Ледовое небо. К югу от линии - Еремей Иудович Парнов

На этом инцидент с Геней был исчерпан. Предстояла веселая ночка, и капитану хотелось хоть немного поспать. Всех дел не переделаешь, а на рандеву с Богдановым следовало явиться в лучшем виде. Тем более, что первый помощник все равно снимет стружку с виноватых и правых. Хорошо хоть радиограммы в эфир не пошли, и теплоход ни на йоту не отклонился от рассчитанного курса. Что и говорить, вовремя Геня нашелся, хоть за то спасибо!

СУХОГРУЗ «ОЙМЯКОН»

Береговые станции, обслуживающие квадрат, где находился «Оймякон», послали сигнал безопасности. Вслед за троекратно повторенной группой «ТТТ» в эфир полетело штормовое предупреждение, переданное, как обычно, на международных частотах бедствия. Синоптическая служба предсказывала волнение восемь баллов. Расхождения с последним прогнозом получились весомыми, можно даже сказать, роковыми.

— Хоть на балл больше, — грустно пошутил Богданов, прочитав сводку, — зато на два часа скорее. Плевать, все равно перед смертью не надышишься. Выдюжим!

Радист не оценил юмора и не проникся оптимизмом. Он слишком хорошо знал море, чтобы не видеть различия между волной в семь и восемь баллов. С восьмибалльной волной, да еще усиленной ветром, сухогрузу не совладать. Даже на буксире у «Роберта Эйхе». Все диаграммы буксировки, заранее рассчитанные для различных вариантов, можно было спокойно отправить в утилизатор. Равно как и стальной трос, подогнанный в мехмастерских под длину ожидаемой штормовой волны. В течение считанных часов, оставшихся до подхода «Лермонтова», Олегу Петровичу предстояло решить беспощадную дилемму: либо пересадить экипаж на чужое судно, либо все же попытаться спасти «Оймякон». Оценить последствия буксировки не представляло труда. Направление ветра и волн в море обычно совпадает. Поэтому, если буксировщик возьмет насупротив, его неизбежно собьет носом под ветер, и легко догадаться, что произойдет с ведомым пароходом, когда лопнет, не выдержав динамических усилий, трос. Это один вариант, самый очевидный. Но можно пойти и по волне, чтобы поскорее выскочить из опасной зоны. В этом случае судно, как бы подгоняемое сзади, начнет рыскать, вилять кормой, обнажая руль и винты. Кое-какие шансы тут, конечно, есть, хотя настоящий моряк на многое пойдет, только бы не видеть бешеного вращения лопастей, взлетевших в непривычную воздушную стихию.

Впрочем, своего винта не увидишь. Только каждой кровинкой ощутишь истерический взвой двигателей и мгновенный удар о воду, неистовую и плотную, словно клокочущая лава. Такого и злейшему врагу не пожелаешь.

Мысленно поставив крест на буксировке в откровенно штормовых условиях, Богданов прикинул вероятность разойтись с циклоном.

«Если Дугин поспеет до шторма, такое может и выгореть, — решил он, — по крайней мере удастся хоть чуть-чуть увильнуть в сторону. Конечно, тогда на Дугина ляжет ответственность за оба судна. А он с грузом и потому сам выгребает против волны с трудом. Тут любой поостережется, тем более, что риск неоправданно велик, а шансы на удачу сомнительны. Как ни верти, а на чужую шею свои грехи не навесишь».

Критически взвесив все за и против, Олег Петрович вынужден был расстаться и с этой идеей. Даже могучий «Эйхе», так счастливо, так своевременно подвернувшийся под руку, оказывался теперь практически ненужным. Непогода его опередила, а людей, если не найдется иного выхода, мог снять «Лермонтов». Собственно, ради этого Дугин и шел в опасный район, ломая сроки, подвергая риску дорогостоящий груз. Можно ли было требовать от него большего? Прежде чем принять окончательное решение, Богданов решился опробовать на повышенных оборотах гребной вал. Этот последний резерв он приберег на крайний случай.

Винт «Оймякон» повредил, скорее всего, во Флоридском проливе, когда среди ночи натолкнулся на притопленный баркас. Унесенная ураганом от берегов Южной Америки пустая посудина несколько суток крутилась в Саргассовом море, пока не попала в один из рукавов Гольфстрима. С той минуты путь баркаса был предопределен. То ненадолго выплывая, то уходя в глубину, он устремился к северу вдоль одной из самых оживленных трасс судоходства. Так уж случилось, что течение вынесло его наверх прямо под киль сухогруза «Оймякон». Вины Олега Петровича в том не было. Да и с вахтенных спрашивать не приходилось, потому что радар никаких препятствий по курсу не показал. Вообще поломка лопастей, принимающих на себя многолетнее давление водной толщи, происходит довольно часто. Случись такое в спокойных условиях, капитану Богданову стало бы лишь досадно, не более. Без особой нервотрепки и спешки «Оймякон» дошел бы до Генуи или Триеста и сменил винт. Но лопасть отлетела именно теперь, когда береговые станции передали штормовое предупреждение. Жизнь, особенно морская, любит преподносить сюрпризы. После многих дней относительного покоя она, словно пробудившись от спячки, принимается восстанавливать равновесие, наверстывать упущенное, нагнетать ситуацию.

Сразу же после столкновения Олег Петрович приказал обследовать винт, когда водолаз доложил, что повреждений не обнаружено, думать забыл о пустячном, как казалось тогда, происшествии. Попусту опасаться того, что в бронзе могли образоваться микроскопические трещины, было не в его правилах. Все равно в морских условиях дефектов не разглядишь. Дни проходили за днями, винт работал исправно, и никаких оснований для тревоги не возникало. И вдруг, как запруду прорвало: сюрприз за сюрпризом. Сначала лопасть, потом шторм и, наконец, Дугин. Меньше всего хотелось Олегу Петровичу быть хоть чем-нибудь обязанным этому человеку. Твердо веря в принцип, что победителей не судят, капитан «Оймякона» еще лелеял надежду дойти до Ильичевска своим ходом. А уж тогда пусть выносят заключения о его работе, обследуют вал, дейдвуты, копаются в журнале, где, между прочим, инцидент с лопастью положен подробно и объективно. Но не только такими, весьма резонными соображениями объяснялось промедление капитана, которого в пароходстве считали, быть может, излишне самоуверенным, но безусловно смелым.

Беда, если это можно назвать бедой, заключалась в том, что Богданову всегда и во всем везло. Он не знал поражений и психологически не был к ним подготовлен. Растерявшись на первых порах, когда случилась поломка, он не сразу сумел собраться, и дальнейшие осложнения только усугубили его растерянность. Казалось, еще немного, и он окончательно надломится, утратит инициативу, авторитет, навсегда потеряет лицо. Но вышло иначе. Штормовое предупреждение, сводившее на нет любую возможность буксировки, пробудило в Богданове холодную расчетливую ярость. Стиснув зубы,