Долгое дело - Станислав Родионов

Инспектор открыл стол и вытащил шесть предметов. Зеркало, в которое он посмотрелся и спрятал, взбив пальцами волосы огненной феерией. Крупную матрёшку с матрёшечками внутри, которых он выставил в ряд на подоконнике. Пачку заграничных сигарет неизвестного государства, которую он опустил рядом с пепельницей. Учебник криминалистики, который он положил на край стола. Нож, здоровый и кривой, как турецкая сабля, который он хотел было воткнуть в столешницу, но оставил рядом с учебником. Журнал «Вопросы психологии» — этот он бросил перед собой.

И тогда постучали.

— Прошу! — крикнул Леденцов, хотя дверь была от него так близко, что хватило бы шёпота.

Холстянникова вошла и остановилась, как и предполагал инспектор, у сейфа, не зная, куда деть взгляд, — он как-то в комнате не умещался.

Леденцов встал:

— От себя и от имени приветствую вас в районном отделе внутренних дел.

— Вы тут работаете? — удивилась она.

— Нет, я тут думаю.

— А где же работаете?

— На оперативных просторах, Валентина… как дальше?

— Альбертовна. А вас как звать?

— Меня коротко — инспектор Леденцов. Садитесь, Валентина Альбертовна. Чай, кофе, кисель, коньяк?

— Пожалуй, чашечку кофе, — согласилась Холстянникова, не представляя, откуда что тут может взяться.

Леденцов рассчитал точно: чай теперь не в моде, кисель тем более, коньяк вряд ли она будет, а вот кофе… Он встал, протянул руки, открыл сейф и достал громадную белую чашку и двухлитровый термос. Без крышки он задымился, как вулкан.

— С молоком, уже сладкий. Хотите бутерброд с котлетой и луком?

— Нет-нет, спасибо. — Она с недоумением смотрела на поллитровую фаянсовую чашку, боясь к ней притронуться.

— Пейте. Говорят, что кофе продлевает жизнь. В Копенгагене есть столетний мужик, который пил только кофе. А его приятель пил чай и прожил всего пятьдесят. Правда, в том же Копенгагене живёт стодвадцатилетний дядька, который пил одно какао…

Холстянникова осторожно приподняла чашку и, удерживая, отпила чуть не кипевший кофе.

— А вы подуйте, — посоветовал Леденцов.

Она торопливо поставила её на стол, элегантно пошевелила в воздухе пальцами и сморгнула набежавшую слезу.

— Я пишу очерк о рядовом инспекторе уголовного розыска…

— Рядовее меня вы не найдёте.

— Его духовный мир, его увлечения, его работа…

— Всё это в норме, — заверил Леденцов. — А как назовёте?

— Ещё не думала.

— Только не называйте «Люди в синих шинелях».

— Ну, это избито…

— Не потому, что избито, а потому, что теперь не носят синих шинелей.

— А что носят?

— Полупальто цвета морской волны. Вы так и назовите: «Люди в полупальто цвета морской волны».

Холстянникова рассмеялась, но её смех скатился с инспектора, как с айсберга.

— А вы шутник.

— Я шутник?

— Ну да, вы же сейчас пошутили?

— Нет, не пошутил.

— Мне показалось…

— Это от горячего кофеина.

Она щёлкнула двумя латунными застёжками и распахнула сумку чёрной кожи, похожую на портативный магнитофон. Блокнот, толстый, как том энциклопедии, лёг на стол. Многоцветной шариковой ручкой она отчеркнула какую-то запись и мелко вывела: «Инспектор Леденцов. Живописен.»

— Вы каким цветом пишете? — заинтересовался он.

— Синим.

— Пожалуйста, пишите обо мне зелёным — моим любимым цветом.

Она улыбнулась, окинув взглядом его зелёный костюм, салатную рубашку и светлый галстук с травяным отливом.

— Вот ищу зелёные ботинки, — поделился инспектор.

Холстянникова сделала вторую запись: «Внешность. Рыжие волосы, но лицо мужественное. Девятнадцать лет. Красив, но по-своему. Любит шутить».

— Мне бы хотелось начать с вашего духовного мира. Скажите, интересуетесь ли вы каким-либо искусством?

— Я ими всеми интересуюсь.

— Даже так. Например, оперой?

— Мне очень нравятся арии из одноимённых опер.

— Что вы имеете в виду?

— А вы не поняли?

— Разумеется, поняла.

Леденцов пристально смотрел круглыми глазами, не мигая и не оживляя мускулы лица, как отвечал на трудном экзамене.

— Я и оперетты люблю, классические.

— Какие, например?

— Например, ту, где поёт мистер Игрек.

— Мистер Икс, — поправила она со снисходительной улыбкой.

— Ага, Икс. Я всегда хромал по математике.

