Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова

Ключи от её квартиры Данила отправил вместе с вещами, да и допускал, что она могла сменить замки. Рыться в её сумочке — не больно-то благородный поступок, но ему поздно раздувать грудь. Тем более, что там постоянно печет.

Попав в подъезд и поднявшись на её этаж своими ногами — настолько неспешно, что сам в себе заподозрил трусость — Данила окончательно затормозил у двери.

Крутил ключи в руках, понимая, что она тоже свои замки не меняла.

В отличие от него, не занималась сжиганием мостов. Просто смотрела, как жжет он.

Носила крестик. Сняла кольцо с пальца, так как перестала быть для всех (а главное — для него) невестой, но её боль не переросла в злость. Благородной оказалась она. Настолько, что сумела сохранить в сердце рафинированную любовь, которая случилась у них. Без дерьма, на котором сосредоточил свое внимание он.

Его обвели вокруг пальца, а Санта умудрилась зацепиться за их общую суть. Это требовало куда больше сил, чем защита собственной чести. Она выбрала потратить себя на это.

Он так искренне верил в её эгоизм, а оказалось, что сам — куда более цинично-эгоистичен. И даже это она ему в вину не вменила.

А он теперь думал постоянно — о степени каждого.

Сыновья Петра возлагали всю на собственного отца, лелеяли свою обиду и злость. Пётр шел у них на поводу.

Его за это нельзя осудить. Они — его дети. И в их воспитание он вложился, насколько мог. Но что выросло — то выросло. Могло ли вырасти что-то другое, не разведись их родители? С высокой вероятностью, нет. Просто виноватые находились бы другие.

Живые доказательства тому — Лена и бесконечные попытки её унизить. Сам Данила, виновный в том, что где-то оказался лучше, где-то человечней, где-то просто ближе их отцу… Абсолютно ничего не успевший сделать, виноватый перед Щетинскими просто за факт своего рождения, «очернивший» биографию Игната Данечка…

Санта. Сестра, которую не жалко настолько, чтобы…

Данила не додумал. Квартира девочки-Света встретила его глухой тишиной.

Он сознательно не крутил головой, не оживлял воспоминания. Задача проста — собрать какие-то вещи, чтобы Санта могла остаться у него. На сколько дней, недель или жизней — неизвестно. Просто сделать так, чтобы его новое «Санта, я тебя не отпускаю» имело малейший шанс на ответ: «хорошо».

Ему необходимо вернуть ей уверенность. Как это сделать — сходу не понятно, но он разберется. Он в таких кейсах за свою жизнь побеждал… Никто не верил, а он видел…

И тут увидит. Должен.

А пока ей нужно в чем-то спать, в чем-то ходить. Она вечно таким количеством баночек орудовала… Нужно сгрести всё, что осталось в душевой…

Нужно четко исполнять свои же указания, чтобы не зависнуть взглядом на кровати… Чтобы не вскипеть…

Санта сказала, что она абсолютно ничего не помнит из той ночи. И за это с натяжкой можно благодарить бога. Он хотя бы так её пожалел. Но это ведь не отменяет факта… Самого ужасного в жизни Данилы факта.

Он знал, что Максим — гниль. Он знал, что гниль — братья Санты. Но недооценил.

Насильники — не люди. Пособников точно так же — на корм собакам. Хотя они с высокой вероятностью и есть не станут — побрезгуют.

Гадко, что он дал им целых три месяца, чтобы жить в уверенности — даже такое может сойти с рук. Даже за такое наказаны не будут.

Гадко, что своими руками подарил уродам три месяца жизни в мире, где они чувствуют себя правыми, чувствуют, что за ними победа.

Только такому не бывать. Добро всегда побеждает зло.

Малейший луч света разрезает тьму. Даже если кажется, что она кромешна. Даже если кажется, что её больше. Это иллюзия. Труссы всегда стараются брать массой. Боятся смелости лучей.

Данила собирал вещи, то говоря с собой, то себя же пресекая. Ему бы внимательным быть, а он как-то пропустил…

— Даня…

Дернулся, только услышав свое имя. Ещё и голосом, так похожим на голос Санты…

В дверном проеме её спальни стояла мать.

Лена смотрела, будто привидение увидев…

Застыла, бродя взглядом по нему, по полусобранному чемодану, по полувыпотрошенному комоду…

И в голове у Данилы прокручивается знакомый с детства алгоритм: поздороваться, улыбнуться, спросить, как дела…

А он молча продолжает…

— Даня…

Когда Лена окликает ещё раз громче, собравшись с мыслями, получает от него только быстрый хмурый взгляд. Это не рационально, но Лену он сейчас воспринимает угрозой.

— Даня, где Санта? — она его, кажется, тоже.

Заходит в спальню, кладет такие же ключи, как нашел он в сумке у её дочери, на угол комода, тянет руку к нему.

Он не реагирует сразу. Она сразу не отступает. Сжимает пальцами плечо, не просит об ответе — взглядом и жестом — требует.

Пытается извернуться и заглянуть в лицо сама. Не играет в жесткость, не станет пусто угрожать, но и слабостью в ней не пахнет. Она же мать…

— В безопасности, всё хорошо…

Он выдает херню, сам понимает. Таким Лену не успокоишь. Хотя её, наверное, вообще сейчас ничем не успокоишь…

— Она не берет трубку. Должна была днем ещё дома быть. Где она, Дань?

Тон Елены — спокойный. Вопросы — разумны. Она с ним разговаривает, как с опасным психом. В голове наверняка крутятся совсем другие формулировки, но она достаточно умна, чтобы держать их внутри.

— Санте ничего не угрожает… Всё хорошо. Она наберет. Спит просто…

— Где спит?

Их диалог сейчас — максимально далек от адекватности.

Данила продолжает закидывать вещи, пальцы Лени продолжает вжиматься в его плечо. Оба знают, что физически она против него — ничто. Но оба же в жизни не подумали бы, что это может иметь хоть какое-то значение…

— Даня!

В итоге не сдерживается именно Лена. Ещё не вскрикивает, но говорит значительно громче. Практически заставляет на себя посмотреть.

В её