Откровения знаменитостей - Наталья Дардыкина

— Владислав, надеюсь, ваши самостоятельные дети вполне адекватно воспринимают ваши сочинения. Они ведь не так просты для осознания. Итальянская критика называет ваш метод «мистическим реализмом». А в жизни вас посещала притягательная и пугающая мистика?

— Со мной происходили совершенно фантастические вещи. Я писал повесть «Тайны жиолнерского искусства». Главного героя, мошенника, доктора Станислава Казина, мне очень хотелось сделать бильярдным шулером, превращающимся в шулера научного. Но я никак не мог понять, в чем может состоять шулерство в бильярде. Хотя на бильярде худо-бедно играю, но терминов специальных не знал, тонкостей игры не понимал. По пьесе Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» знал о существовании бильярдного шулерства. Бросился искать специальные книги. Объездил магазины, рынки — ничего! Отчаялся. Случайно заглянул в магазин на Кузнецком мосту. Увидел книжку «Поэма о бильярде». В голове пронеслось: «Написал же козел стихи про бильярд». Открываю и вижу — там есть все то, что я так долго искал: в подробностях изложено бильярдное шулерство, тонкости игры дореволюционных мастеров, и все виды и стили игры. Принес домой эту реликвию, проверил в Ленинке по каталогу, не значится ли такая книжка там. Но ничего не обнаружил. И решил: эта книжка — мистическая реализация всего, что я так желал узнать.

— Ну а в жизни писателя Отрошенко случались события из ряда вон?

— Я очень внимателен к своим сновидениям. Ни одной ночи не провожу без сновидений и почти всегда помню даже не одно, а несколько сновидений, приснившихся за ночь. На собственном опыте изучил, какие ночные видения могут что-то предсказать. Однажды мне приснились горящие автомобили. Я силился разгадать этот опасный сигнал, понимал буквально: вот поедем на дачу, загорится автомобиль… А случилось все у дома. Шофер, который привез нас на дачу, решил помочь нам сжечь гору хвороста, валежника, плеснул в огонь бензин прямо из канистры. Огромный взрыв качнулся в мою сторону… Я получил 27 % ожога кожи. Четверо суток был в реанимации, в Склифе. Обгорелое лицо, руки. Мой родной дядя, зайдя потом в палату, у меня же спрашивал, где лежит Отрошенко. Лицо мое было распухшим, как у утопленника. В Склифе я пролежал полтора месяца. Это чудо, что меня подняли на ноги, — была большая вероятность, что я не выживу. С тех пор я боюсь сновидений — лучше бы они мне вообще не снились.

— Дача у вас благоустроенная?

— У меня на даче есть все, даже камин. Моя теща заботится о саде. Как не вспомнить о народной шутке: бесконечное удовольствие смотреть на огонь, воду и на то, как другие работают. Я там в основном работаю. Строили нашу дачу явные весельчаки: поставили коробку дома и запили. И мне пришлось в течение нескольких лет обустраивать дом. Очень люблю столярную работу — пилить, строгать, подгонять. Потолки, полы, двери — все сделал сам.

— Не тяп-ляп?

— Нет. Все делаю по книжке, с точными расчетами, с хорошим инструментом. Материал выбираю очень качественный. Мои гости не верят, что я сам довожу дом до совершенства. Каждые выходные к нам обязательно кто-то приезжает — то мои друзья, то приятели сыновей. Приезжала однажды итальянка Бьянка — она переводит для издательства «Воланд» мои рассказы. Ее поразило, что моя теща превратила участок в ботанический сад — там невообразимые розы, клематисы. Ахнула Бьянка: «Я-то думала, что в России только елки и березы растут. А у вас же просто юг…»

— У вас есть машина?

— Вождение автомобиля для меня — удовольствие. Чтоб успокоиться, мне надо или выпить таблетку феназепама с валерьянкой, или проехать километров 100 на машине. За рулем успокаиваюсь. Особое удовольствие — коллекционировать вождение разных машин. Водил почти все европейские иномарки.

— Свои?

— Зачем? Машины знакомых или взятых напрокат. В Италии мы много ездили — 300 000 километров накатали. За рулем, под ритм быстрой музыки, в тебе самом включается какое-то строгое устройство — все выполнять по правилам вождения. Эта подчиненность строгим правилам дает мне покой.

— Какие машины были у итальянского лауреата?

— У меня чередуются русские машины с иномарками. Сейчас у меня русская. До этого мой «Сааб-900» меня достал своей дороговизной. Очень дорого его обслуживать. Эта дороговизна не компенсируется его красотой. Но скажу — лучше этой машины у меня не было. Но я вынужден был этот «сааб» продать — слишком разорителен ремонт. Купил русскую двенадцатую модель. Она лучшая из «Жигулей».

— Писатель «мистического реализма» как-то реагирует на русскую чернуху — в политике и в экономике?

— Всегда и при всех правительствах я был аполитичным. На злободневные политические и скандальные конфликты смотрю слегка отстраненно.

— Кто ваши друзья?

— Не верю в дружбу в литературном мире. Люди искусства почти все эгоцентричны. У меня есть друг со школьных времен, Василий-психолог, работает сейчас в Академии наук. Убежден, самая крепкая дружба — это университетская, институтская.

— Владислав, вы носите явно католический медальон Божией Матери.

— В Падуе, в соборе Святого Антония, я купил этот католический медальон. Я православный христианин. В Италии ходил молиться в католические соборы. В России хожу в православные церкви. Какие-то расхождения между ними меня лично не занимают. Нужно верить и обращаться прямо к Богу. В религиозном отношении я, наверное, космополит, экуменист.

— Как вы рискнули создать свою Гоголиану, когда изданы блестящие книги Игоря Золотусского и Юрия Манна? На ваш взгляд, бессмертная душа Гоголя как-то среагировала на ваши фантазии?

— Сначала все шло достаточно радужно. Желание писать о Гоголе возникло у меня в Италии. И когда в Москве я уже написал большую часть своих эссе, мы вновь поехали с женой в Рим. Я не раз бывал у дверей дома, где жил Гоголь. А тут мы с женой рискнули позвонить в любую квартиру этого дома. Подходим почти вплотную, и я внезапно ощутил приступ дурноты, обморочности. Состояние, похожее на то, что бывало у самого Гоголя, что он называл обмиранием. Как следствие вегетососудистой дистонии у него бывали приступы «панической атаки». Гоголь не был сумасшедшим, как ни пытались причислить его к таковым иные мемуаристы, в частности дореволюционный психиатр Чижов в своей книжке «Болезнь Гоголя», приписавший гению шизофрению. У дверей писателя со мной и произошла эта паническая атака — мандраж по всему телу, чувство страха, состояние какого-то удушья, ужаса.