Обитель Солнца (СИ) - Московских Наталия

Аэлин приподняла бровь.

— Я не сказала, что говорил.

— И что же?

— Ничего, — беззлобно усмехнулась она. Глаза Мальстена округлились.

— Ты солгала? Зачем?

— Чтобы ты перестал увиливать, — пожала плечами Аэлин. — Тоже метод. И нечего смотреть на меня таким осуждающим взглядом, Мальстен Ормонт. Уж не тебе после того, как ты не раз управлял мною без моего ведома, говорить о честности.

Мальстен нахмурился, однако возразить ничего не смог.

Аэлин вздохнула, положив ему руку на плечо.

— Может, теперь, когда прятаться нет смысла, просто расскажешь мне все? Станет легче, — нежно произнесла она.

Но, видимо, мои старания для тебя ничего не значат, потому что от меня тебе нужна была только жалость и забота, которой я не мог дать и не должен был давать, — эхом зазвучали в его голове слова из сна. Мальстен резко отстранился от Аэлин.

Расплата — зрелище.

Зрители захотят еще…

— Нет, — выдохнул он.

— Мальстен…

— Аэлин, пожалуйста, — сквозь зубы процедил он, с трудом заставляя себя успокоиться. — Я… я не хочу об этом говорить. Мне… — Голос предательски отказался повиноваться, в точности как во сне.

— Тяжело? — осторожно подтолкнула Аэлин.

Тебе даже не больно! Так какого беса твои ноги подкашиваются сейчас, проклятый слабак?!

— Нет! — выкрикнул он, тут же осекшись. — Просто это… не стоит внимания.

Несколько мгновений Аэлин испытующе смотрела на него, затем опустила взгляд и покачала головой.

— Боги, — тихо произнесла она, — какой же властью он до сих пор обладает над тобой? А ведь прошло уже столько лет.

Мальстен поморщился и упрямо покачал головой, ощутив, как в горле образуется тугой комок.

— Перестань… — прошептал он.

— Перестать что? Любить тебя? Проявлять участие?

— Аэлин…

— Тебе он может запретить что угодно, но надо мной у него власти нет, — со злостью перебила она. — Мальстен, он ведь тебя искалечил, а ты продолжаешь его защищать и оправдывать!

— Аэлин, не надо…

— Сезар Линьи мертв, слышишь? — Она коснулась его лица и нашла его затравленный взгляд. — Он уже не может тебя осудить и наказать! Он и тогда не должен был этого делать. Выдержку и силу не обязательно воспитывать, ломая своего ученика. И ты делаешь правильно, что не поступаешь так с Дезмондом.

Мальстен вздрогнул.

— Ты знаешь о… сложностях на наших тренировках? — поморщился он.

— Я знаю, что Бэстифар хотел бы, чтоб ты муштровал Дезмонда. Сделал его копией тебя, потому что он слишком дорожит тобой, чтобы обрекать тебя на страдания, а вкус этих страданий ему слишком нравится, чтобы совсем от них отказаться. — Аэлин усмехнулась. — Поэтому он хочет получить мало-мальски достойную замену в лице Дезмонда. Но я знаю тебя. И знаю, что ломать его, как когда-то Сезар ломал тебя, ты не будешь.

Мальстен опустил взгляд в пол. От слов Аэлин веяло теплом, в них не было ни толики осуждения. Она говорила с нежностью, которой было так тяжело открыться.

— Поговори со мной, — прошептала она, перемещаясь к нему за спину и целуя его в волосы. — Не закрывайся, умоляю. Не вини себя за недостаток хладнокровия, это не слабость, слышишь? Сезар был фанатиком пострашнее Бенедикта Колера…

— Не говори так, — скривился Мальстен.

— Но это правда! — упорствовала Аэлин. — Он измывался над тобой, когда ты был ребенком. Добивался уважения и послушания сломом. Был нетерпим к тебе. Он причинил тебе столько…

Тебе даже не больно!

— Хватит! — оборвал Мальстен, порываясь встать.

Аэлин потребовалось немало усилий, чтобы заставить его остаться на месте. Некоторое время они молчали. Аэлин обнимала его, сидя у него за спиной, чувствуя, как бешено колотятся в груди оба его сердца под ее ладонями.

— Ты ведь даже сказать этого не можешь, — шепотом произнесла она. — Он заставил тебя стыдиться этих слов. Я ведь не просто так говорю: он тебя искалечил.

