Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - Макс Хейстингс

Два генерала, которым предстояло составить один из самых знаменитых военных дуэтов в истории, прибыли в Мариенбург 23 августа. Там их ждал ледяной прием от погруженного в уныние штаба. Макса Гофмана одолевали сомнения насчет новоприбывших – оба были темными лошадками, а Людендорф всем своим видом подтверждал, что знает: ему еще предстоит себя зарекомендовать. План Гофмана сосредоточить войска против Самсонова уже был приведен в действие, и дальнейшие события развивались с головокружительной скоростью. Мольтке принял судьбоносное решение перебросить шесть корпусов для усиления 8-й армии. Людендорф заявил, что не нуждается в подкреплении, которое ослабит Западный фронт в критической ситуации. Ему сказали, что подкрепление будет все равно, поэтому придется эти шесть корпусов задействовать. В конце концов Мольтке выслал только два корпуса, которые прибыли уже после того, как состоялось роковое сражение с Самсоновым. Однако немецкие критики до сих пор приводят эту передислокацию в доказательство метаний и нетвердости духа начальника штаба.

В Мариенбурге, меньше чем через сутки после того, как Гинденбург принял командование, были перехвачены две незашифрованные вражеские радиограммы. Из них следовало, что армии Ренненкампфа и Самсонова настолько разошлись, что не смогут прикрыть друг друга. Кроме того, морзянка командующего 1-й армией услужливо подсказала немцам путь следования каждого из самсоновских корпусов. В наступившую эпоху беспроводной связи воюющим сторонам еще многому предстояло научиться в плане обеспечения секретности радиоэфира – на Западном фронте французы без труда перехватывали передаваемые открытым текстом важные радиограммы противника и взломали несколько немецких шифров, – однако последствия неосторожности русских оказались куда серьезнее. Гинденбург и Людендорф, осматривая район операции, ехали в сторону холма к югу от Монтово, когда Максу Гофману в штаб армии доставили перехваченные сообщения. Гофман немедленно выехал догонять начальство. Его водитель поравнялся с открытым генеральским автомобилем, и полковник, перегнувшись через дверцу, сунул бумаги в руку Людендорфа. Как только тот прочитал донесение, оба автомобиля сразу же остановились. Немцы начали обсуждать значимость полученных сведений.

Гофман стал теперь заместителем Людендорфа. Это был блестящий (при карикатурной внешности) прусский штабной офицер, специалист по России, годами изучавший царскую армию, в том числе как немецкий наблюдатель на Русско-японской войне. Он знал, что эффективная координация между Ренненкампфом и Самсоновым маловероятна. Неосмотрительность российской стороны давала противнику шанс разгромить ее подчистую. Пусть концентрация немецких войск на юге была заслугой Гофмана, однако именно от Людендорфа теперь зависел успех операции. В 1891, 1898 и 1899 годах немцы во время маневров отрабатывали как раз такой сценарий в Восточной Пруссии, прогнозируя именно те действия, которые сейчас предпринимала 8-я армия. Людендорф сосредоточил свои войска чуть дальше на юг и на восток, чем планировал его заместитель. Что касается медлительного, флегматичного Гинденбурга, то много лет спустя, водя по бывшему полю боя под Танненбергом группу кадетов, Гофман язвил: «Вот здесь Гинденбург спал перед битвой, здесь он спал после битвы, а здесь он спал во время битвы».

В грядущем сражении предстояло столкнуться самой профессиональной и самой безалаберной армиям Европы. Такие преимущества российской армии, как масса, хорошая артиллерия и крестьянская храбрость, не могли компенсировать пренебрежение рекогносцировкой, логистикой, медицинскими пунктами, сосредоточением войск и здравым смыслом. 54-летний Александр Самсонов, добродушный семьянин, был вызван исполнять свой воинский долг из отпуска на Кавказе, где он отдыхал с женой. В Восточной Пруссии он гораздо чаще своих подчиненных волновался из-за отсутствия вестей из дома. «Ты откуда? – распекал он солдат. – Женат? Так жена тебя не узнает, когда вернешься. Смотри, какую бородищу отрастил! Дети есть? Я, когда уходил на войну в 1904-м, оставил полуторагодовалую дочурку, а когда вернулся, она от меня убежала»{578}.

