Западный край. Рассказы. Сказки - То Хоай

Мозгляк выглянул из своей дыры, покосился на птицу и спросил:

— Эту почтенную пышнотелую Бакланиху, что стоит у моего дома?

— Ага.

— Нет уж… Кхе-кхе… Увольте. Припадаю к вашим стопам всеми шестью лапками… Кхе-кхе… Вы лучше ее не трогайте. Как бы она вас…

— Она Нас — что?.. — заорал я, выпучив глаза. — Да как ты смеешь? Мы — кузнечик Мен! Мы — самый главный! Мы никого не боимся!

— О дорогой Мен, вы… Кхе-кхе… Позвольте тогда мне бояться за двоих. А вы, пожалуйста, развлекайтесь без меня.

Я отчитал Мозгляка как следует.

— Эх ты, олух! — сказал я в заключение. — Смотри, как Мы сейчас допечем эту старую тушу.

Дождавшись, пока Бакланиха отвернулась от моего Дворца, я запел язвительно и звонко:

Тири-ри! Тири-ри!Птиц у нас не две, не три!Журавли, нырки, бакланы…Нет, не сосчитать;Все жирны. Кого, скажите,Первым ощипать?Мы Бакланиху поймаем,Перья мигом ощипаем,И отварим,и зажарим,и съедим!

Бакланиха решила, будто голос раздался прямо из-под земли, сперва растерялась, а потом взмахнула крыльями и чуть было не улетела, но через минуту пришла в себя, вылупила глазищи, угрожающе растопырила крылья и, раскачиваясь из стороны в сторону, двинулась к моему Дворцу.

— Что там за дрянь, — приговаривала она на ходу, — поносит Нас?.. Что за дрянь поносит Нас?..

Я тотчас юркнул во Дворец, прошествовал в спальню и улегся, скрестя руки и ноги на роскошном ложе. «Сердишься, старая туша, — думал я с удовольствием, — ну и сердись на здоровье! Хоть расплющи свою тупую башку, а во Дворец тебе не пролезть…»

Но тут случилась беда — себялюбец, каким я был тогда, конечно, не мог ее предвидеть.

Не заметив меня, Бакланиха углядела зато Мозгляка, торчавшего у своей норки.

— Ты что сказал, мерзавец? — заорала она.

— Полно вам, почтеннейшая, я ведь и рта не раскрыл.

С этими словами он кинулся в норку.

— Отпираешься, да? Вот тебе!.. Вот тебе!..

И после каждого «вот тебе!» Бакланиха клевала Мозгляка в спину. А клюв у нее был как железное шило — хоть землю насквозь протыкай. Она двумя ударами перебила Мозгляку кости, и он заверещал от нестерпимой боли. Даже я в подземной своей спальне съежился и не дышал от страха. Ну а Бакланиха, отведя душу, почистила перышки, взлетела и опустилась на воду, нимало не задумываясь о содеянном зле.

Когда она улетела, я осмелился выползти из Дворца. Увидав меня, Мозгляк заплакал навзрыд.

— Что случилось? — задал я нелепый вопрос. — В чем дело?

Мозгляк не в силах был даже подняться. Он лежал пластом. Я опустился на колени и приподнял его голову.

— Ах, — сетовал я, — кто же мог знать, к чему приведет невинная шутка? Я раскаиваюсь! Я от души сожалею! Неужели вы умрете из-за моего безрассудства?! О, как искупить мне ужасную эти вину?!

Ответ его, признаюсь, ошеломил меня.

— Чего уж там, — сказал он чуть слышно, — я все равно был больной и хилый, потеря невелика. Но прежде чем закрыть навеки глаза, я хочу предостеречь вас: знайте, бессердечность, невежество и себялюбие рано или поздно бывают наказаны. И вам…

Тут он испустил дух… Я очень жалел о нем. Жалел и раскаивался. Ведь не вздумай я задирать Бакланиху, с Мозгляком бы ничего не случилось. Да и меня самого, честно говоря, спасла лишь резвость ног; не скройся я вовремя во Дворце, мне бы несдобровать. Вот уж всем глупостям глупость!

Я похоронил Мозгляка на пышной зеленой лужайке. Насыпал над ним высокий могильный холм и долго еще стоял в молчании у его надгробья, размышляя над первым уроком, который дала мне жизнь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Нежданные приключения. — Я становлюсь забавою ребятишек. — Жук Сиентаук дает мне новый урок.

Я привыкал взвешивать заранее свои поступки. Мне ли было не знать, как важно вовремя уяснить себе грань между какой-нибудь безрассудной выходкой и тщательно обдуманным поступком. И я чувствовал, как на меня снисходит покой. Увы, эти безмятежные дни продолжались недолго; правда, сейчас я затрудняюсь назвать какой-то определенный срок. А потом словно вихрь нагрянули, закружили меня и унесли прочь самые невероятные приключения.

