Катастрофа - Валентин Лавров

Подхватив его, Перов без остановки несся три квартала. Портфель был заманчиво тяжел. Забравшись на пустынный дворик, счастливец, дрожа не только от утреннего холода и пустого желудка, но и от волнения, вскрыл портфель. Там лежал объемистый пакет, перетянутый бечевкой, точь-в-точь такой, на которой еще на прошлой неделе бродяга хотел повеситься, да, как теперь выяснилось, к счастью, передумал.

Разорвав пакет, Перов увидал тугие банковские пачки денег. Их было так много, что лень было считать.

Засунув пакет под рубаху, счастливец понесся дальше — заметать следы. К полудню забрался в парижский заснувший мир — квартал Марэ. Здесь, среди облупившихся фасадов древних строений, замысловатых проходов, он нашел безлюдный и темный дворик, где, отлежавшись, отпрятавшись, отсидевшись и убедившись, что вокруг — ни души, спрятал сверток под какую-то древнюю плиту, заделав щель камнем.

Из пакета он вынул одну пачку — стофранковые билеты, меньше банкноты не нашлись. С хозяйским видом он поглядывал на витрины магазинов, подолгу останавливаясь и любуясь на модные костюмы, котелки с шелковыми лентами, эластичные подтяжки, бриллианты и золотые перстни в ювелирном магазине Иосифа Маршака.

Он решил для начала хорошо одеться и потом пойти, скажем, в фешенебельный русский ресторан под иностранным названием «The Kitty», тем более что обладатель миллиона оказался как раз на улице Святого Георгия, где и находится это заманчивое заведение. Этот ресторан он хорошо помнил по своему последнему, до революции, посещению Парижа.

Служил он тогда в министерстве торговли и промышленности. Сам министр Сергей Иванович Тимашев и член Совета министров тайный советник Николай Петрович Ланговой направили Перова в Париж на важные переговоры. Перов был юристом и дело свое знал блестяще.

Вот и тогда, в одиннадцатом году, он сделал все как надо. Перов сумел принести доход в несколько сотен тысяч рублей, за что министр лично благодарил его золотыми часами с золотой же цепочкой и памятной надписью.

В Париж он приезжал в тот раз с женой и дочкой. В «The Kitty» Перов имел полную возможность потрафлять своим гурманским наклонностям. В меню ресторана были раки, различная икра, грибы, селедки, кулебяки, рассольник, отлично готовили тут осетрину, пожарские котлетки. А какие были ватрушки с вишнями! Впрочем, почему же были — остались! Только надо помыться, приодеться — и швейцар подобострастно согнется перед ним, бывшим статским советником.

Он теперь купит небольшой домик в предместье Парижа, автомобиль, откроет юридическую контору — специально для русских. Доходы так и потекут к нему. Будет жить не хуже, чем жил на Невском проспекте.

Тем более… тем более, что в России страшная беда случилась с его семьей. В Саратове, куда он бежал из революционного Петрограда, надругались над его женой и дочерью — на его глазах.

Не красные, не белые — так, какая-то банда.

Перов опустился на решетку метро. Прекрасное место, лучшее место, если у вас нет камина в доме. Как и самого дома. Почти недвижимым бывший статский советник оставался, может, час, может, два. Трудно сказать, что происходило в его душе. Только вдруг он поднялся и побрел в темный дворик в квартале Марэ. Достав пакет с франками, вложив в него и недостающую пачку, он отправился в полицию.

* * *

…Мечту свою он все-таки осуществил. Получив законную четверть суммы находки — это был целый капитал! — Перов приоделся, купил четыре костюма, кучу галстуков, серебряный портсигар и золотой перстень с крупным изумрудом. Он сходил в Оперу и Лувр, посетил литературный вечер, посвященный памяти Толстого, на котором задал вопросы Бунину и Куприну.

Теперь он завтракал только в хороших ресторанах. В кармане держал газеты, которые сообщили о его благородном поступке. Поселился Перов в «Мажестике». Едва не женился на очаровательной француженке, которая носила ему по утрам кофе в номер, находилась там минут тридцать и уходила с подарками.

Но однажды утром, когда Люси пришла, как обычно, она его не застала. Заявился жених лишь к полудню, какой-то помятый, и весь вид его говорил о том, что ночью он много пил и мало спал. У него больше не было серебряного портсигара и золотого перстня с хорошим изумрудом. У него вообще ничего не было—! все забрала несчастная карточная игра. Ведь бывает, что не везет! Остались лишь четыре костюма.

Пошарив в их карманах, он нашел стофранковый билет, который подарил заплакавшей Люси: у нее опять рушились мечты, а девушке в тридцать пять это тяжело!

