Долгое дело - Станислав Родионов

— Придумала, ведь жена, — обернулся к нему Васин.

— Нет, не придумала.

— Как вы можете ручаться? — Зональный прокурор оценивал умными глазами благодушную позу старшего следователя.

— Интуиция, Андрей Дмитриевич. Работаем не первый год…

Сон отстал, как смытый холодной водой. Рябинин не услышал про агента Госстраха и не заметил объективности старшего следователя. Антимонин допрашивал Лиду… Этот вылощенный, этот золотозубый, этот легковесный тип, с которым раньше он и не разговаривал — не о чем, — допрашивал его Лиду. Но чему он возмущается? Членов семьи взяточника всегда допрашивают. Ох, Лида, Лида…

И промелькнуло, исчезая…

…Формалистом становится тот юрист, у которого нет чувства справедливости…

— Вы что-то сказали?

Глаза заместителя прокурора города смотрели на него с холодным удивлением. «Вы что-то сказали?» Это ему. И другие глаза тоже смотрят на него. Глаза Васина: мол, выскажись, приоткрытого виднее. Глаза Юрия Артемьевича: ничего не говори, сдержись. И Антимонина: интересно, что в таком положении можно сказать? А он скажет.

— Теперь я знаю, какой судья, прокурор или следователь становится формалистом.

— Какой же?

До Рябинина долетели сцементированные звуки «ккж», но он их понял.

— Который не имеет чувства справедливости.

— Это в Ваш адрес, Валентин Андреевич, — довольно улыбнулся Васин.

— Так, а что скажет прокурор района?

Юрий Артемьевич почему-то встал, поглаживая широкой ладонью нервный подбородок.

— Глупости всё это, товарищи. За Рябинина я ручаюсь, как за себя. Если он взяточник, то и меня нужно увольнять к чёртовой бабушке…

Беспалов хотел сказать что-то ещё, но заместитель прокурора города выстрелил в него своим «так». Юрий Артемьевич схватился за подбородок и сел. Он в судах выступал плохо, не юридически, упуская доказательства, — говорил коротко и прочувствованно. И Рябинин улыбнулся ему, вымученно и криво.

Они, вершители его судьбы, выспались, побрились, позавтракали и приступили к своим обязанностям. Обычная работа в обычный день. И не знают, что сегодня ночью он понял то, что, может быть, никто из них не понимает. Конечно, не понимают. Иначе заместитель прокурора города не отщёлкивал бы свои метрономные «так». Иначе Васин не раздваивал бы своё лицо. Антимонин не сидел бы равнодушно, как на похоронах нелюбимого соседа. И Юрий Артемьевич не переживал бы из-за пустяков — ну что значит прослыть взяточником, когда есть люди, которые тебя любят… Что значит он и значат все они в кабинете, когда за окном — человечество, космос, вечность?

И промелькнуло, исчезая…

…Люди жаждут найти разумных существ на других планетах. На земле бы поискать, на земле…

— Так, — повторил заместитель прокурора города и, как показалось Рябинину, повернулся к нему, хотя он отчётливо видел, что тот лишь смотрел на него.

— Товарищ Рябинин, до меня дошли слухи о ваших философских поисках…

— А это хуже взятки? — спросил Рябинин сонно.

— Я этого не сказал.

Васин улыбнулся сокрушённо, поджимая губы: дожили, заместитель прокурора города узнал. Антимонин улыбнулся, предвкушая что-то вроде пикантного анекдота. И только Юрий Артемьевич вернулся взглядом к своим подножным паркетинам.

— Товарищ Рябинин, а почему в своих поисках вы не обратитесь к книгам?

— К чужому опыту?

— Да, к опыту человечества.

Все смотрели на заместителя прокурора города — не потому, что он начал бездельный разговор, а удивлённые тоном, из которого пропала шрапнельная сила, стрелявшая словами-осколками.

— Мы слишком привыкли жить за чужой счёт, — буркнул Рябинин.

— А вы знаете, почему технический прогресс опережает нравственный?

— Потому что технический проще, — опять сказал Рябинин — или опять буркнул?

— Почему за сто двадцать тысяч поколений, проживших на земле, человечество набралось ума меньше, чем должно бы?

Теперь Рябинин смотрел на Валентина Андреевича и молчал, сбитый с толку. Заместитель прокурора города, гроза следователей, сухой, сухощавый, моложавый, всегда затянутый в хрустящие одежды, хотел с ним поговорить на свободную тему. Тут, на судилище, при посторонних. Что известно о нём ещё? Иногда он ложился в больницу — извлечь очередной осколок. У него трое взрослых сыновей. Говорили, что он дважды отказался от повышения…

— Потому что научно-технические новинки перенимаются легко, — не дождался Валентин Андреевич ответа Рябинина. — Молодому человеку очевидно, что электрическая лампочка лучше свечки, а автомобиль лучше лошади.