Это случилось в начале лета. Как-то поутру я завтракал недалеко от Дворца свежей молодой травкой. Вдруг в конце Нашего Луга показались двое мальчишек, один нес длинную палку, второй — ведерко с водой. Я пригнулся и, стараясь слиться с травой, добрался до Дворца и скрылся.

Почти тотчас над головой у меня загрохотали шаги, и я услыхал разговор мальчишек:

— Та-ак… Есть!

— Ну как?

— Здесь мы не прогадаем. Вон гора свежей земли.

— Ага. Ишь, сколько земли нарыл. А следов-то, следов! Прямо все истоптано. Ну-ка, давай сюда нож. Я расковыряю нору, а ты лей воду, вон туда. Быстрей, пошевеливайся!

Я услышал скрежет железа, земля содрогнулась, и потолок стал осыпаться мне на голову. Предчувствуя беду, я двумя прыжками забрался повыше и притаился в одном из запасных выходов. Минутой позже вниз с шумом хлынула вода. Мальчишки решили, залив Дворец, выгнать меня наружу. Но всякий раз вода, едва достигнув моих ступней, спадала. Не зря потрудился я заблаговременно вырыть этот крутой переход и множество боковых ходов. Теперь вода не застаивалась и уходила вниз.

Да вот беда — мальчишки попались ужасно настырные: никак не хотели уйти, все шумели и топтались вокруг. Оставленные мною следы, к сожалению, были весьма красноречивы: «Здесь есть Кузнечик!..» Особенно усердствовал старший, по имени Ньон. Бе, в который раз заливая воду и не видя от этого никакой пользы, предлагал поискать другое место, но Ньон был непреклонен:

— Спорим: он там! И кузнечик здоровенный — первый сорт. Водою такого сразу и не возьмешь: его зальет так, что и усов не видать, а он все терпит. Бывает, и час отсидит, и два, пока не вылезет на солнышко. Давай-ка, заткнем все боковые ходы! Вода сразу поднимется, и ему некуда будет деться: не хочешь задохнуться — вылазь.

Сказано — сделано. Вскоре во Дворце стало совсем темно. О небо, они законопатили все входы и выходы! Открытым оставался лишь Главный ход, но именно там караулили мальчишки, готовясь схватить меня за горло. Вода теперь больше не уходила, напротив, она поднималась все выше и выше…

Она сомкнулась над моею спиной, потом накрыла меня с головой. Только усы качались еще над волнами. Но вот и они ушли под воду. И все-таки я, из последних сил удерживая дыхание, не двигался с места. «Ничего, — думал я, — еще не все потеряно! Вода высока, но она вот-вот впитается в землю, почва-то здесь песчаная. Я пережду…»

Сначала вода и впрямь стала уходить в землю. Но всему на свете положен предел: почва насытилась влагой, и вода начала подниматься снова.

«О ужас! — воскликнул я про себя… Придется теперь выползать наружу — на верную смерть… Что еще ждет меня там?! Мальчишки схватят меня и скормят своим бойцовым петухам, соловьям или желтоклювым дроздам — конец один! Любой из этих рабов небось не побрезгует таким лакомым кусочком… Но и здесь, под землей, я тоже погибну, стану холодным и мокрым утопленником…»

И хоть я ничего еще пока не решил, но с каждой новой струей воды продвигался все ближе и ближе к двери. Вот уже голова моя вынырнула из воды. Я хватил изрядный голоток воздуха, и мне сразу полегчало. Теперь, гонимый течением, я все быстрее приближался к выходу.

О горе! Я позабыл, что, жадно вдыхая воздух, с каждым шагом подвергаюсь все большему риску. И когда новая волна хлестнула меня по ногам и подтолкнула вперед, я услышал ликующий крик:

— Вон он, смотри!

— А башка-то какая здоровенная…

Мальчишки, заглянув в Главный ход, заметили меня. Я бросился назад, но было уже поздно! Теперь они ни за что не уйдут. Вода хлынула с новой силой. От топота их и возни земля содрогалась у меня над головой. Задрожал и я. Я попробовал было опять задержать дыхание, но напор воды становился все сильней. В душе я еще крепился, однако ноги сами несли меня к выходу. Вдруг за спиной у меня раздался шум, подобный грому. Я оглянулся: вонзенные в землю бамбуковая плашка и лезвие ножа преградили мне путь назад, в глубь Дворца.

Ничего не скажешь, мальчишки — не промах. Догадались, что вода оттеснила меня к самой двери, и отрезали мне отступление. Хорошо еще, их ножи и бамбуковая дощечка не угодили в меня — рассекли бы пополам! Ах, может, это было бы еще не самое худшее?! Ничего не успев понять и даже толком не испугавшись, я вдруг почувствовал, как этот проклятый бамбук толкает меня к выходу. Так оно и было: Ньон своей плашкой просто-напросто выгребал меня из земли. А Бе колотил что есть мочи по пустому ведерку и вопил «держи-держи», словно ловил не меня, Мена, а какого-то мелкого воришку.