узнал его по шагам. Он подошел ко мне и назвал по имени:

– Да, Баотянь, это я. Я приехал.

Я взял его за руку:

– Ты приехал, ты все-таки приехал, я так боялся, что не дождусь тебя.

Он стал успокаивать меня:

– Все с тобой будет в порядке, ты обязательно выкарабкаешься.

– Я свой организм знаю, мое время уже на исходе, скорее всего мне осталось дня два, – ответил я.

– Баотянь, ты не переживай, – продолжал он, – человек не может сам управлять процессами жизни и смерти.

Мой язык совсем уже пересох, так что даже говорить было больно, и я с трудом произнес:

– Я знаю, о чем говорю.

Он все уговаривал меня не думать о плохом, но я уныло покачал головой:

– Я уже должен был умереть, но вот задержался немного, хотел дождаться тебя. И ты все-таки приехал.

Я заметил, что старший племянник вдруг как-то сник. Он предложил приготовить для меня что-нибудь поесть, но я сказал:

– Мне уже ничего в горло не лезет, эти несколько дней я слышал, как кричат на улице вороны, это они меня поторапливают.

Приготовив яичную болтушку, племянник усадил меня в кровати, чтобы покормить.

– Баотянь, – обратился он ко мне, – поешь немного, глядишь, и силы появятся.

Я только покачал головой, отказываясь от еды. Тогда он подул на горячую болтушку и снова предложил:

– Ну, поешь немного, хотя бы бульон похлебай.

Он так растрогал меня, что я готов был заплакать. Всю мою жизнь меня только бранили и избивали, с собаками и то лучше обходятся, еще никто и никогда не относился ко мне так хорошо. Племянник проявлял ко мне такую заботу, что я, несмотря на свое нежелание есть, все-таки не хотел его разочаровывать. Я с трудом открыл рот, но в моей глотке словно стояла пробка, и проглотить мне ничего не удалось.

Я действительно хотел что-то съесть, чтобы порадовать старшего племянника, но мой желудок отказывался принимать пищу, и я ничего не мог с этим поделать. Заметив, что племянник поднялся, собираясь уходить, я ухватил его за руку и сказал:

– Не уходи, мне нужно кое-что тебе рассказать.

– Я только отнесу тарелку, – отозвался он.

– Поскорее, – попросил я, – мне нужно кое-что тебе рассказать. Если не сейчас, то потом уже не смогу.

– Я мигом, – пообещал он.

Через какое-то время я услышал, как он снова вошел в комнату, поэтому поспешил закрыть глаза. «Человек, – подумал я, приехал издалека и устал с дороги, нужно дать ему отдохнуть». Он пристроился рядом и скоро уснул. Глядя на спящего племянника, мне так захотелось протянуть к нему руку, чтобы просто погладить. У меня самого никогда не было ни жены, ни детей, эти племянники были моими единственными родственниками. Маленькими я любил их без памяти, мне так хотелось обнять их при встрече, но они не любили меня и всякий раз старались убежать подальше.

На улице, не затихая, дул ветер, ночь выдалась холодной. Беспокоясь, как бы парень не простудился, я накинул на него какую-то одежду. Чувствуя себя, словно разваренная лапша, я приложил все свои силы, чтобы укрыть его. Но он вдруг проснулся и, протирая глаза, спросил, почему я не сплю.

– А я и не засыпал, – ответил я, – ты ведь весь день провел в дороге, устал, поэтому я и прикрыл глаза, чтобы ты спокойно вздремнул. – Я предложил ему отдохнуть еще.

– Да ничего, я в порядке, – ответил он.

– Я, наверное, уже не доживу до утра, – сказал я, – побудь со мной, у меня на душе столько всего накопилось за эти годы. Если я сейчас все это не расскажу, то другой возможности уже не будет.

– Хорошо, Баотянь, говори, я тебя слушаю, – ответил он.

– Я слышал, твой брат рассказывал, что ты вроде как пишешь? – спросил я.

Заметив, что он кивнул, я продолжил:

– Ты знаешь, из-за чего мне пришлось стать дезертиром?

Парень отрицательно покачал головой. И тогда я поведал ему о том, как я случайно убил своего командира.

– Ну что же тут поделать! – откликнулся он. – В ведь ты не специально.

