Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова - Венедикт Ерофеев

Фактически, душевно усталый скептик-интеллектуал Веничка, отчужденный от официальной жизни СССР и от всех родных ему социальных сред, испытывающий разлад между словом и делом, – тот же «лишний человек».

25.17 Евгений Онегин в гостях у Лариных и выпил-то всего-навсего брусничной воды, и то его понос пробрал. —

Отсылка к «Евгению Онегину» Пушкина, где в одной из сцен Онегин с Ленским присутствуют на обеде у Лариных:

Обряд известный угощенья:Несут на блюдечках варенья,На столик ставят вощанойКувшин с брусничною водой.

(гл. 3, строфа III)

По дороге с обеда Онегин признается Ленскому, что чувствует после выпитой брусничной воды легкое недомогание: «Боюсь: брусничная вода / Мне не наделала б вреда» (гл. 3, строфа IV).

Брусничная вода – легкий (8–10°, отсюда – «всего-навсего») алкогольный напиток из ягод брусники (обычно домашнего приготовления). Подробнее о брусничной воде, включая рецепт ее приготовления, пишет Ю. Лотман («Роман А. С. Пушкина „Евгений Онегин“. Комментарий»).

25.18 C. 57. …честные современники Онегина «между лафитом и клико» (заметьте: «между лафитом и клико»!) тем временем рождали «мятежную науку» и декабризм… —

Также апелляция к «Евгению Онегину», где целый ряд строф посвящен рождению декабристского движения:

Сначала эти заговорыМежду Лафитом и КликоЛишь были дружеские споры,И не входила глубокоВ сердца мятежная наука…

(гл. 10, строфа XVII)

«Между Лафитом и Клико» – в течение обеда или ужина, так как Лафит (сухое виноградное вино) подавался в XIX в. в начале застолья, а Клико (сорт шампанского) трапеза заканчивалась.

Справедливости ради надо отметить, что будущие декабристы у Пушкина пили напитки и покрепче: «У них свои бывали сходки, / Они за чашею вина, / Они за рюмкой русской водки…» (гл. 10, строфа XIII).

25.19 А когда они наконец разбудили Герцена… —

Александр Герцен (1812–1870) – русский философ, литератор, революционный деятель. Высказывание – перифраз слов Ленина из трактата о периодизации русского революционно-освободительного движения: «Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала – дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию» («Памяти Герцена», 1912). Вплоть до горбачевской перестройки эта работа неизменно включалась в школьную программу по русской истории и литературе (8-й класс); процитированный фрагмент и его продолжение необходимо было заучивать наизусть, благодаря чему фраза «Декабристы разбудили Герцена» была знакома каждому советскому человеку. Вот, например, разговор писателя, работающего над книгой о декабристах, в секретариате Союза писателей СССР с одним из секретарей – бывшим сотрудником КГБ и его помощником-«скопцом»:

«– Вы, конечно, знаете, что говорил Владимир Ильич: „Декабристы разбудили Герцена…“ – продолжал скопец.

– Да, я был в Мавзолее.

– Я продолжу свою мысль, если не возражаете…

[Внутренний голос Автора: ] Не надо. Когда это ты свои мысли имел, дядя? Сейчас пойдет политграмота. Но на этом будёж не окончился. Кто-то проснулся еще, еще и еще. Но Россия спала и видела свои отсталые сны, пока какая-то сволочь не разбудила Ленина» (Халиф Л. ЦДЛ. Лос-Анджелес, 1979. С. 31).

У Аксенова в романе «Ожог» есть: «Милейший Герцен, не буди Россию! Дитя любви, напрасно не старайся! Пускай ее разбудит итальянец, бродяга шалый в рваных кружевах!»

25.20 С этого и началось все главное – сивуха началась вместо клико! —

Саша Черный в «пушкинском» контексте замечал: «Интеллигенция погубила Россию. <…> Всякие Шмаровозы, вроде Герценов, Пироговых и прочих милюковских молодчиков, подтачивали функции нашего исторического фундамента, пока он не рухнул» («Пушкин в Париже», 1926).

Сивуха (устар.) – дешевая, плохо очищенная хлебная водка; у Маяковского: «Сивуха течет по усам» («Сказка о дезертире», 1920–1923).

