Гонщик - Б. Б. Истон

маленькому черному «мустангу», стоявшему посреди парковки. И тут я напрочь забыла все, что делала. Забыла, как моргать. Забыла, как дышать. Потому что под дворником моей машины лежала хрупкая бумажная роза, сложенная из ярко-зеленой программки выпускной церемонии.

Я прижала бумажный цветок к носу, пытаясь извлечь из него последние следы сигаретного дыма и коричного запаха, и села за руль. Уставившись в лобовое стекло, я изо всех сил сражалась с собой и с нарастающим в горле комом.

«В последний раз, – наконец решила я. – Прочту проклятую штуку в последний раз, и все».

21 МАЯ 1999

ДОРОГАЯ ПАНК,

ПРОСТИ, ЧТО РЕДКО ПОЯВЛЯЛСЯ ПОСЛЕ АВАРИИ. МНЕ НАДО ТЕБЕ КОЕ-ЧТО СКАЗАТЬ, И Я СЛИШКОМ ССУ СКАЗАТЬ ТЕБЕ ЭТО ЛИЧНО. В СМЫСЛЕ, Я ПЫТАЛСЯ. НО ВСЯКИЙ РАЗ, КОГДА Я ПРИХОДИЛ, ТЫ БЫЛА ТАК РАДА МЕНЯ ВИДЕТЬ, ЧТО Я НЕ МОГ СРАЗИТЬ ТЕБЯ НАПОВАЛ. НИКТО В МОЕЙ ЧЕРТОВОЙ ЖИЗНИ НИКОГДА НЕ БЫЛ РАД МЕНЯ ВИДЕТЬ. НИКТО, КРОМЕ ТЕБЯ.

И КАК Я ДОЛЖЕН БЫЛ ГЛЯДЕТЬ НА ТВОЕ УЛЫБАЮЩЕЕСЯ ЛИЦО И НА ИЗРАНЕННОЕ ТЕЛО И РАССКАЗЫВАТЬ, ЧТО ЭТО С ТОБОЙ СДЕЛАЛ Я?

КАК Я МОГ ДЕРЖАТЬ ТЕБЯ ЗА РУКУ И ПОМОГАТЬ ТЕБЕ ХОДИТЬ, А ПОТОМ СКАЗАТЬ, ЧТО НА МЕНЯ СНОВА НАШЛО ЗАТМЕНИЕ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ХАРЛИ УВЕЗ ТЕБЯ? И ЧТО ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО Я ПОМНЮ, ТАК ЭТО ТО, ЧТО Я БЕГУ В ЛЕС И ВИЖУ, КАК МАШИНА ХАРЛИ ВРЕЗАЕТСЯ В ДЕРЕВО. ЧТО Я КРИЧУ ТЕБЕ, ЧТОБ ТЫ ОЧНУЛАСЬ, А ТЫ НЕ РЕАГИРУЕШЬ. ЧТО Я СМОТРЮ, КАК ПАРАМЕДИКИ КЛАДУТ ТВОЕ БЕЗЖИЗНЕННОЕ ТЕЛО В МАШИНУ. КАК Я МОГУ ПОСМОТРЕТЬ ТЕБЕ В ГЛАЗА И СКАЗАТЬ, ЧТО, КОГДА Я ВЕРНУЛСЯ К СВОЕЙ МАШИНЕ, У НЕЕ ВЕСЬ ПЕРЕДНИЙ БАМПЕР БЫЛ В ЧЕРНОЙ МАТОВОЙ КРАСКЕ?

ЭТУ АВАРИЮ УСТРОИЛ Я, ПАНК. Я ТОЧНО ЗНАЮ, ЧТО Я.

ТАК ЖЕ, КАК Я ПОЧТИ ПЫРНУЛ ТОГО ПАРНЯ В БАРЕ.

ТАК ЖЕ, КАК Я РАЗЛОМАЛ ТЕЛЕФОН БОББИ И ТАТУИРОВОЧНОЕ КРЕСЛО, НЕ ЗНАЯ, ЧТО Я ТВОРЮ.

Я БОЛЬШЕ НИ ХРЕНА НЕ МОГУ КОНТРОЛИРОВАТЬ. Я РАНЬШЕ МОГ КОНТРОЛИРОВАТЬ ЭТО, НО ВСЕ ПОСЛЕДНИЕ ДЕВЯТЬ МЕСЯЦЕВ МЕНЯ ТРЕНИРОВАЛИ ДЕЛАТЬ КАК РАЗ ОБРАТНОЕ. И ТЕПЕРЬ Я НИ ХРЕНА НЕ МОГУ ПЕРЕСТАТЬ.

ТАК ЧТО Я ЗАПИСАЛСЯ НА ЕЩЕ ОДНУ ПОЕЗДКУ В ИРАК.

ПРОСТИ МЕНЯ. МНЕ СТРАШНО, УЖАСНО ЖАЛЬ. ПОВЕРЬ МНЕ, ЧТО Я НИЧЕГО ТАК НЕ ХОЧУ, КАК ОСТАТЬСЯ ТУТ И ИГРАТЬ С ТОБОЙ В ДОМАШНЮЮ ЖИЗНЬ, И ПРОСЫПАТЬСЯ С ТОБОЙ, ЧТОБЫ ТЫ ОБНИМАЛА МЕНЯ СВОИМИ ТОЩИМИ МАЛЕНЬКИМИ РУЧКАМИ И НОЖКАМИ И ДЕЛАЛА ВИД, ЧТО Я НЕ УНИЧТОЖАЮ ВСЕ, ДО ЧЕГО ДОТРАГИВАЮСЬ. НО Я НЕ МОГУ.

