Девушка под сенью оливы - Лия Флеминг

В первое мгновение солдат даже растерялся, явно не ожидая нарваться на дерзость в таком месте и в такую минуту, но уже в следующее мгновение немец пришел в себя и ткнул ей в грудь автомат.

– Если ты так сильно любишь евреев, то и отправляйся вместе с ними!

Все случилось в один миг, и не успела Пенни опомниться, как уже очутилась в машине. Она машинально нащупала значок сестры милосердия Общества Красного Креста, приколотый к изнанке кармана фартука, потом выпрямилась во весь рост и взглянула на офицера.

«Вот, капитан, полюбуйтесь на дело своих рук. Мерзость, да? Но кто-то же должен был видеть и засвидетельствовать весь этот позор. Наверное, сия участь выпала мне…»

Райнер наблюдал за происходящим с отрешенностью автомата. Душераздирающее зрелище! Плачущие дети, женщины, старики… Вроде бы обычная карательная акция. Такая же бессмысленная в своей жестокости, беспощадная, как и все остальные. Сколько раз им доводилось вот так же поднимать людей среди ночи, выгонять их в чем есть на улицу, потом расстреливать, сжигать дома, оставляя после себя лишь пепелища. Но сегодняшняя акция, вроде бы одна из многих, была иной, он знал это наверняка. Она ставит жирный крест на их отныне тщетных надеждах добиться хотя бы временного перемирия с непокорным островом.

Ему было стыдно, горько, обидно за себя самого. Все его благие намерения, былые благородные порывы – все это коту под хвост! Вот он стоит и смотрит, как невинных людей отправляют на верную смерть.

Набежала уйма людей, но никто не протестует. Все боятся гестапо, народ запуган до смерти. К тому же горожане голодают, они раздавлены и деморализованны. Какие могут быть протесты? Впрочем, какая-то девушка отделилась от толпы и подалась вперед.

Он безучастно наблюдал за тем, как она помогает старикам вскарабкаться на машину, следил за ее перепалкой с солдатом, за тем, как ее саму затолкали в эту же машину. Он стоял слишком далеко, чтобы вмешиваться. И лишь когда она поднялась во весь рост, он моментально узнал непокорную стать.

Прямо на него в упор смотрела сестра из пещерного госпиталя. Она, конечно же, тоже узнала его. Более того, увидела, так сказать, во всей красе. Можно сказать, в разгар работы. Вот во что он успел превратиться за несколько лет службы на Крите. Заурядный каратель и убийца. Да он весь в дерьме, с головы до ног! Он запятнан кровью, неоправданной и бессмысленной жестокостью и ненавистью всех ко всем. На его совести десятки, если не сотни безвинно погибших людей. Райнер почувствовал странную пустоту в желудке. Отныне ее испепеляющий взгляд, исполненный особого презрения и ненависти, будет жечь его до конца дней. Этот взгляд навсегда лишил его всякой надежды. Но что еще страшнее, он лишил его собственного достоинства, четко обозначив, кто он есть на самом деле.

Йоланда проспала почти сутки. Она проснулась отдохнувшей и сразу же почувствовала, как неуловимо поменялась атмосфера вокруг. Что-то здесь не то, мелькнуло у нее в голове. Сестры торопливо пробегали мимо, стараясь не глядеть в ее сторону. Все отводили глаза, неестественно улыбались и в один голос твердили, чтобы она никуда не ходила. Видно, случилось что-то неладное. Наверняка дурные новости об Андреасе.

– Почему все так странно смотрят на меня? – спросила она у доктора, осматривавшего ее. – Неужели Андреас…

– Нет, Йоланда! Речь не об Андреасе! – Доктор немного помолчал. – Мужайся и постарайся сохранять спокойствие. Тебе ведь нельзя волноваться. Сегодня ночью немцы нагрянули в еврейский квартал и вывезли прочь всех его обитателей.

– Не понимаю! – уставилась на него Йоланда, мгновенно подхватываясь со своего места.

– Твои родители жили там?

– Да! И дядя Иосиф, и тетя Мириам.

– Боюсь, их всех забрали.

– Нет! Не может быть! – выкрикнула она диким голосом. То, что она услышала, было слишком страшно, слишком ужасно, чтобы быть правдой. Даже немцы не способны на подобную дикость. – Неужели они забрали всех? Мне надо срочно бежать. Я хочу убедиться в этом своими глазами.

– Это неразумно, Йоланда! У немцев на руках списки всех евреев. Наверняка ты тоже числишься в этих списках. Тебя сразу же арестуют.

– А куда их повезли?

– Кто знает? Мы не имеем права спрашивать. Ты же в курсе, наша клиника всецело зависит от военного госпиталя. Они снабжают нас медикаментами. Мы обязаны проявлять ответную лояльность.

