Фельдмаршал Борис Шереметев - Сергей Мосияш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что передал мне хан?
— Хан приготовил королю тридцать тысяч лучших конников, но султан не разрешил ему выступать против московитов.
— Как?! — вскричал Карл возмущенно. — Но хан же обещал.
— Хан и сейчас готов выступить, но султан не разрешает.
— Но почему?
— Султан сказал, что с Москвой у него вечный мир. Он не хочет ссоры с царем.
— Ага, он хочет загребать жар чужими руками. Не далее как завтра царь будет в моих руках. Что тогда запоет ваш султан? Но тогда я не подпущу к русскому пирогу ни его, ни твоего хана. Слышишь? Хан тоже ничего не получит.
— Но, король, хан рад всей душой.
— Мне от его радости никакого прибытка. Можешь остаться до завтра и все увидишь своими глазами. И расскажешь своему хану. Эй, подавайте скорее носилки, я не могу терять время на пустые разговоры.
Несколько драбантов осторожно подхватили короля на руки и вынесли из избы во двор, где были уже готовы носилки в виде качалки, устроенной между двумя лошадьми.
Полки были выстроены к встрече короля, перед полками он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Как солдаты вдохновлялись, видя своего короля, так и он вдохновлялся, видя их, надеясь на них.
— Солдаты! — крикнул Карл столь громко, сколь мог. — Идите на врага смело, добывайте себе честь и славу. Вас ждет там много еды. Идите и возьмите ее. Пусть будет сыт тот, кто сильнее. Пусть ваши сердца будут беспощадны!
— Слава-а, слава-а! — неслось от полка к полку вслед за передвигающимися носилками с королем.
— Солдаты, знайте, я буду с вами!
И солдаты знали, что это не пустые слова, что король действительно будет с ними. Может, за то они и любили его, что он не гнушался ни солдатской каши, ни солдатской службы. Он, будучи королем, оставался солдатом.
— Слава-а, слава-а-а!..
Когда король возвратился в свой штаб, глаза его искрились от возбуждения. Тут же на столе была разложена карта, вокруг по знаку короля расположились все генералы.
— Итак, господа, решено. Сегодня в два часа ночи мы выступаем, — начал Карл, как всегда перед боем, повелительным тоном. — Общее руководство сражением я возлагаю на фельдмаршала Реншильда. Первыми, оставив в тылу спящую Полтаву, выступают Шлиппенбах и Розен, в их задачу входит внезапное нападение на русские редуты и их захват. Как только редуты будут захвачены и пушки русских повернуты против их главных сил, в бой вступает моя группа и группа генерала Левенгаупта. Здесь на заключительной фазе наш напор должен быть неудержимым. Мы прижмем русских к реке и утопим в ней их всех. Пленных не брать.
— И царя? — спросил Левенгаупт.
— Царя и сановников можно взять, он же должен подписать капитуляцию и отречение от престола, но рядовые подлежат полному уничтожению. Нам их кормить нечем. Какие есть вопросы, господа?
— Ваше величество, — подал голос Гилленкрок, — у нас пороха осталось только на четыре пушки, а у противника более ста пушек.
— Кому что, а у генерал-квартирмейстера порох на уме, — усмехнулся Карл. — Именно для того, чтоб сразу иметь много пушек и пороху, дорогой Аксель, мы и выступаем ночью. У русских половина артиллерии в редутах. Возьмем редуты, и будут у нас и пушки, и порох. Генерал Шлиппенбах, обращаю ваше внимание, редуты надо взять до рассвета.
— Я возьму их, ваше величество.
— Я не сомневаюсь. Кажется, все, господа. Сейчас ступайте по своим местам. Начинаем в два часа ночи. Ну а встретимся теперь уже после боя. У царя, говорят, в шатрах приготовлен вкусный обед. Приглашаю вас всех, господа, после боя в шатры царя на пир победителей.
— Спасибо, ваше величество, — отвечал за всех Реншильд.
Генералы, откланиваясь, стали расходиться, остался Гилленкрок.
— Ну что, Аксель? Опять о порохе?
— Увы, ваше величество. Где прикажете поставить эти четыре пушки?
— Отдайте их на правый фланг Реншильду. Шлиппенбаху они не понадобятся, он пойдет на цыпочках. А в редутах ему хватит русских пушек и пороху.
План короля был блестящ, если б ему не помешал сущий пустяк, а именно гул многих тысяч солдатских ног и конских копыт, двинувшихся в два часа ночи от Полтавы на редуты.
Светлейшему первому доложили об этом, и он, поняв, что шведы нарушили договоренность, отправил посыльного к царю, а свои полки привел в боевую готовность и передал в редуты команду готовиться к бою.