ПОТОМУ ЧТО НА СЕЙ РАЗ Я ЕДВА НЕ УНИЧТОЖИЛ ТЕБЯ.

Я НЕ МОГУ БОЛЬШЕ БЫТЬ НОРМАЛЬНЫМ. В ИРАКЕ Я БЫЛ СТРАШНО НЕСЧАСТЕН, НО ТАМ У МЕНЯ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, БЫЛА ЦЕЛЬ. Я МОГ НАПРАВИТЬ ВСЮ СВОЮ НЕНАВИСТЬ И ЗЛОСТЬ НА ЧТО-ТО ПОЛЕЗНОЕ. А ТУТ ИМ НЕКУДА ДЕВАТЬСЯ. ОНИ РАСТУТ И РАСТУТ, ПОКА Я НЕ СРЫВАЮСЬ ИЛИ НЕ ОТКЛЮЧАЮСЬ. ТАМ Я МОГУ ЗАЩИЩАТЬ ВСЮ СВОЮ СТРАНУ. А ТУТ ДАЖЕ НЕ МОГУ ЗАЩИТИТЬ ОТ САМОГО СЕБЯ ТО ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО ЛЮБЛЮ. КАК БЫ Я НИ НЕНАВИДЕЛ ЭТО, Я ЗНАЮ, ЧТО ДОЛЖЕН БЫТЬ ТАМ.

А ТЫ ДОЛЖНА БЫТЬ ТУТ.

Я ТАК ДИКО ГОРЖУСЬ, ЧТО ТЫ ЗАКОНЧИЛА ШКОЛУ ДОСРОЧНО. ТЫ СТАНЕШЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫМ ПСИХОЛОГОМ, ПАНК. ТЫ УЖЕ ИМ СТАЛА. Я ЗНАЮ, ЧТО В ЭТО ТРУДНО ПОВЕРИТЬ, НО ТЫ ПОМОГЛА МНЕ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ КУЧИ ДЕРЬМА, КОТОРОЕ Я НОСИЛ В СЕБЕ С САМОГО ДЕТСТВА. ЭТО ТЫ ЗАСТАВИЛА МЕНЯ ЗАХОТЕТЬ СДЕЛАТЬ ЧТО-ТО ХОРОШЕЕ В СВОЕЙ ЖИЗНИ. И ИМЕННО ЗА ТЕБЯ Я БУДУ СРАЖАТЬСЯ ТАМ, КУДА ЕДУ.

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО МЕНЯ НЕНАВИДЕТЬ.

РЫЦАРЬ

Я разрешила себе прочесть это письмо еще раз, потом аккуратно сложила его, проведя своими тощими пальцами по складкам, которые сделали толстые пальцы Рыцаря. Я прямо чувствовала сожаление и упертость, исходящую от этого листа бумаги. Я попыталась впитать эти чувства своими порами. Принять их, будто свои.

Вытащив из пачки сигарету, я зажала ее губами и щелкнула зажигалкой. Глядя на пламя, я чувствовала, как необходимость принять неизбежное проникала в мою грудь и ложилась на сердце слишком тяжелым для летнего дня покрывалом. Даже притом, что его вес казался удушающим, сбросив его, я становилась беззащитной перед чудовищами.

Я слишком долго оставляла свое сердце беззащитным перед чудовищами. Я позволяла им брать, и брать, и брать. Мою невинность, мое доверие, мою свободу, мой контроль. А одному из них я отдала бы все свое будущее, если бы он попросил. Но он не стал просить. Вместо этого он уехал. Он всегда уезжал. Я оплакивала его целый год, даже когда он был возле меня. Я прошла путь от жалости до отчаяния, с вершин ложных надежд, сквозь боевые поля злобы, и наконец достигла принятия. Я отказалась от нашей судьбы.

Но раскаяние так и не пришло.

Даже когда я поднесла пламя к признанию Рыцаря и закурила от его пылающих извинений свою сигарету.

Эпилог

Лето 1999 мало чем отличалось от лета 1998. Я отметила семнадцатый день рождения, задув спичку вместо свечи на кривоватом, пересушенном кексе. Я проводила время, спя, куря и пялясь в телевизор. Рыцарь уехал. И я опять умирала.

Только на сей раз от проклятой скуки.

Если не считать выпускной церемонии, родители держали меня буквально под замком целых шесть недель после аварии, потому что врачи сказали, столько потребуется мне для полного выздоровления. Я было хотела посещать летние курсы в Университете Джорджии, но не-е-е-е-е-ет. Никакой учебы. Никакой работы. Никакой долбаной жизни.

Так что, когда Дева-Гот позвонила и позвала меня отметить Четвертое июля в доме ее нового парня с бочонком пива, я кинулась к календарю за подсчетами.

– Через семь недель! Бегу!

Дева-Гот встретилась с этим парнем на концерте Мэрлина Мэнсона