Западный край. Рассказы. Сказки - То Хоай

Мальчишки, видя мое бедственное состояние, окружили меня вниманием и заботой. Но теперь даже заботы их были мне в тягость. Ведь я понимал: они ждут не дождутся моего выздоровления, чтобы продолжить прерванные забавы. И я отвергал Еду и Подарки. В конце концов им наскучило возиться со мной.

Ведь детям вообще довольно скоро приедаются игры и развлечения. Сперва, не зная истинной причины моей хандры, не ведая обуревавших меня мыслей, они решили, будто я болен, и заподозрили у меня расстройство желудка. Мне подавали теперь траву только самых высших сортов.

Но, видя, как я от всего ворочу нос, они отступились и бросили свои хлопоты. А еще через день-другой я увидал, как они, прихватив ведерко, бамбуковые плашки, нож и прочее снаряжение, пошли ловить другого кузнечика. Оно и понятно: разве все мы, пресытясь старыми, давно уж известными забавами, не ищем других утех — повеселее, а главное — поновее?

Тем временем я от горьких, безысходных раздумий расхворался не на шутку: меня начал одолевать кашель, потом заложило нос и голова раскалывалась от боли. Пробовали было носить меня на турниры, но я стоял неподвижно на своей половине Арены, а противник не смел подступиться ко мне. Тут уж мальчишки разочаровались вконец: им теперь и похвастаться стало нечем. Да я и сам пал духом, не было у меня больше желания пострекотать, и я не приветствовал песнями восход и закат солнца.

Однажды, в один, как говорится, прекрасный день, Ньон, видя, что я провалялся до самого вечера, сказал, обращаясь к Бе:

— Да нет, желудок у него в порядке. Просто он слишком много дрался, вот и нажил себе чахотку. А это — гиблое дело. Кормить его больше не стоит; давай отпустим генерала на волю.

— Ни за что! — заявил Бе. — Отнесем его на Пруд и угостим нашу утку, пусть поест сладенького.

Я весь похолодел, даже зубы заломило.

— Скажешь тоже, — отмахнулся Ньон, — к чему эта роскошь! Самое лучшее — сыграть на него в футбол. Представляешь: «Команде-победительнице будет вручен приз — знаменитый кузнечик Мен…» Вот это да!

И они побежали по деревне — созывать друзей на футбольный матч. Вместо Золотого кубка наградой победителю назначался я — кузнечик Мен… Впрочем, добавлю я, почему бы лучших из нас не ценить на вес золота? Но дело, конечно, не в ценности той или иной личности: увы, я снова становился игрушкой, чем-то вроде товара, переходящего из рук в руки.

Не прошло и четверти часа, как мальчишки вернулись, ведя за собой десятка полтора приятелей. И они, захватив меня вместе со спальней, отправились на лужайку. Покуда они делились там на две команды, кто-то из мальчишек сбегал в Сад и притащил упавший с дерева Грейпфрут (он заменил им мяч).

Я был торжественно водружен на крышку новехонького спичечного коробка, который в свою очередь возвышался на расколотом пополам оранжевом кирпиче. Ньон, став рядом со мной, приосанился и торжественно открыл состязание.

— Команде, которая первой забьет три гола, — сказал он. — будет вручен приз — знаменитый кузнечик Мен!

Так как свистка у них не было (да и быть не могло, потому что не было судьи), Ньон крикнул:

— Алле!..

Игра началась!

Я стоял на своей трибуне, делая вид, будто весь поглощен и восхищен игрой. Футболисты, не чуя никакого подвоха, старались всячески заслужить одобрение своего Единственного зрителя. Но сам в это время думал совсем о другом: «Вот он — шанс для Побега!..»

Игроки, гонявшие Грейпфрут по лужайке, пришли в необычайный азарт. Правда, техника их явно оставляла желать лучшего, темп был замедленный, да и атлетическая подготовка хромала. Ну что это, скажите на милость, за форвард: в который уж раз замахивается для удара и бьет мимо мя… простите, Грейпфрута да при этом еще валится как куль наземь. А защитники… защитники! Ни тебе отбора мяча, ни подката. Стоит игроку пробиться к воротам, они хватают его за рубашку или за штаны. Вон, нападение уже все в лохмотьях. Но от этого накал страстей лишь возрастает. Шум стоит и крик — как на настоящем стадионе.

Впрочем, я сразу понял, что судьба привела меня сюда вовсе не ради футбола. И пока мальчишки бегали как одержимые по лужайке, я без лишнего шума покинул трибуну, направился в Сад и там, скрывшись в высокой траве, кинулся прочь со всех ног. Остановился я, лишь достигнув зарослей диких Ананасов — далеко от лужайки-стадиона.