Постовский, начальник самсоновского штаба, получил в войсках обидное прозвище Сумасшедший мулла. Наступление 2-й армии он называл авантюрой – не самое подходящее слово для сражения, ставшего для страны, по большому счету, переломным. Связь Самсонова с Ренненкампфом, а также с расположенными в тылу штабами 2-й армии обеспечивали курьеры, на машинах доезжающие до дальней радиостанции, а иногда и до самой Варшавы. В последнюю неделю августа генерал тешил себя иллюзией, что немцы бегут и ему достаточно будет лишь закрепить победу Ренненкампфа. Разведка в армии была настолько слаба, что не могла даже прочитать перехваченные документы за неимением переводчика. Торопясь выйти к предполагаемому пути отхода противника, Самсонов оставил один свой корпус по левому флангу, а другой по правому – на Мазурских озерах. Три корпуса двигались на север, рассеявшись почти на 100 км и не послав вперед кавалерийский дозор, который сообщал бы о передвижениях противника.

Тем временем войска Гинденбурга маршировали на юг, изнемогая от жары и от длинных верениц беженцев, спасающихся от русских. Солдаты безжалостно гнали мирных жителей с дороги, переворачивая телеги, чтобы расчистить путь артиллерии, а кавалерийские колонны и повозки с личным имуществом втаптывали в грязь драгоценный домашний скарб. Поскольку многие представители немецких войск сами были уроженцами здешних мест, не обошлось без болезненных инцидентов. Так, артиллерийской батарее, где служил ефрейтор Швальд, был дан приказ уничтожить его родной город Эйдткунен, занятый русскими, а полковнику Эмилю Геллу пришлось обстреливать свой собственный дом в Гросс-Грибене.

8-я армия Гинденбурга готовилась нанести один из величайших ударов в военной истории, тогда как западные союзники России проявляли крайнее невежество и удивительную самоуверенность относительно происходящего. 24 августа военный корреспондент The Times сообщил британским читателям: «На Восточном фронте все по-прежнему идет хорошо». Передовица уверяла: «Не успеет Германия оглянуться, как русские войска хлынут на ее территорию». Однако именно в этот день состоялось первое сражение, вошедшее в историю как Битва при Танненберге, хотя на самом деле основные бои разыгрались в нескольких километрах от селения. Поначалу немецкий и русский корпус сошлись лоб в лоб. Людендорф, прибыв в местный штаб, отдал командиру патетический приказ «держаться до последнего человека», чтобы выиграть время, за которое успеет подойти левый фланг Гинденбурга. Поэтому немцы и русские изматывали друг друга весь день, и войска Самсонова снова и снова бросались в атаку на открытой местности, стремясь прорвать оборону.

К вечеру еще не привыкшим к тяжелым потерям войскам кровопролитие показалось катастрофическим: один российский полк лишился девяти ротных из 16; в одной роте из 190 человек дожили до конца дня лишь 70, среди которых не осталось ни единого офицера. И все же под вечер немцы отступили. Самсонов ликовал: враг, как ему представлялось, снова бежал перед российской мощью. На следующее утро, окрыленный радужными надеждами, он приказал армии продолжить наступление, не ведая, что немцы накануне сдали позиции лишь для того, чтобы выровнять соседние корпуса. И когда 25 августа солдаты Самсонова двинулись в атаку, их колонны встретил шквальный огонь с трех сторон. К наступлению темноты немцы уже знали, что добились значительного результата, но понимали, что победа пока не окончательная. Гинденбург крепко спал, Людендорфу нервы не давали спать вообще.

26 августа правый фланг Самсонова, возобновив наступление, угодил под разрушительный артиллерийский и стрелковый огонь двух немецких корпусов. Однако вечером ужин в штабной столовой Гинденбурга прошел в гробовом молчании. Поступило тревожное сообщение: армия Ренненкампфа идет на подмогу Самсонову, грозя переломить ход битвы, навалившись на немецкий фланг или тыл. Людендорф в ярости катал хлебный мякиш по столу. Потом вдруг потребовал личного совещания с Гинденбургом. Старый генерал тем вечером принес немалую пользу, усмирив бурю в душе подчиненного. Наконец пришли вести, опровергающие сообщение о подходе Ренненкампфа, – 1-я армия не двигалась с места. Потрепанные войска Самсонова оставались сражаться в одиночку.

27 августа принесло новые тревоги в штаб 8-й армии. Почтовые служащие из расположенного в глубоком немецком тылу Алленштайна сообщили по телефону, что в город вошли русские{579}. Царские солдаты, ни разу не казавшие носа дальше своей деревни, пораженные размерами Алленштайна, озирались в полной уверенности, что уже дошли до Берлина. Долго глазеть им не дали. Штаб Гинденбурга поспешно развернул подкрепление, следующее поездами через Алленштайн, затем продолжил громить самсоновскую армию. В этот день, 27 августа, жестокая расправа ждала левый фланг русских.