…Через полгода в Сене выловили тело какого-то бродяги. Во временном удостоверении, найденном в кармане, значилось, что это русский и фамилия его «Перофф».

На этот раз газеты ничего не писали.

3

Российская жизнь с ее изобилием закончилась, но россияне все еще пытались жить как прежде.

Князь Феликс Юсупов, убийца Распутина, ночами терзался кошмарами и пробуждаемой вдруг совестью. Днем же швырялся деньгами направо и налево.

Но прежних российских поместий не было, франки пришли к концу, и в долг давать больше никто не хотел.

Тогда Юсупов вспомнил, что ему удалось сказочно провести за нос большевистских таможенников. Когда он бежал из России, то сумел протащить за собой две великолепные картины Рембрандта— «Человек в высокой шляпе» и «Дама со страусовым пером» (они были скрыты под намалеванными сверху пейзажами, не имевшими, понятно, никакой ценности).

И вот теперь разразился скандал. Терзаемый нехваткой денег, Феликс дал их в залог под полмиллиона долларов американскому богачу Уайндеру. Долг Юсупов вернул, зато Уайндер картины зажульничал, возвращать отказался.

Газеты опубликовали эту историю и пожалели обманутого князя. И еще они сообщили, что бедность заставила Юсупова дешево продать кое-что из фамильных драгоценностей: бриллиант «Полярная звезда» за 400 тысяч долларов, бриллиант марокканского султана — за 200 тысяч и не поддающиеся оценке знаменитые серьги Клеопатры…

Приходилось привыкать к заграничным нравам.

Среди ювелиров и миллионеров здесь оказалось немало жуликов.

4

Писатели тоже бедствовали, и они не были отягощены бриллиантами.

По этой причине создали комитет по спасению литераторов от голодной смерти. Комитет решил в спешном порядке провести несколько вечеров, дабы поддержать шаткое существование отечественных классиков, а заодно и профессиональных бездарей.

31 декабря в газетах появилось объявление:

КОМИТЕТ ПОМОЩИ РУССКИМ ЛИТЕРАТОРАМ И УЧЕНЫМ

января 1921 года Зал ГАВО

Литературно-музыкальный вечер памяти ЛЬВА НИКОЛАЕВИЧА ТОЛСТОГО

При участии: академика И.А. Бунина, графа А.Н. Толстого, А.И. Куприна, М.А. Стаховича и артистов петроградских театров Е. Рощиной-Инсаровой, Ю. Озаровского, М. Прохоровой. Пианист—А. Браиловский.

Билеты от 30 до 3 франков.

Подробности в афишах.

Доходы от таких вечеров шли не только выступающим, но и вообще нуждающимся. Более трех десятков лет многие литераторы будут пробавляться подобной помощью. Бунин охотно вызвался участвовать в этой благотворительной акции.

* * *

Дело доброе, да вот незадача: еще 2 декабря у Бунина случился сердечный припадок. Вера Николаевна за больным нежно ухаживала. Врач прописал исключительно постельный режим. Но Бунин никого не слушал, целые дни проводил за письменным столом. После долгого перерыва он вновь писал. И вдохновенье снизошло на него.

Писал, зачеркивал, вновь переписывал, оттачивал до кристальной чистоты:

«Рождество, много снегу, ясные морозные дни, извозчики ездят резво, вызывающе, с двух часов на катке в городском саду играет военная музыка. Верстах в трех от города старая сосновая роща…»

Он закрыл широкими ладонями глаза, уставшие от долгой работы. И ясно представил, как идут по заснеженному полю молодые люди, проваливаясь длинными шведскими лыжами в глубоких местах и крепко держась на взгорках, смеясь, перекрикиваясь, порой падая набок, упираясь рукой в белый пушистый снег. Первым, торя путь, идет лицеист, ловкий сильный парень. За ним— гимназистка, в конькобежном костюме, с мехом вокруг шеи, розовыми щечками, веселыми, сияющими глазами.

За ними еще пара — кадет, высокий, полный молодой человек, и неловкая, все время путающаяся курсистка в пенсне, близорукая, в настоящем лыжном костюме.

И вновь чистый лист бумаги покрывается его твердым и чуть угловатым почерком:

«Роща близится, становится живописнее, величественнее, чернее и зеленее. Над нею уже стоит прозрачно-бледная круглая луна. Справа чистое солнце почти касается вдали золотисто-блестящей снежной равнины с чуть заметным зеленоватым тоном…»

Ах, русское рождество — с морозами, атласный снег под темно-фиолетовым вечереющим небом, коренник, бешено несущийся по накатанной дороге с веселой подгулявшей компанией, ни с чем не сравнимый хвойный запах! Россия, Россия.