Поэтому я не могу вам сказать, с каким счетом кончился матч и как отнеслись футболисты к исчезновению приза. Но сам я, едва вырвался на волю, почувствовал, как все мои слабости и недомогания улетучились прочь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Новообретенная Свобода. — Путь домой.— Мимоходом караю несправедливость и совершаю Доброе Дело. — Моя дорогая Матушка.

Остановившись перевести дух в Ананасных зарослях, я прислушался к еле слышным крикам мальчишек и понял: опасаться мне больше нечего. Я расправил крылья, распрямил плечи и вздохнул полной грудью. Потом заморил червячка — поел свежей травки. Ведь я последние дни, не желая выходить на Арену, притворялся вконец обессилевшим и хворым и отвергал пищу. А недоедание — даже ради Возвышенной Цели — плохо отражается на здоровье. Перекусив, я улегся на землю, скрестил руки и ноги и уснул сладким сном.

Когда я проснулся, далеко вокруг царила дремотная полуденная тишина. Мальчишки, наверно, вернулись уже в деревню.

Я стал размышлять, как быть дальше. Я оказался во власти противоречий: меня манили Дальние Странствия и в то же время хотелось побывать дома.

Сказать по правде, у меня созрела Прекрасная Идея: я решил увидеть Свет — многоликий и необъятный. Ведь Наш Луг, Пруд, Межа и Поле за нею — это отнюдь не весь мир! Кто знает, быть может, именно неволя, тесные стены темницы пробудили во мне мечту о бескрайних и светлых просторах? Пусть я томился и изнывал в плену у мальчишек, укравших мою свободу, но зеленые горы и долы, текучие и спокойные воды взывали ко мне, жаждали встречи со мною, а самому мне хотелось обойти всю землю, принадлежащую тысячам и тысячам живущих на ней существ. Нет, не достоин назваться юношей или мужем тот, кто не стремится — на крыльях ли или пешком — странствовать и познавать мир! Жизнь его тускла и безрадостна!..

В конце концов я решил, прежде чем отправлюсь в чужие страны, побывать дома. Увы, с того дня, когда мальчишки захватили меня в плен, я долгое время был вдали от дома. Наверно, Матушка вскоре после постигшей меня беды заглянула ко мне во Дворец… Полно, к чему эти старые бредни! — Матушка заглянула ко мне домой и, найдя в моей спальне опустевшее ложе, долго, наверно, лила слезы. Ах, как я тосковал по Маме, как хотел ее увидеть! Ведь я был у нее самым младшим, и она, любя и жалея меня, положила у входа в мой Дом десяток сладких листочков…

Итак, я возвращался домой. Я наметил себе такой План: увижусь сперва с Мамой, пусть она убедится в том, что я жив и здоров, и сердце ее успокоится, а там уж я вместе с друзьями подробнейшим образом разработаю маршрут и программу Дальних Странствий…

Раздвигая высокие травинки, я отыскивал дорогу к Дому…

Да, путь оказался неблизкий!..

Как-то шел я сквозь заросли травы Сы́ок мимо качавшихся на ее стеблях колючих цветов и вдруг услыхал негромкий плач. Прислушавшись, я определил: плачут где-то здесь, поблизости. Сделав еще десяток шагов, я увидел юную бабочку Ньячо. Она сидела, понурясь, возле круглой обкатанной гальки.

Ростом она была невелика, хрупкая и слабенькая, вся в мелких пятнышках — словно только что родилась на свет. Ее длинное черное платье кое-где отливало золотыми блестками, а плечи и рукава были надставлены из другой материи — как у всех хлопотуний и тружениц, которым приходится постоянно носить тяжелые коромысла. Крылышки ее, тонюсенькие, как у мотылька, были совсем короткими. Думаю, вряд ли она ими часто пользовалась. Впрочем, на таких крыльях, будь они и покрепче, все равно далеко не улетишь. Потому-то бабочки Ньячо и порхают всю жизнь вокруг деревенских домов. В общем, она показалась мне довольно-таки милой, эта Ньячо, плакавшая в три ручья.

Ну а где слезы, там всегда обида или злое дело, поэтому я участливо спросил ее:

— Что случилось, сестрица? О чем ты так горько плачешь посреди большой дороги?

Она подняла лицо, залитое слезами, и вежливо поклонилась мне. Ньячо издавна славятся своей обходительностью.

— Доброго здоровья, Кузнечик. Присядьте, прошу вас.

— Некогда мне рассиживаться! — выпалил я. — Так отчего же ты плачешь?

— Ах-ах!.. — зарыдала она. — Дорогой Кузнечик, спасите меня, пожалуйста… Ах-ах!..

— Кто?! Кто посмел тебя обидеть?

— О дорогой Кузнечик, это Пауки… Они… Ах-ах!..

— Какие еще Пауки? — возмутился я. — Ну чего ты опять плачешь?.. Слезами горю не поможешь. Расскажи-ка лучше все по порядку, иначе я не сумею тебя спасти.