Катастрофа - Валентин Лавров

В Берлине с лекцией выступил Антон Иванович Деникин, еще в апреле сложивший с себя звание Верховного правителя Южно- русского правительства и объявивший своим преемником Врангеля. Сам Деникин на английском эсминце отправился в эмиграцию.

Замирение Пилсудского с Троцким дало возможность большевикам обрушить все свои силы на армию Врангеля, раздерганную, распропагандированную, где рядом с геройским самоотвержением соседствовали малодушие и предательство.

2

Владимир Бурцев, начавший с увлечения террором и призывами к цареубийству, стал знаменитым после своего сенсационного разоблачения Евгения Азефа (правильней — Азева). В Париже с 1920 года Бурцев издавал газету «Общее дело». Он печатал материалы, в которых на основании новых изысканий обвинял большевистскую верхушку в шпионаже в пользу Германии.

Разоблачительную публицистику Владимира Львовича с охотой помещали многие эмигрантские газеты:

«Бурцев напоминает, что начиная с мая 1917 года он формально обвинял Ленина и его многочисленных друзей — Троцкого, Зиновьева и Раковского в сношении с неприятелем и в измене России. Правительство Керенского, пишет Бурцев, осталось глухим к моим обвинениям, давая большевикам возможность продолжать их дело измены. Бурцев заявляет, что он всегда имел полную уверенность в том, что Ленин во время войны поддерживал сношения с Германией… Во время последней поездки в Берлин лицо, занимающее в Германии высокое положение и игравшее во время войны значительную роль, категорически подтвердило убеждение Бурцева в том, что Ленин состоял на службе у Германии и получал от нее деньги. Бурцев пишет: «Я утверждаю, что начиная с августа 1914 года и в сравнительно короткое время немцы передали лично Ленину 70 миллионов марок для организации большевистской агитации в союзных странах. Конференции в Циммервальде и Кентале, которые сыграли такую отрицательную роль в международном социалистическом движении, были организованы Лениным на германские деньги и при помощи германского генерального штаба. В течение 1915 и 1916 годов Ленин много раз посещал тайком германское посольство в Берне, где агенты генерального штаба вручали ему деньги и давали инструкции для его дальнейших действий» (Варшавская газета «Свобода», 5 октября 1920 г.).

3

Войска Врангеля отступали к роковой черте — Крыму.

42-летний барон с 11 мая двадцатого года стал главкомом русской армии. Лихой наездник, бесстрашно ходивший в первых рядах нападающих на вражеские редуты, успел отличиться еще и войне с японцами. В 1910 году он с блеском окончил академию Генерального штаба. В первую мировую получил чин генерал-майора и под свое начало — кавалерийский корпус.

Уже во время гражданской войны с присущей ему горячностью готов был провести земельную реформу, отобрать землю у помещиков и всю ее передать крестьянам. Склонен был значительно сократить чиновничий аппарат России, не только поглощавший уйму средств, но своими амбициями и бюрократическими структурами, порой похожими на непроходимые болота, засасывавший многие полезные дела и начинания.

Выступая перед офицерами или представителями финансов и банкового дела, Петр Николаевич пытался вдолбить в их головы уверенность в победе белого движения.

— Для этого, — говорил он, — нужны единство и еще раз единство!

Его высокая стройная фигура в черной черкеске весьма напоминала лихого джигита, каким он и был по всей своей сущности, не только в стратегии, но и в политике. Его несколько странное, удлиненное лицо с «волчьими глазами» производило сильное впечатление. Во всем — в манере говорить, в нервных и решительных жестах, в повелительном тоне — чувствовался сильный и решительный человек.

Ему вечно не хватало времени, он спал по три, по четыре часа в сутки. Он был очень строг с подчиненными.

Врангель очаровывал всех, с кем сталкивался, — простотой обращения, ласковой лукавой улыбкой и любовью к России.

— Куда там разным Англиям со всеми их колониями! — уверенно говорил барон. — Богатства наших недр неисчислимы, земли плодородны, а народ, народ какой! Господь, создавая русских, устроил себе пиршество: и трудолюбивы, и умны, и сильны!

И добавлял при этом:

— Только правители должны быть достойны такого народа! А с этим у нас не всегда было ладно.

Николая он не любил, считая его безвольным и недалеким. Но чтил его монаршье предназначенье.

Как покажет ближайшее будущее, барон и сам оказался далеко не безупречным стратегом и политиком.