Как это ни странно, приближения шведов не почуяли самые дальние, а точнее, самые передовые редуты, где еще не закончены были строительные работы. Видимо, за стуком топоров, кирок и визгом пил солдаты не услышали подкрадывающегося врага.
Работа шла при свете нескольких костров, солдаты были безоружны, и многие из-за тяжелой и жаркой работы раздеты до исподнего. И когда шведы ворвались в редут, застигнутым врасплох русским солдатам пришлось отбиваться топорами, лопатами, кирками. Хотя силы были и неравные, два редута дрались более двух часов.
— Начало положено, — послал к королю посыльного Шлиппенбах. — Два редута наши.
В Полтавском сражении это был единственный победоносный доклад королю. Да и то «побеждены» были два строящихся редута, не имевших еще даже артиллерии.
Зато следующие редуты (два продольных к полю и шесть поперечных) встретили врага таким артиллерийским огнем, что шведы попятились.
Как только пушки умолкли, из-за редутов вынеслась конница светлейшего под его личной командой. Шведы пустили свою кавалерию. В ход пошли палаши, их звон и скрежет сопровождался топотом копыт, ржанием и храпом коней, вскриками раненых.
Почувствовав, что шведы вот-вот побегут, Меншиков послал к Петру посыльного:
— Проси у государя пехоту, мы их погоним.
В это время царь и фельдмаршал были заняты выводом из лагеря полков и расстановкой их в ретраншементе {234} согласно выработанной диспозиции.
— Пехота? Для чего она ему? — спросил Петр посыльного.
— Светлейший князь считает, что с помощью пехоты сможет погнать шведов.
— Эк его взгорячило! — крикнул царь и приказал: — Передай светлейшему приказ немедленно отходить и не тратить попусту людей.
Посыльный нашел светлейшего на поле боя возле только что убитого коня. Один из адъютантов уступил ему своего. Меншиков, потирая ушибленную при падении коленку, спросил:
— Ну, что государь?
— Государь приказал отходить вашей светлости за редуты.
— А-а… — поморщился Меншиков и, вскочив на коня, крикнул посыльному: — Скачи назад и скажи, что я с ними столь близок, что не могу загривка показывать, понеже побит буду.
Выслушав доклад посыльного об отказе светлейшего исполнить приказ, Петр выругался по-немецки:
— Доннер веттер! Думкопф! — И вызвал к себе генерал-адъютанта: — Скачи к светлейшему со строжайшим моим предписанием отходить немедленно за редуты. Мы не можем открыть огня по шведам, пока он не оставит поле. Слышь, не-мед-лен-но. Не отойдет, отдам под суд.
Генерал-адъютант прискакал на поле боя, которое уже осветили косые лучи восходящего за лесом солнца. Он попал в короткую передышку, когда противники откатились друг от друга и лишь перестреливались, накапливая силы к очередной сшибке.
Ярко-белый кафтан светлейшего был далеко виден не только для своих, но и для шведских стрелков. Когда генерал-адъютант, подскакав к Меншикову, стал передавать ему приказ царя, пуля ударила в голову коня светлейшего. Тот в предсмертном порыве встал на дыбки и рухнул на землю.
Меншиков привычным движением сбросил стремена, и, когда конь упал, седок тут же встал на ноги.
— Не везет нынче. Уж второго мне порешили шведы.
— Это по вас целят, ваше сиятельство.
— Знаю. Целят по мне, а бьют коней.
Адъютанты подали светлейшему другого коня, он не мешкая взлетел в седло. И в это время с царского генерал-адъютанта сшибло пулей шляпу.
— О-о… — улыбнулся светлейший, — и ты им по вкусу пришелся, братец. Скачи-ка скорее к государю и скажи: приказ-де будет исполнен с таким поспешанием, дабы шведу сие конфузией померещилось. Скачи.
Генерал-адъютанту подали его пробитую пулей шляпу, и он ускакал.
Меншиков велел передать по своей кавалерии, что сразу по его сигналу — выхваченной и взнятой над головой шпаге — всем вместе повернуть назад и скакать во весь опор за редуты, дабы как можно скорей дать простор своей артиллерии.
Как и рассчитывал Меншиков, внезапный и быстрый уход русской кавалерии с поля боя Шлиппенбах и Розен восприняли как отступление и бросились вдогонку.
Но едва кавалерия Меншикова покинула поле, как грянули пушки и ружья изо всех восьми редутов. Первые ряды конников рухнули на землю, но ржание и крики их перекрывал непрекращающийся рев артиллерийской канонады. Картечь и ружейная пальба буквально выкашивали шведские построения.