Мальстен сжал ее руку.

— Искалечил? — горько усмехнулся он. — Но при этом ты говоришь, что я не слаб. Мне кажется, ты преувеличиваешь либо мои сильные стороны, либо степень его… гм… влияния.

Аэлин тихо вздохнула.

— Тогда скажи то, что не смог произнести несколько минут назад. Когда заявил, что не хочешь об этом говорить. Скажи, что чувствуешь, когда мы говорим о Сезаре Линьи, и я поверю, что была неправа.

Так просто? Сказать, и больше этих расспросов не будет? Для этого я лишь должен признаться вслух, что мне…

Мальстену показалось, что кто-то ударил его в грудь изннутри, выбив из легких весь воздух. Он знал, что она хочет от него услышать, и был уверен, что голос ему не повинуется. Горло вновь словно сдавила чья-то невидимая рука. Захотелось убежать как можно дальше от этой комнаты, от проницательной Аэлин Дэвери.

— Я… мне… — попытался он, но действительно не сумел продолжить. Тело его невольно качнулось вперед в попытке встать. Аэлин удержала его на месте. Мальстен зажмурился, стараясь избавиться от ощущения, что что-то разрывает его на части изнутри. Слова! Это просто слова! Они не должны были даваться так тяжело! Не должны!

Он проклинал себя в это мгновение, но понимал, что выдержал бы расплату тысячу раз, лишь бы не произносить то, что от него сейчас требовалось. Выдержать расплату было бы намного проще. Выдержать молча, как его учили, чтобы рядом не было никого, кто желал бы посочувствовать этому зрелищу. Сочувствие было невыносимым, оно вызывало стыд. Будило в глубине души то, что Мальстен Ормонт так усиленно прятал всю жизнь.

— Мне…

Хватит скулить, проклятый слабак! — зазвучал в голове голос Сезара.

Мальстен не сразу понял, что слышит собственный стон и сжимает виски, стараясь изгнать голос учителя из своих мыслей. Казалось, он утратил контроль над собственными движениями, как если бы более опытный и могущественный данталли сумел сделать из него марионетку.

Один данталли и так уже сделал из меня свою марионетку. Много лет назад. Иначе я смог бы произнести это с той же легкостью, с какой это делает Дезмонд.

Дыхание снова сбилось, сердца заколотились еще быстрее.

Два слова! Всего два слова, но преграда между Мальстеном и этими словами была слишком велика. Из него выжгли саму возможность говорить об этом. Он обходил этот капкан, как мог, но попадал в него каждую расплату и стискивал зубы, чтобы не позволить ему сомкнуться. Он — он, а не муки расплаты — мог утянуть самого могущественного данталли Арреды на теневую сторону мира! Последний раз Мальстен произносил эти слова, когда был ребенком. Что он услышал в ответ?

Если ты будешь стонать, как раненый, какой толк от того, что ты умеешь? Тебя убьют, бездарь, слышишь меня? Вычислят и убьют! Вставай!

Но сейчас никто не отчитает его. Никто не обожжет презрением. Здесь нет Сезара. Здесь только Аэлин.

Просто скажи!

— Мне…

Горло сдавливали тиски, мешающие сделать вдох. Пытки Культа, костер Колера, расплата за целый город — все проще, чем сказать это вслух. Это бесполезно.

— Я не могу… — едва слышно произнес Мальстен.

Аэлин молчала, хотя он ждал ее слов «я же говорила». Вместо того она крепко держала его в объятьях, и, казалось, только это помогло ему не развалиться на куски. Как ему хотелось сейчас скрыться! А ведь он всю жизнь пытался это сделать. Затеряться в толпе обычных людей.

Сезар Линьи умудрялся каждый день напоминать ему о его ненавистной уникальности, из-за которой он лишился возможности заводить друзей, играть с ними, как всякий крестьянский ребенок. У него не было шанса пожаловаться на свое одиночество, свои страдания или свои обиды. Лишь заплаканная подушка была свидетелем его чувств. В шестнадцать лет Мальстен сжег ее на заднем дворе дома, ненавидя ее обоими своими сердцами. А при этом на уроках Сезара он чувствовал себя пушечным мясом без права на ошибку, и именно таким пушечным мясом и стремился стать после. Разве не ради этого он выучился управлять нитями так, чтобы быть участником своего представления наравне с простыми солдатами? Но нет! Он всегда был особенным.