В чужом небе (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

А меж тем время шло. Армия двигалась к Прияворью. Через день-два должны были повстречать первые дозоры Бессараба. Настроение в армии поднялось. Люди жаждали хорошей драки с врагом, вторгшимся в Народное государство, и предателями, что пожелали обернуть время вспять. Каждый вечер в лагерях уполномоченные проводили митинги, разжигая ненависть к врагу. На них зачитывались сводки о том, что происходит на захваченных врагом землях. Уполномоченные разъясняли, кто такой Гетман и чем он отличается от атамана Сивера. Хотя разница эта народармейцев волновала не сильно.

- Да что там говорить! - кричали из толпы. - Гады они оба! Кокнуть обоих - и дело с концом!

И остальные смеялись, поддерживая лихого крикуна. А уполномоченные только одобрительно усмехались. Зачем же ограничивать такой верный порыв. Однако когда утихал хохот, они строго разъясняли, что врага своего надо знать.

- Да кого там знать?! - смеялись в ответ. - Своих в Прияворье нет! Бить всякого надо!

Вот тогда уполномоченные напоминали о том, что есть в Прияворье и свои. Угнетённые заново посаженными на землю помещиками и блицкриговскими солдатами крестьяне.

- Мы идём заново освобождать наших мужиков из-под вражьего гнёта! - воскликнул молодой и горячий уполномоченный на митинге, где присутствовал Духовлад. - Мы уже допустили, чтобы его снова закрепостили бывшие помещики, теперь идём исправлять ошибку, товарищи!

И этими словами удалось не просто разжечь гнев в сердцах слушавших его народармейцев, но и поселить в их головах вину за то, чего они вроде бы и не делали. Но теперь те, кто слушал его, шли не просто бить врага, но и отдавать долги жителям Прияворье, что оказались под пятой врага.

Командарм Бессараб был человеком выдающимся во всех отношениях. Он возвышался над приземистым, но крепким Будиволной, будто гора над утёсом. Голос у него был зычный - таким только команды на поле боя отдавать, лучше не придумаешь. И уполномоченный его армии терялся на фоне командира. Да и стоящие напротив Будиволна с Вершило и Кудряем, надо сказать, тоже.

- Крепко мне досталось, скажу я вам, товарищи, - вещал Бессараб. - Я думал, после Соловца и угона крейсера блицкриговец трижды подумает, прежде чем на нас снова полезть. Ан нет! Ишь чего удумал Брунике. Не сумел взять силой, так сподличать решил. Вынул из нафталина этого Гетмана, да ещё дворню ему нашёл. Организовали тут, понимаешь, Державу. - Командарм стукнул кулаком по столу. - И ладно бы - справился я бы с ними. За Гетманом ничего, кроме блицкриговских штыков не было, а уж с ними я знаю, как сладить. Но тут же ещё и эта сволочь Сивер со своими гайдамаками объявился, пёс бы его сожрал! Дерутся все со всеми - не разберёшь, где свой, где враг. В деревнях и на хуторах гайдамаков, как родных встречают, а по нам так и норовят из окна стрельнуть. Да мы ж сюда пришли их освобождать от Блицкрига!

Несмотря на внешнее спокойствие, командарм внутри явно кипел от гнева, и сдерживать его Бессарабу стоило известных усилий.

- Насколько велики потери в вашей армии? - поинтересовался у него Вершило тоном конторщика, интересующегося убытками. Он вообще к бойцам относился, как к расходному материалу, что особенно бесило Будиволну.

- Треть людей потерял, - ответил Бессараб. - Коней много у меня свели, особенно ломовых. Часто мы в засады гайдамаков попадали в деревнях и на хуторах. Да и разъезды мои, если те невелики, бывает, вырезают. Сильно нам достаётся, очень сильно. И ведь сплошная партизанщина - ни одной нормальной схватки не было даже с тех пор, как от Соловца отошли. Линии фронта и той нет, не поймёшь, где свой, а где враг. Утром в деревню входит взвод - и его встречают чуть ли не хлебом-солью, а ночью всех бойцов и командиров находят мёртвыми. Да что там мёртвым - растерзанными! А в деревне уже ни души живой нет.

- Ну, значит, придётся мне вспомнить опыт войны с Великой степью, - мрачно заявил Будиволна, и в глазах его загорелся знакомый многим его товарищам огонёк. Тот самый, что не предвещал врагу ничего хорошего. - Там народ усмирил - и здесь справлюсь.

