Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

на единственно понятном ему языке: становилась деловым предприятием, сама себя окупала, подводила бухгалтерский баланс с прибылью. Он обращает новости в развлечение, ученые занятия в профессиональный карьеризм, социальную работу в научное управление нищетой. Любое установление он неминуемо превращает в свои образ и подобие» [211, с. 79–80].

Это состояние в 1920-1930-е гг. не только укоренилось, но и обострилось в ходе кризиса. Психолог Э. Фромм писал: «Для рыночного мышления все превращается в предмет коммерции – не только вещи, но и сама личность, ее физическая энергия, ее навыки, знания, мнения, чувства и даже ее улыбки. Этот характерологический тип представляет собой исторически новое явление, поскольку является продуктом полностью развитого капитализма, который функционирует посредством рынка – рынка товаров, рынка труда и рынка личностей – и принцип которого заключается в получении прибыли посредством выгодного обмена» [55].

В периоды до революций и после на Западе было много русских – студентов и ученых, предпринимателей и военных, эмигрантов и беженцев. Они много рассказывали о Западе родным и друзьям, коллегам и своим товарищам по идеям. Много глубоких сообщений представили ученые, писатели и философы, например Булгаков, Чаянов и Бердяев. В этой интеллектуальной атмосфере после Гражданской войны масса людей из разных общностей, включая бывших политических противников, «белых» и эмигрантов, занялись становлением доктрины развития уже Советской России – стали разрабатывать новую политэкономию в обновленной цивилизации.

Сталин заявил в 1924 г.: «Мы должны строить наше хозяйство так, чтобы наша страна не превратилась в придаток мировой капиталистической системы, чтобы она не была включена в общую систему капиталистического развития как ее подсобное предприятие, чтобы наше хозяйство развивалось не как подсобное предприятие мировой капиталистической системы, а как самостоятельная экономическая единица, опирающаяся главным образом на внутренний рынок, опирающаяся на смычку нашей индустрии с крестьянским хозяйством нашей страны» (см. [212, с. 235]).

Смысл этой задачи и общий для всех исторический вызов были всем понятны. И этот смысл был отрицанием политэкономии марксизма (поэтому А. Грамши назвал ответ России этому историческому вызову «Революцией против “Капитала”» т. е. «Капитала» Маркса).

Маркс писал: «Общество – каким оно выступает для политэконома – есть буржуазное общество, где каждый индивид представляет собой некоторый замкнутый комплекс потребностей и существует для другого лишь постольку, – а другой существует для него лишь постольку, – поскольку они обоюдно становятся друг для друга средством. Подобно политикам в их рассуждениях о правах человека, и политэконом сводит все к человеку, т. е. к индивиду, у которого он отнимает все определенные свойства, чтобы рассматривать его только как капиталиста или рабочего» [98, с. 140].

Очевидно, что и в народном хозяйстве капитализма даже в самой радикальной рыночной экономике существовали и существуют многие хозяйственные уклады, без которых не может хозяйство и общество. Например, классическая политэкономия, которая «рассматривает людей только как капиталиста или рабочего», отбрасывала такую хозяйственную сферу Британии и США, как работорговля и производство хлопка силами рабов. В коротком американском обзоре сказано: «К 1815 году внутренняя работорговля стала основным видом экономической деятельности в Соединенных Штатах; это продолжалось до 1860-х годов». Хотя были и другие уклады, но расхождение доминирующих политэкономий Запада и РСФСР было принципиально.

Уже в 1917 г. (особенно в Октябре) и в 1918 г. был заложен ряд основ советской политэкономии. Затем в периоде военного коммунизма провели чрезвычайные программы, опираясь уже на новые структуры новой политэкономии, а потом очень сложную программу НЭП, также исходя из мощной инновации. Представить много структур и образов, из которых складывается политэкономия, невозможно, но можно привести примеры, которые показывают картину мира и вектор развития.

Прежде всего о подходах к разрешению противоречий – в первом периоде НЭПа это были главные проблемы. Советская власть унаследовала глубокую застойную бедность огромной массы крестьянства, усугубленную разрухой мировой и гражданской войн. И практически сразу после Октября были начаты большие исследовательские, а затем и практические (в том числе чрезвычайные) программы искоренения бедности.

Первое обследование бюджета и быта семей рабочих было проведено по инициативе С.Г. Струмилина уже в мае-июне 1918 г. в Петрограде. Затем оно охватило 40 городов. Были получены важные результаты, а в 1920–1922 гг. работа по уточненной методике была проведена в самых разных регионах страны. В 1918 г. были сделаны и первые попытки рассчитать прожиточный минимум для установления обязательного минимального уровня заработной платы. Велись исследования фактического потребления и физиологических норм.

В декабре 1922 г. было проведено всесоюзное месячное бюджетное обследование рабочих и служащих. С 1923 по 1928 г. такие месячные обследования проводились в ноябре. Это был большой проект, в ходе которого было накоплено много данных и методический опыт.

Также с 1924 г., в условиях недорода, экономическая власть кулаков на селе стала трансформироваться в политическую. С другой стороны, в условиях НЭПа кулаки и зажиточные крестьяне были заинтересованы в появлении на селе организованной и стабильной власти. В связи с этим встало две задачи: восстановить систему органов местной власти с централизованной дисциплиной и контролем; обеспечить лояльность этой системы к центральной власти.

Для этого был нужен компромисс с массой крестьян, т. к. сильнее всего система была подорвана в уездном и волостном звеньях. На уровне волости реальное влияние в исполкомах было у кулаков, депутаты из бедноты просто боялись присутствовать на заседаниях, да и не имели транспорта. Сельсоветы, по сути, понимались как традиционные сельские сходы. Серьезная попытка определить полномочия низовых Советов была предпринята уже в 1925 г. в связи с введением местных бюджетов, которые давали Советам реальные средства власти.

Важную роль в дискуссиях в тот период НЭПа занимала концепция «революционной законности», возникшая в 1921–1922 гг. Она была идеологической основой для перехода от «революционного правосознания» к нормальной правовой системе со стабильными юридическими гарантиями, без которых был невозможен НЭП и частная хозяйственная деятельность. В результате этих дискуссий резко возросла роль прокурора как стража революционной законности.

В середине 1920-х годов возникла волна культа законности в связи с лозунгом «Лицом к деревне!» и кампанией по «оживлению Советов», которые означали установление правовых гарантий для состоятельного крестьянина – главной фигуры в восстановлении хозяйства. Насколько сильной была массовая тяга к уравнительству по выходе из «военного коммунизма», видно из того, что этот поворот приходилось пояснять такой доходчивой аллегорией: «Если по нашим законам гражданин имеет право владеть комплектом одежды, то никто не имеет права раздевать его на основе принципа равноправия только потому, что ему случилось встретить на улице человека без одежды».

За прошедшие после революции годы накопился значительный нормативный материал. Встала грандиозная задача по кодификации норм советского права. Эта работа была проведена в основном за 1922–1923 годы. Кодексы РСФСР служили образцом для союзных республик, в которых были затем