— Ну, а балет?

— Откровенно говоря, не люблю.

— Почему?

— Допустим, он принц, а она лебедь. Он её поднял и держит на голове. И что? Ему тяжело, ей неудобно, а публике неинтересно.

Она улыбнулась — инспектор оказался весёлым человеком.

— А как вы относитесь к симфонической музыке?

— Я больше люблю романсы с чувствиночкой.

— Какой ваш любимый?

— Романс «Закатил я глаза».

— Что-то не помню. Кто композитор?

— Да вы не знаете. Композитор Порубаймех, наш постовой милиционер.

— Вероятно, вы любите телевидение? — решила она.

— Люблю, но только одну передачу «В мире животных». Да и то смотря какие животные.

— Состоите ли вы членом какого-нибудь спортивного клуба?

— Я посещаю «Клуб обнажённых».

— Разве есть такой клуб?

— Не первый год хожу.

— И что там… делают?

— Собираемся, пардон, обнажаемся… А то вы не бывали?

Не будь на её продолговатом лице черноморского загара, Холстянникова бы покраснела под немигающим и намекающим взглядом инспектора. Она взялась за спасательную чашку и с удовольствием отпила пару крупных глотков нечёрного, но очень вкусного кофе.

— Наверное, и не бывали, — решил Леденцов. — Теперь все моются в ваннах.

— Так вы имели в виду баню?

— Ага. А вы небось подумали на ресторан?

— Чем-то вы похожи на инспектора Петельникова…

— Мы из одного райотдела.

Холстянникова брала сложнейшие интервью у физиков-атомщиков, брала солидные интервью у директоров, обстоятельные интервью у рабочих, остроумнейшие — у писателей, у весёлых артистов… Она могла найтись, возразить, отпарировать, подсказать и отбрить. Она взяла с собой один из самых ёмких блокнотов, ожидая услышать уйму случаев, историй, баек, легенд, приключений… Но пока писать было нечего, пока она пила бесконечный кофе.

Холстянникова опустила глаза на стол и увидела журнал «Вопросы психологии».

— Вы увлекаетесь психологией?

— В нашей работе без психологии не проживёшь.

— Неужели психология помогает розыску преступника?

— Объясню на примере, следите. Парень схватил девицу за руку. Она закричала. Спрашиваю его, зачем схватил. Отвечает: просто так, без умысла. Тогда я ему и врезал: а Фрейд на что? Поняли?

— Ничего не поняла.

— Фрейд учит, что безмотивный поступок есть неосознанная сексуальность. Этому парню я шью покушение на изнасилование.

— Господи, какая глупость…

— Вы о Фрейде? Верно, я и сам хочу тиснуть в этот журнальчик статейку о недочётах в его теории.

— По материалам своей практики?

— Нет, по материалам соседского кота. Фрейд утверждает, что двигателем жизни служит секс. А вот соседский кот, само собой Васька, кастрированный, а живёт полнокровной жизнью: ест, пьёт, ловит птичек, дерётся с кошками…

Она захлопнула блокнот, свинтила многоцветную ручку и нервным взмахом ладоней огладила свой костюм «сафари»: бледно-синий, шесть простроченных карманов, значок журналиста на груди — погончиков не хватает. От нервной вспышки, от маломерности пространства и от выпитого кофе ей стало жарко. Ни вентилятора, ни открытой форточки… Она глянула на Леденцова, на горящую причёску, которая тоже, наверное, испускала жар. Но лицо инспектора прохладно белело почти морозной серьёзностью, потому что он не нервничал, не пил кофе и привык к своему закутку.

— Попробуем о другом… Говорят, что того преступника, который украл бриллиант из ювелирного магазина, так и не поймали? — вспомнила Холстянникова.

— Поймали.

— Разве? Расскажите подробнее. Например, кто поймал?

— Я.

— О, каким образом?

Леденцов задумчиво почесал затылок, вспоминая детали:

— Вам всю правду или гнать туфту для статейки?

— Нет, мне правду, а гнать эту… не надо.

— Продавцы дали мне описание одной покупательницы. Светловолосого цвета, губы крупные, мочка правого уха оторвана, широкая баба, как два баобаба. Меня как кто по репе долбанул. Нинка-Губа! Иду на её хату. Она там делает одного лоха…

— Что делает?

— Лопоухого парня обирает. Я ей вопросик… Нинка, ху из ху? Не брала, говорит, никакого бриллианта. Обыскал хату, обыскал Нинку — нету. Сожрала она его, что ли? Подмигни, говорю, мне, Нинка, правым глазом. Подмигивает. А теперь левым. Не подмигивает. Вытащил я её левый глаз…

— Как вытащил?

— Вставной. Нинка под него бриллиант и запихнула.