Девушка под сенью оливы - Лия Флеминг

– Пойду немного прогуляюсь! – объявила я, поднимаясь. – Буду ждать вас возле машины у бухты.

– Смотри не заблудись! – немедленно встревожилась Лоис. Будь ее воля, она держала бы меня на привязи подле себя.

– Я с тобой! – подхватился Алекс. – Прослежу, чтобы она не потерялась, – сказал он матери.

Я уже собралась сообщить своим драгоценным родственничкам, что, слава богу, пока еще не выжила из ума, но вовремя прикусила язык, ограничившись лишь коротким «спасибо» и вежливой улыбкой.

На улице я рассказала Алексу о цели своей прогулки, и мы отправились на самую оживленную торговую улицу, где, влившись в поток других туристов, занятых приобретением сувениров, стали рассматривать всё подряд: ожерелья, серьги, браслеты, расписные шарфы и кашне, подарочные упаковки оливкового масла. И тут мой взгляд упал на знак на одной из стен, указывающий на синагогу.

– Давай подойдем ближе, – предложила я мальчугану.

Мы спустились вниз по аллее к зданию синагоги, огороженному со всех сторон оградой. Деревянные ворота были уже заперты. Рядом висела доска объявлений, на которой было прикноплено несколько листков с расписанием служб. Чуть ниже сообщалось время открытия синагоги.

Мне обязательно нужно наведаться сюда до отъезда, решила я про себя. В память об Йоланде, моей дорогой и верной подруге.

– Тетя Пен, что ты уставилась на эту стену? – простодушно спросил у меня Алекс.

– Вспоминала. Неподалеку от этого места когда-то жила моя самая близкая подруга, – рассеянно ответила я, возвращаясь в день сегодняшний.

– А где она сейчас?

– Она погибла во время войны, как и много других моих друзей, – коротко ответила я, не вдаваясь в подробности. Зачем ребенку знать об ужасной судьбе Йоланды? – Эта церковь называется синагогой. Моя подруга была еврейкой и посещала эту церковь.

Я помнила эту синагогу еще в руинах. Но после войны ее отстроили заново. Зато вторая, та, в которую обычно ходили Маркосы, исчезла бесследно.

– Пошли дальше, Алекс. Ты не забыл, что мы ищем подарок для мамы?

– Ей тут понравились в одном месте деревянные четки. Она их долго рассматривала. Я покажу тебе эту лавку.

Какое счастье, что рядом со мной в эту минуту есть Алекс, подумала я. Какое счастье, что у нас есть дело, нужное дело, которое отвлекает от невеселых мыслей о прошлом. Прошлое нельзя изменить, но оно – увы! – цепко держится за человека, не отпуская прочь, несмотря на все зримые перемены в окружающей жизни. И вот оно снова обступило меня со всех сторон и сомкнулось, образовав сплошную стену. Ведь именно в этом самом месте, на этой самой улице лично для меня приоткрылась завеса тайны и я осознала, почему осталась на Крите и почему потом никогда не хотела вернуться сюда снова. И чем больше я пялила глаза на произошедшие вокруг перемены, тем сильнее толкала меня память назад, в прошлое, туда, где хранятся мои самые черные воспоминания, которыми я никогда и ни с кем не делилась. Трудно поверить, что когда-то эта улица, сверкающая огнями рекламы, шумная, многолюдная, нарядная, была улицей смерти и отчаяния.

Май 1944 года

После похищения генерала Крейпе и последующей эвакуации его в Египет (о чем большинство жителей Крита, разумеется, даже и не подозревали), настроения в обществе резко изменились. В сердцах людей снова затеплилась надежда, проснулась национальная гордость, вернулось чувство собственного достоинства. Оказывается, враг не так уж и силен, с ним можно бороться и его можно даже побеждать. Оккупанты совсем не уверены в собственной безопасности, коль скоро у них из-под носа крадут их же собственных генералов.

Все улицы в городе патрулировались усиленными нарядами солдат. Военные были крайне подозрительны и проверяли документы у всех прохожих подряд. Пенни почти не выходила на улицу. Стелла подхватила где-то сильную простуду, и на Пенни, помимо работы в кофейне, свалились еще все заботы по домашнему хозяйству и по уходу за детьми. Она лишь изредка выбегала в близлежащие лавки за съестными припасами. Люди из уст в уста передавали рассказы о том, как зверствуют немцы, как методично прочесывают горы, как хватают в горных деревнях всех мужчин подряд и потом привозят их в город для последующих допросов в гестапо. Рассказывали и о нападении на отряд Андреаса, и о том, что якобы партизаны отбили удар и ушли. Но подробностей никто не знал.