– Но мы же представители Красного Креста! Мы не должны позволять им совершать подобные акции! Я сейчас же иду на поиски своих родных.

– Йоланда, успокойся и возьми себя в руки! С такими ногами тебе нельзя никуда выходить! Что же до нашей организации, то я уверен, что представители Красного Креста будут присутствовать при депортации евреев с острова и все запротоколируют как положено.

– Откуда такая уверенность? Неужели никто из соседей не попытался остановить этих нелюдей? Этого не может быть!

– Хорошо, ступай и убедись сама! – устало бросил врач, понимая, что Йоланду не остановишь. – Только надень форму Красного Креста. Надеюсь, она защитит тебя. Напрасно я рассказал тебе все это!

– Я имею право знать правду! – упрямо повторила Йоланда.

– Прошу тебя, Йоланда, будь осторожна! Не вступай с немцами в стычки! Если они узнают, кто ты на самом деле, тебя тут же арестуют и тоже депортируют.

Переодевшись в форму медсестры, Йоланада заторопилась к гавани. С трудом переставляя распухшие ноги, она все еще продолжала надеяться на чудо. А вдруг слухи окажутся ложными?

Но чем ближе она подходила к знакомым улицам, на которых обитали евреи, тем страшнее становилась картина. Первое, что бросилось в глаза, это люди, которые тащили на себе ковры, кухонную утварь, мебель. Сомнений в том, что все они – самые заурядные мародеры, не было. Окна в домах были распахнуты настежь, и по комнатам в поисках сокровищ шныряли незнакомцы. Какие-то женщины остервенело ругались друг с другом из-за постельного белья и подушек, другие срывали с окон гардины и шторы. Вся мостовая и тротуары были засыпаны обрывками фотографий, крошками от печенья и кренделей, обломками рамок и битой посудой. Учиненный разгром поражал своими масштабами. А солдаты, стоявшие неподалеку, лишь посмеивались, глядя на все эти безобразия.

Нет, это не люди, с отчаянием подумала Йоланда. Разве так могут вести себя порядочные, честные люди? Как могли соседи стоять и безучастно наблюдать за тем, как уводят прочь безвинных людей, с которыми они прожили бок о бок столько лет? А потом явиться в их дома и начать хватать все подряд.

На нее вдруг навалилась страшная апатия. Общины больше нет! Немцы забрали всех – ее старых друзей, шумных соседей, равви и всех членов его семьи, ее родителей. Никого не осталось! И она никогда больше не увидит их, по крайней мере в этой жизни. У нее подкосились ноги, и она бессильно опустилась на землю.

В ту же минуту к ней подскочила молодая женщина и помогла встать.

– Я узнала вас! Вы дочь Маркосов, медсестра.

Увидев страх на лице Йоланды, она приветливо улыбнулась.

– Не бойтесь! Я вас не выдам! Мне стыдно за наших! Ведь евреи были нам соседями, мы дружили со многими из них. Моя дочка сидит дома и обливается слезами. Горюет, что потеряла столько подружек. И ваши родители были замечательными людьми. Пройдемте в дом. Лучше не смотреть на все это. В ваших домах сейчас хозяйничает всякий сброд. Ищут сокровища! Ободрали все стены в поисках золота и драгоценных камней. Да будь у несчастных золото, стали бы они ютиться в таких домишках, правда ведь? Ой, вы такая бледная! Сейчас я принесу вам воды! Выпейте! Вам надо немедленно уходить отсюда! Если я вас узнала, то могут узнать и остальные. И не у всех хватит совести промолчать. Не приходите сюда больше. По крайней мере до тех пор, пока на острове остаются немцы.

Но Йоланда уже не слышала ее последних слов.

Ее с головой накрыла пронзительная боль. Такое чувство, что ее всю выворачивает наизнанку.

– Боже! – простонала она. – Неужели началось? Но ведь еще рано. Пожалуйста! Помогите мне! – взмолилась она, обращаясь к хозяйке, и в ту же минуту потеряла сознание.

Июнь 1944 года

Райнер Брехт, замерев по стойке «смирно» перед генералом, почтительно обратился к нему:

– Хочу просить вашего разрешения, герр генерал, отправиться добровольцем на фронт, – проговорил он ровным тоном, не отрывая взгляда от окна и глядя куда-то вдаль поверх письменного стола, за которым восседал его армейский начальник.

Генерал бросил на него изумленный взгляд.

– Почему именно сейчас, майор Брехт? Разве ваша карьера у нас развивается не столь успешно, как вам того бы хотелось? Или вы устали от моря и солнца?

– Мне кажется, я принесу родине больше пользы, находясь там, где труднее всего. – Голос Райнера звучал безжизненно, и взгляд его был все таким же отрешенным. Рациональных объяснений своему поступку он не находил. Знал лишь одно: свою попранную честь он сможет восстановить лишь на настоящем театре боевых действий.