Корова (сборник) - Наталья Горская

– Профессионально? Натасканные? Я не знала.

– А если б знала, что тогда?

– А что надо было делать-то? Сразу на шею им вешаться?

– А разве нет? – удивился Карабасыч. – Чего зря время терять? Нет, ты объясни, я ж не ради праздного любопытства спрашиваю. Мне надо знать, чтобы проработать, где они прокол допустили.

– Да ну, в самом деле…

Людмила не знала, как объяснить, почему она так и не клюнула ни на чьи ухаживания. Тем более таким искушённым натурам, которые уверены, что люди единственно для того знакомятся, чтобы обязательно тут же вступить в интимную связь.

– Ну расскажи, не будь врединой-говнединой! – не в шутку умолял главарь сего гнезда разврата. – А то помру, такой важной инфы не узнавши. Не жалко тебе старика-коровяка?

– Вы не поверите, но причина столь проста, что я удивляюсь, как вы сами не догадаетесь.

– Ну, щас точно кончусь, как заинтриговала, зараза! Колись, на чём они облажались, что ты их раскусила…

– Да не в них совсем дело. Всё настолько просто, что смеяться будете, когда узнаете.

– Не поверишь, но совсем не до смеха, когда такие промахи в работе случаются.

– Вы понимаете, ко мне никогда не подходили на улице, вообще никто не жаждал со мной познакомиться, поэтому я сразу поняла, что-то здесь не так. Не знаю, как это объяснить. Давно где-то читала, как Шон Коннери приезжал в Советский Союз, когда снимался в «Красной палатке», и гулял по Москве. Он был удивлён, что к нему никто не подходит, не пристаёт с автографом, вообще не узнаёт. Это очень непривычно для человека, который привык, что его на части рвут, стоит только из дома выйти. Его узнавали даже в Африке и Китае, а тут он приехал в крупнейшее в мире государство, где его никто не знает, он может спокойно передвигаться по улицам, и никому до него нет никакого дела. Поначалу это нравилось, потом появился некий дискомфорт, сначала еле ощутимый, потом всё больше нарастающий. А у меня всё наоборот: никто не интересовался моей персоной, и вдруг пошли кавалеры один другого краше. Любому не по себе сделается, согласитесь? Как видите, всё просто, как забег этого… спринтера, что ли…

– Забег свингера до чужой жены. Действительно, ларчик-то просто открывался. А мы-то бошки-головы ломали, все мозги расплескали, извилины завязали в загогулины, чего это она не повелась ни на кого. Уж решили, что ты обет безбрачия дала, решив хранить вечную верность Федьке, или как там эту пьянь звали, которую тебе в женихи прочили… Я знаю, как тебя расстраивает, что всё это вымысел. Я сам в детстве чуть не удавился, когда узнал, что нет никакого Робин Гуда, а есть только книжный и киношный образы. Но такова железяка-жизняка.

– Я не буду больше участвовать в этом ужасе, – решительно и сухо заявила Людмила и тут же размокла: – Зачем вы меня так унижаете? Что я вам сделала? Какое право имели эти ужасные люди в зале так меня оскорблять?

– Вот уж мне эти ухи-оплеухи, – по-отечески вздохнул Альберт Карабасович и обратился к своим подчинённым: – Олухи-молохи, дайте-ка мне сюда плёночку с прессингом-трессингом Нонсенса Намбэр Ван.

Тут же «олухи» живёхонько притащили небольшой видеоплейер и включили его. Людмила увидела запись выхода в студию девчонки с вечной жвачкой во рту. Публика так же визгливо её приветствовала, ведущая так же чего-то прокричала, поведала всем краткое содержание «научного эксперимента по установлению степени сексуальной доступности» никому не нужной россиянки и на экране над входом в зал продемонстрировали момент «подката» мужчины, говорящего исключительно стихами, к Намбэр Вану. Не успел он прочесть ей и полстрофы, как тут же был зацелован ею, ну и всё такое прочее до конечного результата.

Публика в зале, увидав это, стала обвинять девчушку с жвачкой в безнравственности и распущенности.

– Скажите, что Вы почувствовали, когда овладели мужчиной, который собирался предложить Вам невинную и чистую платоническую любовь? – спросила её ведущая тоном Алёнушки из сказки про Иванушку.

– Ничего я тебе не скажу, сикалка старая! – и Намбэр Ван выдула огромный пузырь из жвачки в её сторону.

– Скажите, а Вы часом не сумасшедшая? – тревожно спросила девушка из зала. – Вы половым психозом не страдаете? Как Вы могли так повести себя прямо на улице посреди бела дня с таким-то мужчиной, у которого так ярко выражено интеллектуальное начало?! Ведь это же просто клинический случай!

– Не клинический, а хрестоматийный! – подхватила уже другая. – У тебя совесть есть, потаскуха сволочная? Разве порядочные девушки себя так ведут? Так испохабить светлое чувство любви!

– Шлюха грязная! – вдруг рявкнул мужской бас. – Вот из-за таких шлюх русских баб во всём мире считают шмарами! Тебе бы в колхоз да на пол-прожиточного минимума, корова пятнистая! Поработала, так узнала бы!

– В бордель её сдать за границу! – предложил уже жлобский голос. – А то и в наш зоопарк в клетку посадить, чтобы все смотрели как на диковину зверушку, хе-хе.

– Ея родители куды смотрют? – зычно подхватил визгливый женский голос. – Оне пьють беспробудно, а дочь шлындается с детскага сада. Вот так подцепить где-нибудь заразу якую-нибудь и перезаражаеть армию народу безо усякой сяксуяльнай хармонии.

