Ледовое небо. К югу от линии - Еремей Иудович Парнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лишь когда до проема, ведущего в вертикальную шахту, оставалось несколько последних метров, различил ритмичные удары железа по железу.
— Это ты, Геня? — хотел он позвать, но только хрип вырвался из пересохшего горла. Тогда и рванулся из последних сил, еще не веря, что самого плохого, о чем и задумываться-то до отчаяния жутко, кажется, не случилось. Ощупав Генину голову и закаменевшую руку, в которой намертво были зажаты пассатижи, он взялся за первую скобу и полез наверх.
— Не боись, Геня, я мигом, — крикнул он токарю, начавшему вновь выстукивать «SOS».
Откинув тяжелую крышку и ухватившись руками за камингс, долго глядел, запрокинув голову, в мятущееся дымное небо. Когда дыхание выравнялось, легко подтянулся и выбросил ноги на мокрую палубу. За леерным ограждением на носу неслись все те же размочаленные облачные волокна и катили барашки, с которых ветер срывал холодный парок. Дикуну показалось, что целая вечность прошла, прежде чем он опять увидел литые курящиеся волны, эту запертую на стопор цепь и заляпанные мазутом зеленые кнехты. Словно очнувшись от долгого мучительного кошмара, он обернулся, махнул рукой в сторону таких крохотных отсюда, стеклянных квадратиков рубки и побежал в проход между контейнерами.
И это было лучшее из всего, что он сделал за сегодняшний день, потому что Дугин, закончив опрос очевидцем, намеревался повернуть теплоход. Команда лечь на обратный курс могла последовать с минуты на минуту, и четвертый помощник уже приготовил флажок, именуемый «червем», который вывешивают на ноке на весь период поисков упавшего за борт.
Склонившись над картой, капитан сосредоточенно изучал записанный одографом курс. Судно существенно рыскало и потому не было возможности повторить пройденный путь. Если токарь на самом деле упал за борт — иного объяснения не существовало, — шансов на спасение практически не было. Шторм ожидался самое позднее через восемь часов, а с того момента, когда видели Геню последний раз, прошла уйма времени. Если даже он жив, то непогода накроет его раньше, чем поспеет помощь. И вообще отыскать человека в шторм, да еще ночью мало кому удавалось. Это азбука. Но какой капитан станет руководствоваться азбучными истинами, когда пропадает член экипажа?
— Свяжитесь с «Оймяконом»… и «Робертом Эйхе», — сказал радисту Дугин, — и сообщите им о нашем решении. Радиограмму в пароходство я составлю попозже, а пока дайте карту погоды.
На Дикуна, чей красный от сурика и ржавчины лик напоминал маску устрашающего тибетского демона, он не обратил внимания.
— Нашелся! — облизывая запекшиеся губы, с превеликим трудом вымолвил Дикун, — в баковом лазе сидит. Ногу, понимаете, опять свихнул, а высота там дай боже, с трехэтажный дом, вот ему и не выбраться… Такое дело.
— Позовите боцмана, Вадим Васильевич, — Дугин застонал как от зубной боли, — и немедленно вытащите этого идиота! За каким чертом его туда понесло?
— Та я виноват, Константин Алексеевич! — Дикун опустил голову и обреченно махнул рукой. — С меня и спрос. А Геня, он чего? «SOS» выстукивал пассатижами, чудак! Разве кто услышит?..
— Вы? — без удивления спросил капитан, только теперь разглядевший неподражаемое лицо и перепачканную одежду третьего механика. — Сперва сходите умойтесь. Такую разукрашенную рожу как-то не очень сподручно бить, — рука Дугина непроизвольно сжалась в кулак.
Но каким-то шестым чувством Дикун догадался, что гроза чудом миновала.
— Отставить связь! — выйдя на площадку, Дугин заглянул в иллюминатор радиорубки. — Все отставить, кроме карты погоды! Чего вы носитесь с вашим «червем»? — вспылил он, натыкаясь на четвертого помощника. — Не вертитесь под ногами и вообще ничего не делайте без приказа. Хватит с меня инициативников! — вырвав флажок, засунул его в гнездо, взял мегафон и выбежал на площадку — проследить за спасательной операцией.
Геню вытащили с помощью шкертов, которые боцман ловко завязал двойными беседочными узлами, бережно уложили на носилки и отнесли в медсанчасть, где Аурика спешно готовила портативную рентгеноустановку.
— Перелома, кажется, нет, — не слишком уверенно объявила она, разглядывая на свет мокрый, не профессионально сделанный снимок. — На всякий случай пусть полежит недельки две в полном покое.
— Так долго? — удивился старпом.
— Наверное, у него сильное растяжение, Вадим Васильевич, — объяснила Аурика. — Сухожилия очень медленно восстанавливаются. Так считают авторитеты.
— Ну, если авторитеты, тогда конечно. Против них не упрыгнешь, — старпом напрасно расточал запасы иронии. Аурика все принимала всерьез.
— Болит? — наклонилась над все еще бледным от пережитого волнения Геней.
— Побаливает, — признался Геня. — Когда не шевелишься, то не очень.
— А вы его, гада, витаминчиками, — пошутил Беляй.
— Попробуем УВЧ.
— У вас разве есть? — удивился старпом.
— У нас все есть, — категорично отрезала Аурика. — Но вы правы, витамины при таком астеническом сложении тоже не повредят.
— Тогда я окончательно пас, — старпом поднял руки и дал задний ход. — Поправляйся, Геня, и не волнуй доктора.
— Две недели?! — возмутился Константин Алексеевич, выслушав доклад Беляя. — Только этого не хватало! Мне токарь может потребоваться уже сегодня. Скажите боцману, чтобы приспособили кресло какое-нибудь или что-то вроде. Думаю, ничего не случится, если этот штукарь часок-другой проведет у станка?
— О чем разговор? Ему лишь бы на ногу не опираться… Только зря вы его штукарем обзываете, Константин Алексеевич. Геня парень тихий и работящий.
— Знаем мы этих тихонь, — проворчал Дугин. — Нечего было слушаться Дикуна, прохиндея болотного, так его перетак. У нас есть апельсиновый сок?
— Даже ананасный.
— Скажите артельщику, чтоб отнес несколько банок в медчасть. А вообще я сам туда заскочу. Хочу с докторессой нашей крупно побеседовать. Ни черта девка не понимает. Зачем, спрашивается, перевязку сделала? Пароход все-таки не санаторий. Гипсом надо залить, спокойнее будет. Как считаете?
— Вполне согласен, Константин Алексеевич. Вдруг действительно на станке придется поработать… Да и шторм на носу. Может так шваркнуть…
— Вот и я о том же. Как не крути, а судовой