Пенни чувствовала себя виноватой. В горах от нее сейчас было бы больше проку. Ведь если идут сражения, значит, есть и раненые. Она не видела Йоланду уже несколько месяцев, а написать ей о посещении ее родителей она так и не рискнула. Вряд ли о таком можно рассказать на бумаге, думала она. Уж если она и решится признаться подруге в том, что встречалась с ее родителями, то только в личной беседе, глаза в глаза.

В кофейне все было относительно спокойно. Никаких конспиративных встреч, никаких полуночных совещаний, затягивающихся до самого утра.

В один из дней Пенни отлучилась в обувную мастерскую на соседней улице. Сапожник, который чинил башмаки сидя на пороге собственного дома, был известен в округе тем, что мастерски восстанавливал изношенную обувку, а главное, делал это недорого. А уж если она вознамерилась снова податься в горы, то без крепких ботинок ей никак не обойтись. Еще на подходе к дому сапожника Пенни разглядела возбужденно галдящую толпу народа. Она протиснулась поближе к центру и увидела, как солдат, выхватив из толпы какого-то старика, вытащил его на мостовую, повалил на землю и стал бить ногами.

– А что он сделал? – непонимающе спросила у людей Пенни.

– Ах ты ублюдок поганый! – неистовствовал между тем немец. – Жидяра!

Старик закрывал лицо руками и жалобно причитал:

– Я же вам ничего не сделал!

Подошли и другие солдаты и тоже стали пинать несчастного ногами.

И тут кто-то из толпы не выдержал и крикнул им:

– Свиньи! Вымещаете всё зло на беспомощном старике, потому что не можете найти своего Крейпе!

Солдаты мгновенно повернулись к толпе, а старик, воспользовавшись моментом, быстро подхватился с земли и растворился среди прохожих.

– Кто сказал? – рявкнул один из солдат, наводя на людей дуло автомата.

Все молчали.

– Выстроиться в один ряд! Документы на проверку!

Пенни стала лихорадочно шарить в кармане фартука в поисках своих документов.

– Поторапливайтесь! – Голос солдата не сулил ничего хорошего. – Что там у вас? – гаркнул он прямо над ее ухом. – Не задерживать остальных!

– Я стараюсь, – пролепетала она, извлекая наконец на свет искомые бумаги.

Солдат грубо выхватил документы из ее рук, посмотрел на нее, потом на фотографию, потом снова на нее.

– Ваши документы просрочены! Имя! – Он оттолкнул ее в сторону.

И тут до Пенни впервые за несколько последних месяцев дошло, что она начисто забыла о том, что ей говорила в свое время Стелла. После первого неудачного похода в мэрию, отпугнувшего ее слишком длинной очередью посетителей, Пенни так и не удосужилась появиться там вторично, чтобы получить законную регистрацию в Ханье. Итак, мало того что ее документы липовые, так они еще и жутко просрочены. Господи, помоги, взмолилась она мысленно.

– Прошу простить меня. Но я была так занята…

– За мной!

– Мне надо в лавку. Моя госпожа очень больна, – стала слезно просить она немца. – Я обещаю! Я перерегистрируюсь в ближайшее же время, только отпустите меня.

Немец наставил на нее автомат.

– Вперед, кому сказал!

Пенни послушно выступила вперед и пошла, провожаемая жалостливыми взглядами остальных людей. Во всем виновата только она сама. Ее вина! Но главное – нет возможности предупредить Никоса о ее задержании. Ей хотелось расплакаться от обиды на себя и от страха за собственное будущее.

Йоланда лично сопровождала траурную процессию. Убитых и раненых вывезли на мулах под покровом ночи. В ближайшем селе совершили церемонию погребения с соблюдением всех церковных канонов. Даже пригласили священника. Тот, правда, поначалу немного нервничал, но отпел усопших как положено.

– Бедные мальчики! – сокрушенно вздыхал батюшка, вглядываясь в лицо каждого из тех, кого он отпевал. – Мы вас никогда не забудем!

Многие скончались от полученных ранений еще там, наверху. Йоланада делала все, что было в ее силах, но раны оказались слишком серьезными. Как говорят в таких случаях врачи, несовместимые с жизнью. Вот если бы рядом с ней был Андреас, то наверняка он спас бы англичанина. Все погибшие были похоронены друг подле друга, в одной братской могиле, а само место захоронения обозначили крестами. Прибавилось черных крестов и на дверях домов в окрестных деревнях как напоминание о том, что в доме сейчас траур.

Однако главное, что волновало Йоланду, – это судьба Андреаса. Неизвестность пугала. Прошло уже несколько дней, а он так и не объявился. Наверное, его взяли в плен, решила она.

Родители мужа тоже переживали за сына. Оставаться на ферме было опасно, Йоланада понимала это слишком хорошо. А потому она предложила свекрам перебраться на время в одну из горных хижин на самых дальних пастбищах.