Прыжок самурая - Николай Абин

«Значит, война… Война…» – обреченно подумал Номура.

– Китисабуро, это свершилось! Да поможет Небо нашему императору! – радостно воскликнул Курусу и протянул срочную радиограмму из Токио.

В ней за подписью министра иностранных дел Того подтверждалось кодовое сообщение о «Восточном ветре» и предписывалось завтра, 7 декабря, ровно в тринадцать ноль-ноль, вручить госсекретарю Корделлу Хэллу ответную ноту, в которой японская сторона отклоняла все предложения американской стороны и прерывала всякие переговоры де-факто.

Номура потухшим взглядом прошелся по тексту и печально произнес:

– Значит, Большая война? – озвучил он свою мысль.

– А что, прикажешь и дальше бить поклоны перед этими зажравшимися янки? – вспыхнул Курусу.

– Сабуро, но воевать против всего мира – это самоубийство и …

– Какого мира?! – не дослушав до конца, перебил тот. – Против Сталина, Рузвельта и Черчилля?! Да они только и ждут, чтобы вцепиться друг другу в глотку!

– Это заблуждение! Это величайшая наша ошибка! Гитлер пусть на время, но объединил их. И, пока он жив, и ему, и нам как союзникам Германии придется воевать на два фронта, – стоял на своем Номура.

– Гитлер?! Да он их всех переживет и если не сегодня, так завтра повесит Сталина на этом э… мавзолее.

– Повесит? А как же наступление русских под Москвой?

– Это последняя агония большевиков, – отмахнулся Курусу.

– Нет и еще раз нет! Мы очень плохо знаем русских, они еще себя покажут! Нам не хватит ресурсов выиграть затяжную войну. Мы уже сегодня задыхаемся от нехватки бензина, солярки и стали.

– Вот потому войну надо было начинать еще вчера! Когда нефть с промыслов Борнео и Малайи будет в баках наших самолетов и танков, они сразу станут шелковыми и сами приползут к нам на коленях!

– Это иллюзия! Продолжение переговоров давало нам шанс без больших потерь закрепиться на достигнутых позициях в Китае и дальше, не торопясь, протаптывать дорогу в Индокитай. Теперь у нас такой возможности уже не будет.

Курусу, и без того измотанный нервотрепкой последних дней, решил больше не спорить. Обхватив за плечи несговорчивого посла, он примирительно сказал:

– Китисабуро, я тебя прекрасно понимаю, ты отдал много сил, чтобы сблизить наши позиции с Америкой, и император ценит это, но…

– Это мой долг! Но сейчас какое это имеет значение, когда все полностью разрушено! – с горечью произнес Номура.

– Именно – долг! – ухватился Курусу. – Сегодня император требует от нас большего! Завтра мы должны сказать в глаза врагу, что объявляем ему войну. Это тяжелая ноша, и она легла на твои и мои плечи. Нам понадобится железная выдержка, враги не должны прочесть на наших лицах и тени сомнения. Они должны увидеть в нас непоколебимую уверенность в будущей победе нашего императора и устрашиться японской военной мощи!

– В этом, Сабуро, ты можешь не сомневаться! – заверил посол.

– А я и не сомневался! – сказал Курусу и поторопил: – Времени у нас осталось мало. Надо немедленно уничтожить все документы, касающиеся операции и нашей агентуры в США.

В ту ночь свет в окнах посольства Японии не гас до утра. Первой в огонь полетела шифровка Того, вслед за ней – секретные архивы разведки и донесения агентов. В углу обширного посольского двора полыхал громадный костер, в пламени которого догорали последние мирные надежды посла Китисабуро Номуры.

В это же время дешифровальщики ВМС США с помощью «Магии» приступили к раскодированию перехваченной депеши Того. Но уже ни они, ни сам президент Рузвельт, ни даже Господь Бог были не в силах остановить роковой прыжок «самурая». «Восточный ветер» вовсю раздувал паруса эскадры Нагумо.

…Густая чернильная мгла надежно укрыла японские военные корабли от воздушных разведчиков. Металлический корпус авианосца заскрипел и крупной дрожью отозвался на работу мощных машин. Маховики турбин набирали обороты, гребные винты вспенили воду за кормой, стрелки магнитных компасов заметались в своих медных котелках и застыли на курсе «Пёрл-Харбор». Эскадра на всех парах летела к американской военно-морской базе.

Тупой нос глубоко зарывался в волну и поднимал по бокам седые буруны. Мелкая изморозь оседала на крыльях и фюзеляжах самолетов, хищно нацеленных в небо жерлах орудий, поручнях капитанского мостика, фуражке и лице самого капитана. Вахтенные команды ни на минуту не покидали своих постов, так как никто не знал, когда с флагмана поступит боевой сигнал, но сердце подсказывало морякам, что бой может начаться в ближайшие часы.