25.21 C. 57. Разночинство —

социальный слой населения России XIX в. «из разных чинов», то есть служащие, учителя, студенты и т. п. По имени разночинцев как представителей разночинства называется второй, «разночинский», этап русского революционно-освободительного движения, находящийся между дворянским и пролетарским (1860–1895). Название и временны`е рамки определены Лениным, в частности в работе «Из прошлого рабочей печати в России» (1914). К разночинцам в русской истории принадлежали Белинский, петрашевцы, народники и др. Претензии к разночинству еще до Венички предъявляли многие, например Розанов:

«Пришел вонючий „разночинец“. Пришел со своею ненавистью, пришел со своею завистью, пришел со своею грязью. И грязь, и зависть, и ненависть имели, однако, свою силу, и это окружило его ореолом „мрачного демона отрицания“; но под демоном скрывался просто лакей. Он был не черен, а грязен. И разрушил дворянскую культуру от Державина до Пушкина. Культуру и литературу» («Опавшие листья», короб 1-й).

25.22 Хованщина —

здесь: метафорическая характеристика разночинского этапа русского революционно-освободительного движения, бросившего откровенный вызов монархии и начавшего революционный террор. Исторически же хованщина – народное название периода московских восстаний стрельцов 1662 и 1682 гг. против правящей феодальной верхушки; оба восстания были разгромлены и закончились казнями. Назван этот период русской истории по имени одного из главных военно-политических деятелей того времени – Ивана Хованского, русского воеводы и боярина. В 1682 г. он руководил восстанием стрельцов против монархической власти регентши Софьи Алексеевны (дочери царя Алексея Михайловича), которая опекала своих несовершеннолетних братьев – царевичей Ивана и Петра (впоследствии Петра I). После поражения восстания Хованский был казнен. Хованщине посвящена одноименная опера Мусоргского и картина Василия Сурикова «Утро стрелецкой казни» (1881).

25.23 Все эти Успенские, все эти Помяловские… —

Успенских в русской литературе XIX в. было два (отсюда – «все эти Успенские»), Помяловский же один. Николай Васильевич Успенский (1837–1889) – русский писатель, идейно близкий разночинцам и народникам, сотрудничал в «Современнике» у Николая Некрасова; с середины 1870-х гг. вел бродяжническую жизнь, много пил, покончил жизнь самоубийством. Глеб Иванович Успенский (1843–1902) – тоже русский писатель (двоюродный брат Николая Успенского), тоже соратник Некрасова, тоже сотрудничал в «Современнике», тоже был близок к революционерам-народникам, апологет русского крестьянства; в конце жизни страдал сильной душевной болезнью. Николай Герасимович Помяловский (1835–1863) – русский писатель, сотрудничал все в том же «Современнике»; критик дворянства, апологет разночинства и плебейства.

Куприн писал о том, что в русской литературе вслед за Пушкиным, Лермонтовым, Толстым и Достоевским «идет целая плеяда второстепенных писателей, из которых чуть ли не все трагично окончили свою жизнь. Глеб и Николай Успенские, Левитов, Решетников, Помяловский, Гаршин – все они проходят длинной вереницей мучеников. Общественная и политическая реакция, отчужденность общества, материальная необеспеченность, цензурный гнет – все это тяжелым камнем ложилось на их головы и влекло к гибели. Затем наступает в русской литературе сомнительная полоса, большую роль в которой сыграл Ницше» (А. И. Куприн о литературе / Сост. Ф. И. Кулешов. Минск, 1969. С. 295).

А вот традиционный для советского литературоведения текст, где встречается употребление во множественном числе в качестве нарицательного имени существительного не только фамилии Успенского, но и Помяловского, то есть точно как у Черноусого:

«Шестидесятые годы XIX века – бурная и переломная эпоха в истории России, русской общественной мысли и литературы. <…> Разночинцы активно проявили себя не только в политической жизни, но и в области науки, искусства и литературы. Появилась большая плеяда писателей, выходцев из социальных „низов“, „разнообразно и размашисто талантливых людей“, у которых была непреодолимая потребность поделиться с читателем своими жизненными впечатлениями, „сурово и поспешно рассказывая тяжелую правду жизни“ (М. Горький). <…> „Когда гг. Помяловские, Решетниковы, Левитовы, Успенские заговорили о тех же людях, – писал в 1872 году радикальный журнал «Дело», – нельзя было не почувствовать, что эти люди – они сами или по крайней мере их близкие знакомые, что среди этих людей проходила или проходит их жизнь, что эти нужды и горе они знают не понаслышке“» (Ямпольский И. Н. Г. Помяловский // Помяловский Н. Сочинения. Л., 1980. С. 3).