- Не забывай, товарищ Будиволна, для чего мы с тобой сюда пришли, - попытался урезонить его Вершило. Однако сделать это оказалось совсем непросто. Командарм уже закусил удила.

- Ты только про угнетённых крестьян мне тут не вещай, - хлопнул он по многострадальному столу широкой ладонью. - Не надо! Накушался я этого вот так уже. - Он выразительно провёл пальцем по горлу. - Ты товарища Бессараба слыхал? Пора взяться за местных, как следует. Думаешь, я Гражданскую забыл? Забыл, что в Прияворье тогда творилось? Всех этих атаманов и батек самопальных? Мужиков, которые вчера за народную власть, а сегодня снова перед господами спины ломают?

Тут Вершиле было нечего ответить. Сам он слишком хорошо помнил Гражданскую войну здесь, в Прияворье. Ни в чём Будиволна не кривил душой. Тогда Вершило, поняв, что поддержки от уполномоченного армии Бессараба ждать не приходится, обратился к Кудряю. Молодогвардеец по своему обыкновению сидел молча, предпочитая слушать, а не говорить самому.

- А что думает по этому поводу комдив Кудряй? - повернулся у нему Вершило.

- И то верно, - поддержал его Будиволна, - сидишь тут, как не родной, будто тебе и дела нет до того, что говорят.

В избе, где собрался на заседание штаб объединённой армии, на несколько секунд повисла тишина. Кудряй явно не спешил тут же начинать говорить.

- Тут народ пуганный всеми властями, - наконец, произнёс он. - Привык к кнуту, не к прянику. Сивер с его гайдамаками только на этом страхе и держится. Его же вроде бы и нет. Но это пока в деревнях стоят наши отряды. Но стоит нам уйти, как тут же из лесу лезут гайдамаки и мордуют мужиков за то, что они нам помогали. Отсюда и злость на нас.

- Тьфу ты, ну ты! - вспылил Будиволна. - Мордуют, значит, гайдамаки, а злость - на нас. Не понимаю я тебя, товарищ Кудряй.

- Всё верно говорит молодогвардеец, - поддержал Кудряя Бессараб. - Из-за нас ведь мужиков мордуют - вот и злость на нас. Так уж у них головы устроены.

- Нам надо перенаправить народный гнев в нужное русло, - выдал уполномоченный армии Бессараба. После его слов в избе снова повисла тишина.

- Ну что ты за человек такой на мою голову, - рассмеялся Бессараб. - Народный гнев, понимаешь, да ещё и в нужное русло. Зачем такими словами бросаешься, а? Умный ты человек, но слишком уж заумно говоришь. Вот какой от тебя прок, если тебя бойцы на митинге через слово понимают, да и то только те, кто из грамотных.

Уполномоченный сердито поправил очки, но возражать не стал.

- Однако, в общем ваш уполномоченный прав, - заметил Вершило. - Надо поднимать уровень пропаганды в ваших частях. Моральный дух сейчас в вашей армии низок, я понимаю, но наша задача вернуть его на должный уровень.

- А уровень этот вернёт только добрая драка, - рубанул воздух ладонью, будто шашкой Будиволна. - И вот какое есть у меня предложение к вам, товарищи. Не будем гоняться за Сивером и его гайдамаками по здешним лесам - нечего нам силы распылять. Ускоренным маршем надо наступать на столицу этой гетманской Державы. Выбьем оттуда всю нечисть, что притащил с собой Брунике, и ему самому по рогам надаём. Вот тогда-то мужики здешние и поймут, кто в Прияворье власть и за кем тут сила.

- Это выбьет у Сивера почву из-под ног, - закивал ободренный словами Будиволны уполномоченный. - Без поддержки народных масс он ничего собой не представляет.

- Ну вот сколько не бьюсь я над ним, - развёл руками Бессараб, будто извиняясь за своего уполномоченного, - а даже говорить по-человечески его научить не могу. Всё время он у меня заумь несёт.

Уполномоченный тут же покраснел, как девица и потупился. Очки съехали почти на самый кончик носа, но поправлять их расстроенный политический руководитель не спешил.

Командир 1-го конно-партизанского гайдамацкого полка Козырь проснулся на рассвете. Он всегда просыпался с первыми лучами солнца - стоило тем только залезть в окошко хаты, где преклонял голову полковник или же найти самую маленькую дырочку в пологе палатки, и коснуться его, Козыревых, глаз, как он тут же пробуждался ото сна. Как бы крепко не пил вчера и во сколько бы ни повалился спать.