Тревожно было и в кают-компании. Ужин давно закончился, но офицеры не расходились. Спонтанные разговоры возникали то в одном, то в другом месте и так же резко затихали. Говорили о каких-то второстепенных и несущественных вещах, вспоминали старые, полузабытые истории, но о том, что с ними будет завтра, старались не упоминать. Каждый понимал – этого завтра может у них просто не быть.

Внизу, в матросских кубриках, тоже чувствовали себя не лучше. Липкий и холодный страх остаться один на один с мыслями о близкой смерти заставлял моряков сбиваться в кучки. Молодые, полные сил и энергии, они не хотели умирать, все их существо противилось самой этой мысли. Необстрелянные новобранцы жались по углам и пугливо поглядывали на «стариков», те бодрились и нарочито громко рассказывали о боевых походах, об удачных стычках с противником.

Ближе к полуночи экипажи эскадры забылись в коротком и тревожном сне, лишь вахтенные и подвахтенные команды продолжали бодрствовать и вели корабли вперед, на встречу со своей и чужой смертью.

Океан тяжело ворочался и вздыхал, волна вскоре спала, и эскадра пошла на предельной скорости. Вода со змеиным шипением струилась вдоль бортов, укутанных сгустившимся туманом. Удача явно была на стороне вице-адмирала Нагумо и его экипажей: на пути к Пёрл-Харбору им не встретился ни один сторожевик, ни один воздушный разведчик американцев или британцев.

Перед рассветом подул порывистый ветер, туман поредел, и проглянули звезды. Вспыхнув трепетным светом, они быстро поблекли. Океан потемнел, и на какое-то время слился с небом воедино. Ветер утих, все живое замерло в ожидании нового дня.

Но затишье продолжалось недолго, океан ожил, где-то в его глубине зародилось движение, еле заметная рябь сморщила поверхность, и утренний полумрак на востоке разорвала яркая вспышка – над горизонтом показалась кромка багрово-красного диска. Новый день уверенно вступал в свои права, сизовато-молочная дымка быстро рассеялась, и перед взглядами вахтенных открылась пустынная гладь.

Океан словно вымер, не было видно даже слабых дымков рыбацких суденышек, нередко промышлявших в этих водах. Над бирюзовым полотнищем парили только чайки. Злой рок благоволил японцам – воздушная разведка противника в этот воскресный день отдыхала.

На флагмане оживились, капитанский мостик занял Нагумо, он отдал команду – и резкий гортанный голос колокола возвестил экипажам о боевой тревоге.

На кораблях все пришло в движение. Захлопали двери офицерских кают и матросских кубриков, металлические лестницы загудели от топота сотен ног. Расчеты рассредоточились по постам, канониры расчехлили орудия, механики засуетились у самолетов. Поднявшиеся на палубу из теплых кают пилоты, зябко поеживаясь, заняли места в кабинах. Гул множества моторов заглушил шум океана и мощных корабельных двигателей. Эскадра сбросила ход, и авианосцы легли в дрейф.

Пружина войны разжалась. Первый самолет вырулил на взлетную полосу и, хищно поклевывая носом, покатил к старту. В лучах солнца багровым светом налился его единственный глаз – плексигласовый колпак кабины пилота. Механик крутанул пропеллер и отскочил в сторону, винт нехотя провернулся и затем, сердито посвистывая, начал кромсать воздух. Судорожная дрожь затрясла фюзеляж, и истребитель, подобно громадному камню, выпущенному из гигантской пращи, сорвавшись с палубы, взмыл в небо. Вслед за ним одна за другой поднимались в воздух другие машины, выстраиваясь в боевой порядок. Стальные стаи хищных птиц, не встречая на своем пути преград, приближались к цели.

Военная база Пёрл-Харбор, на которой сосредоточились главные силы Тихоокеанского флота США, беспечно нежилась в лучах восходящего солнца. Стрелки часов на стене сторожевой башни с тихим шорохом ползли по циферблату, отсчитывая последние минуты и секунды мирной жизни. В казармах морской пехоты, береговой охраны и на кораблях подъем в воскресный день наступал на час позже. Солдаты и моряки нежились в постелях, наслаждаясь остатками сладкого сна и предвкушая веселую праздность выходного. Впереди были шумный вечер в пабе и зажигательные танцы с девчатами в морском клубе. На ногах были лишь дежурные службы, готовившиеся к сдаче вахт, повара и рабочие команды столовых – позевывая, они разогревали котлы и растапливали печи. Сиреневые дымы закурились над трубами, и вскоре потянуло аппетитным запахом свежеиспеченного хлеба. Перед казармами тоже царило оживление – это команды уборщиков лениво принялись мести плац, отдраивать до зеркального блеска все металлические предметы.