– Но с того самого дня, как я его убил, – продолжил я, – мне каждую ночь снились кошмары. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной появлялась тень командира. Не в силах и дальше оставаться вместе с отрядом, я решил сбежать.

Племянник выглядел потрясенным, он спросил:

– И все эти годы ты мучился из-за этого поступка?

– Да, – с дрожью в голосе произнес я, – с того самого часа я ни дня не провел спокойно.

– Но, ведь винтовка сама выстрелила, – отозвался племянник, – к чему было изводить себя все эти годы?

Из глаз моих покатились слезы:

– Но ведь командир погиб из-за моей винтовки.

– С тех пор прошло не одно десятилетие, почему после стольких страданий ты никому не рассказал, что именно произошло? – спросил он, глядя на меня.

– Да кто бы меня слушать стал! – с горечью отозвался я. – Ведь все старались держаться от меня, словно от черта, подальше. Так что никто бы меня не послушал.

– Баотянь, – сказал племянник, – зачем же ты сам себя в угол загнал? Мало ли кто какие ошибки совершает в этом мире, но все как-то спокойно продолжают жить, вместо того чтобы денно и нощно изводить себя.

Чувствуя, что слабею, я отозвался:

– Я промучился много лет и теперь, умирая, снимаю с себя этот груз. На пороге смерти мне хотелось все рассказать, иначе я не мог бы умереть спокойно. Прослышав от твоего брата, что ты занимаешься писательством, я попросил о твоем приезде. Ты должен написать обо всем, что случилось со мной, дав людям понять, что я не специально убил своего командира. Хотя он и погиб от моей винтовки, я промучился всю свою жизнь, исчерпав наказание, которого заслуживал.

Сказав это, я почувствовал, как тело мое стали сотрясать судороги. Племянник перепугался и встал как вкопанный, не зная, что предпринять. Между тем я продолжил:

– Этот случай я несколько десятилетий хранил в своей душе. Рассказав обо всем, я освободился и теперь могу спокойно закрыть глаза.

Чувствуя, что душа уже покидает тело, я протянул к нему руку и спросил:

– Можешь пообещать мне на прощание исполнить одну просьбу?

Он ответил, что исполнит все, что в его силах. Тогда я попросил:

– Не называй меня по имени, назови просто дядей. За всю жизнь ты никогда так не называл меня.

Из глаз парня полились слезы, он упал на колени перед кроватью и запричитал:

– Дядюшка, дядюшка!

Он назвал меня дядей, все-таки назвал. Услышать перед смертью эти слова было для меня настоящим счастьем. Глаза мои медленно закрывались, но я чувствовал, как крепко он сжимает мою ладонь своими сильными теплыми руками. Я знал, что он пытается хоть как-то удержать жизнь в моем коченеющем теле, но он был бессилен сделать это. Никто не в силах избавить человека от смерти, когда она уже пришла. Я постепенно становился невесомым и вскоре, словно порыв ветерка, воспарил куда-то вверх.

Перевод О. П. Родионовой

Дуаньхэ

Оуян Цяньсэнь

Речка Дуаньхэ, Отсеченная, на самом деде никакая не отсеченная и несет воды еще очень долго – сколь долго, никто не знает, главное, путь ей еще неблизкий.

Старик Ма Девятый погрузил шест в синеву вод, нанизывая на него отливающие жемчужным блеском капли, и лодка с полукруглым черным навесом из бамбука заскользила, покачиваясь и рассекая похожие на цветки лотоса облака.

Про название речки ему рассказали в детстве деревенские старики. Повзрослев, он понял, что на самом деле никто ему ничего не рассказывал, он и сам знал почему. Воды реки выходят наружу бурным потоком из расселины в скале у подножия большой горы, эта расселина внушает страх, уж очень напоминает разинутую пасть огромного крокодила. Наверное, река текла во мраке слишком долго, под пологом небес она тут же меняет цвет на небесную синеву. Словно вырвавшись на свободу, прозрачная бирюза потока азартно и весело играет волнами, которые теснятся и обгоняют друг друга. Поток принимает очертания ущелья, а через пять ли[68] на восток вновь скрывается в глубокой пещере у подножия горы, которая тоже похожа на пасть гигантского крокодила. Ущелье это зовется Дуаньгу, от него пошло и название деревеньки Дуаньчжай из нескольких десятков дворов в трех ли от него.