— Берут папину машину, но не папин опыт, — вставил Рябинин.

— Совершенно верно. А в морали и философии они начинают от пещеры.

— Если начинают, — вставил теперь Беспалов, отрешившись от натёртых паркетин.

— Если начинают, — согласился Валентин Андреевич. — Отсюда скачок в науке и технике и отставание в духовной жизни. Так есть ли смысл пренебрегать гуманитарным опытом поколений?

Рябинин об этом уже думал, об этом уже с кем-то спорил.

— Его невозможно взять, — сказал он.

— Почему же?

— Ни один роман о любви не заменит самой любви.

Антимонин почему-то рассмеялся. Валентин Андреевич глянул на него, потом на часы и сделался заместителем прокурора города:

— Так. Всё, товарищи.

— Как всё? — опешил Васин. — А что же с Рябининым?

Заместитель прокурора города помолчал, остановив ничего не выражающий взгляд на Васине, отчего тот суетливо закрыл папку с бумагами.

— Андрей Дмитриевич, переписать номера купюр мог только человек, который держал их в руках. Кто?

— Копытко.

— Ему переписывать незачем: он сообщать не собирался и взятку отрицает.

— Жена, родственник, приятель, — предположил Антимонин.

— Значит, мы должны допустить, что у Копытко есть очень близкий человек, которому этот Копытко сказал, что идёт давать взятку. Допустить, что этот близкий человек потихоньку от Копытко переписал номера купюр. Допустить, что Копытко видел, как Рябинин прятал деньги в собрание сочинений Тургенева, именно в четвёртый том. Допустить, что Копытко всё это рассказал близкому человеку. Допустить, что близкий человек решил посадить Копытко, поскольку взяткодатель тоже преследуется законом. Так?

— Вряд ли, — сразу согласился Антимонин.

— Да, вряд ли. Скорее всего, это сделал человек, который толчётся в канцелярии и слышал о деле Копытко. Думаю, когда Рябинин закончит дело Калязиной, человек этот найдётся. Номера купюр переписывают не тогда, когда дают взятки, а когда замышляют провокацию.

Вероятно, Валентин Андреевич ждал каких-то ответных слов, но все молчали, ещё не найдясь после столь быстрого и определённого решения дела.

— И ещё, уважаемые психологи. Неужели истинный взяточник не приготовил бы версию, откуда взялись деньги в его книге? Всё, товарищи…

Рябинин вышел первым. Свет дневных коридорных ламп, смешанный с оконным, показался ему лесным туманом, зовущим в свою глубину, к выходу. Или он наполз в прокуратуру ещё с утра? В этом тумане плавают люди, те самые, с которыми ему выпало счастье жить на одной планете и в одно время. Вот проплыл Антимонин, блеснув на прощанье добротными зубами. Проплыл Васин, тихо и загадочно, как «Летучий голландец». И сам он плывёт, опьянев от чего-то. Как выпил стакан сухого вина. Жизнь его напоила.

— Серёжа, привет! — Это выплыла из туманного закоулка Демидова — откуда она тут? Из туманного закоулка.

— Мария Фёдоровна…

— Серёжа, с тебя заметка в стенгазету.

— Будет…

— Поедемте, у меня машина, — сказал Беспалов.

— Какой марки? — заинтересовался Петельников, материализуясь из того же тумана.

— «Москвич».

— А у меня райотделовская «Волга», которая посвободнее.

— Только с юмором, — попросила Демидова.

— Ага, что-нибудь с таким названием, «Как я брал взятку», — посоветовал инспектор.

— А «Москвич» не хуже «Волги», — обиделся Беспалов.

— Жрать хочется, — заключила Мария Фёдоровна.

— У него дома есть свежие грибы. — Петельников кивнул на Рябинина.

— Если сделать в сметане… — замечтал вдруг Беспалов.

— А сверху красным перчиком, — поддержал инспектор.

— Кто? Я обязательно сожгу, — призналась Мария Фёдоровна.

Они тоже пьяны. Какие-то заметки, какие-то машины, какие-то грибы… На воздух бы. Но с ними.

— Сделать грибы можно попросить вон ту дамочку. — Петельников смотрел на далёкую фигурку, поникшую в сумрачном углу…

Как-то они сблизились: Рябинин ли шёл, Лида ли бежала…

Она привстала на цыпочки и ладошками схватила его голову, заглядывая за мутные стёкла очков — что там?

— Близорукенькие…

Он уткнулся в её кофту, у ворота, у самой шеи, где пахло духами и кожей…