– Как же ей не стыдно в самом деле? – опять трясла подбородками дама с одышкой. – Ну что за женщины у нас в стране?! Никакого воспитания! Отдаться первому встречному! Так опозорить звание советск… ой, российской девушки! Позо-ор! С таким-то мужчиной, да в музей бы сходила, а то и в кино или театр, да на последний… сеанс. Ах! А эта-то!.. Тьфу! Выпустите меня отсюда, я не могу с такой проституткой в одном помещении находиться!..

Нонсенс Намбэр Ван, надо отдать ей должное, держалась с завидным самообладанием. За время реплик публики она продолжала ритмично жевать бесконечную жвачку и разглядывать свой эксклюзивный маникюр. Под конец нервы у неё слегка сдали, так что она спокойно сняла туфли и одну очень метко швырнула в обладателя баса, а другую – в даму с одышкой.

– Вот! – нахваливал Альберт Карабасович. – Какая женщина, какое самообладание! А как она этого мямлю оседлала? И это через несколько секунд после знакомства… Даже у меня таких лярв не было. Ну, как такой приз не дать?.. Но ты на неё не равняйся – у тебя иная задача в нашем шоу.

– Зачем вам всё это?

– Так для эксперименту же! Не для себя же, для науки стараемся.

– Но это же ненормально! Вы в открытую обсуждаете то, что должно быть сокровенным. Для нормальных людей во всяком случае.

– Ссылка нерелевантная. Быть нормальным нынче – гарантированное поражение. Сейчас всем интересны психи и шизофреники, которые способны перешагнуть через любое препятствие. Ты заметила, сколько нынче придурков вокруг развелось? Скажу по секрету, если ты не знаешь, но многие нормальные под них добровольно косят. А всё почему? Потому что спрос на них есть.

– Я не хочу быть психом. Я понимаю, что все люди выросли с разными установками на счёт свободы и конфиденциальности, которые каждому кажутся само собой разумеющимися, но кто вам дал право так вторгаться в чужую жизнь?

– Никто. Никто таких прав никому не даст. Но вторгаемся вот. Да какая у тебя жизнь-то? Уборка говна из-под чужой жопы?

– Вам-то какое дело?! Вы страшные люди, которые ничего кроме шоу, где сношаются за стеклом, не видели, – Людмилу так «понесло», что она даже сначала испугалась своей дерзости. – Вы родную маму в бане сфотографируете и выставите на сайте в Интернете.

– Ха-ха. Угу.

– Кто дал вам право сортировать женщин на проституток и на… и на…

– На дур, вроде тебя, – вежливо подсказал Альберт Карабасович и зевнул: – Думаешь, мне блязит-пузит на всё это смотреть? Да не фига! Это тебе так кажется, что мы подлецы-мерзавцы, а мы просто действуем согласно нынешнему времени. Мы – его продукты, а не сами по себе тут дурку гоним. И наш эксперимент не такой уж страшный, как прочие.

– Какие прочие?

– Такие, которые проводились до нас. А ты думаешь, что мы – пионеры в этом деле? Да будет тебе известно, что экспериментаторство в крови у человека. Разве ты не знаешь, что дети из любопытства могут оторвать голову лягушке, чтобы узнать, сколько она после этого проживёт, или выковырять глаза живой кошке, чтобы посмотреть, что там внутри? Ты не куксись-баксись. Просто сегодня тебе довелось попасть под артобстрел нравственных устоев прошлого десятилетия, когда половая распущенность стала считаться перспективной формой поведения для русской бабы, а твоя предшественница выслушала мнение советских пуритан. Но ведь такой контрастный душ полезен для здоровья, верно?.. Ха-ха-ха! Психологов вот тут притащили, чтобы они объяснили публике глубинные мотивы поведения каждой бабы, священнослужителей пригласили… Вот попала бы ты в викторианскую Англию, так выслушала бы похвалу в свой адрес.

– Почему именно в викторианскую?

– Ну не в викторианскую, а просто в Европу девятнадцатого века, когда сексуальность считалась очень опасной силой. Из обихода исключали всё, что могло навести на мысли об отношениях полов. Доходило до того, что в Англии, например, правила приличия требовали, чтобы ножки стола были полностью закрыты скатертью, а книги авторов-мужчин и авторов-женщин ни в коем случае не стояли на одной полке, а то и в одном шкафу. Это привело к тому, что с тех пор в английских учебных заведениях прочно укоренились традиции гомосексуализма. А вот в Советской России двадцатых-тридцатых годов в детских учреждениях были запрещены куклы, чтобы в девочках не развивались материнские инстинкты, дабы ничто не отвлекало советскую женщину от строительства коммунизма и борьбы с империализмом. Девочки начинали пеленать и нянчить поленья или кукол из соломы, иногда стыдясь и скрывая это. Мать ведь не замечает, уродлив её ребёнок или нет, на полено он похож или на ангела. Он для неё – самый лучший на свете. И это всё были эксперименты, когда людей пытались заставить делать то, что противоречит их природе, их врождённым поведенческим программам. А теперь бывших советских девочек уже никто не призывает бороться с империализмом, а напротив ругают, коли какая-нибудь из них вроде тебя откажется под этого империалиста лечь. Улавливаешь, какие кульбиты со всеми нами проделывали? А мы-то всего-навсего выяснили, что русские бабы-дуры почему-то до сих пор любят сволочуг-кобелюг и хотят быть ими любимы. Безобиднейший экспериментик. И ведь всё у нас шло как по маслу, пока наш шейх-обольститель на тебя не напоролся.