В создавшейся военной обстановке Врангель считал, что войну следует кончать, сохранив при этом «южнорусскую государственность».

Увы, из этих замыслов ничего не вышло.

В октябре двадцатого года Петр Николаевич развернул боевые действия с целью вывести войска за Днепр, вновь овладеть Одессой и установить связь с Польшей — на Правобережной Украине.

Пилсудский отказался воевать с большевиками, однако позволил Борису Савинкову сформировать на своей территории 3-ю русскую армию. Она насчитывала до 80 тысяч человек. Грозная сила!

Но белые дрогнули под ударами большевиков, наступавших в Северной Таврии. Врангель не сумел организовать отпор и отступил на Крымский полуостров.

* * *

Когда последние эшелоны врангелевских войск переходили через Перекопский перешеек и Сивашский мост, в Севастополе наблюдалось праздничное оживление. Сюда съехались представители торгово-промышленных и финансовых учреждений. Некоторые прибыли даже из Лондона, Парижа и Константинополя.

В ожидании прихода большевиков все чувствовали себя весьма неуютно. Хотелось не обсуждать экономические проблемы, а подхватиться и бежать на раздутых парусах.

Но вот в зале появился Врангель. Взойдя на сцену, он грозно поднял кулак и крикнул громовым голосом, словно командовал кавалерийским полком:

— Друзья! Не теряйте мужества! Мы отступили, это отступление вызвано стратегическими соображениями! Нельзя держать столь растянутую линию фронта против врагов, намного превосходящих своей численностью. Но подступы к Крыму — броня. Большевики сломают о нее зубы. Слава великой России!

Товарно-промышленники крикнули «ура!» и, вполне успокоенные, стали обсуждать очередные реформы.

24 октября старого стиля газеты опубликовали беседу с генералом Слащевым — тоже весьма успокаивающую, как настойка валерьянки: «Укрепления Сиваша и Перекопа настолько прочны, что у красного командования ни живой силы, ни технических средств для их преодоления не хватит… По вполне понятным причинам я не могу сообщить, что сделано за этот год по укреплению Крыма, но если в прошлом году горсть удерживала крымские позиции, то теперь, при наличии громадной армии, войска всей красной Совдепии не страшны Крыму. Замерзание Сиваша, которого, как я слышал, боится население, ни с какой стороны не может мешать обороне Крыма и лишь в крайнем случае вызовет увеличение численности войск за счет резервов. Но последние, как я уже говорил, настолько велики у нас, что армия сможет спокойно отдохнуть за зиму и набраться новых сил».

Все это оказалось нашим — увы! — столь обычным российским бахвальством!

Прошло всего четыре (!) дня, и Врангель подписал указ об эвакуации из Крыма. Не сумев организовать большевикам отпор, генералы употребили свои стратегические таланты на организацию бегства.

Этот разгром на всех произвел ошеломляющее впечатление — гак он был неожидан.

4

Когда Бунин вернулся после очередной прогулки по Булонскому лесу, Вера Николаевна, встретившая мужа в прихожей, радостно произнесла:

— Ян, а у нас гость дорогой — Оболенский князь Владимир Андреевич!

Оболенский, уроженец Петербурга, был на год старше Ивана Алексеевича. Когда-то их познакомил на одном из банкетов в петербургском ресторане «Вена» академик Овсянико-Куликовский. Князь сразу же понравился Бунину. Почти весь вечер они рассказывали друг другу о себе. Выяснилось, что у них не только много общих друзей, но и много общего и в судьбах.

Как у Бунина, отец Оболенского был весьма колоритной фигурой. Он учился в училище правоведения вместе со знаменитым К.П. Победоносцевым, дружил с ним, хотя не разделял его политических взглядов. Ближе Андрею Васильевичу были его приятели— славянофилы Аксаковы, Киреевские, Кошелев. Отец служил в Калуге, где участвовал в реформе 1861 года и заслужил репутацию нелестную — «крайнего либерала». Был предан и другой пагубной страсти — карточной. Последняя стоила ему дорого — он проиграл почти все свое немалое состояние.

Так что среди богатых Оболенских юный Вова вполне по справедливости считался бедным родственником.

Отец, проигравшись, вскоре умер, оставив вдову и сына один на один с суровой прозой жизни. Владимир поступил в Петербургский университет, где был учеником Д.И. Менделеева и П.Ф. Лесгафта. (Последний завещал свой скелет родному учебному заведению, где он хранится, если не ошибаюсь, по сей день.)