Фельдмаршал Борис Шереметев - Сергей Мосияш

Через сутки такой скачки король категорически потребовал привала. У него открылась рана, требовалась перевязка.

Остановились на ночь в Кобеляках, перевязали рану, хотели уснуть хоть немного, но среди ночи поднялся шум: «Русские, русские на подходе!»

Разбудили только что уснувшего короля.

— Что делать, ваше величество?

— Что хотите, — отвечал измученный Карл.

Его посадили на лошадь, помчались дальше на юг, в темноту июньской ночи.

Рано утром 30 июня примчались в Переволочну. Как быть дальше? Уцелевшие генералы собрались около короля: Гилленкрок, Левенгаупт, Крейц, Дуглас.

— Надо уходить через Ворсклу, — сказал Крейц. — Русские уничтожили все средства переправы, и через Днепр нам не переправиться.

— Да, конечно, — устало согласился Левенгаупт. — За Ворсклой земля татарского хана, нашего союзника.

Король, которому в это время перевязывали рану, фыркнул презрительно: знаем, мол, этого союзника.

— А мне кажется, — сказал генерал-адъютант Дуглас, — мы прежде всего должны позаботиться о безопасности его величества.

Все согласились: надо. Хотя каждый понимал, что Дуглас заботится не только о короле. Ведь и он как адъютант, конечно, последует за монархом.

— Да, — сказал Гилленкрок. — Мне кое-как удалось найти две лодки, на которых мы сможем переправить короля, его охрану и починенную коляску. Была еще одна лодка, но ее захватил Мазепа.

— Но я же не могу бросить армию, — возразил Карл. — Неужели мы не в силах оказать сопротивление?

— Но, ваше величество, у нас нет ни одной пушки. Чем же нам драться?

— Как только я сяду на коня и враг вознамерится нас атаковать, мои солдаты, увидя меня, забудут о происшедшем несчастье. Они ринутся с той же храбростью, которую постоянно выказывали при виде меня. Они одержат победу.

Все генералы понимали, что король уже не сядет ни на какого коня, но не смели перебивать его, пусть тешится хоть этим.

Гилленкрок шепнул Левенгаупту:

— Надо немедленно уговорить его уехать. Когда явятся русские — будет поздно.

— Ваше величество, — заговорил Левенгаупт, — мы понимаем, вас сковывает рана. Не будь ее, разумеется, лучшего предводителя не сыскать. Но позвольте нам, здоровым людям, исполнить свой солдатский долг, задержать врага на этом рубеже. Вы же как король должны сохранить себя. Переправившись через Днепр, вы окажетесь на землях дружественной вам Турции. И, возможно, султан, узнав о вашем несчастье, предложит вам войско.

— Да, да, да, — вдруг ухватился за эту мысль король. — Ты прав, Адам. Я поеду к султану, он даст мне войско, и я, вернувшись, разгромлю царя. А ныне я передаю командование тебе.

Подогнали две большие лодки. На одну вкатили коляску, на другую прошли гребцами несколько драгун.

Король, опираясь на генерал-адъютанта Дугласа, с тоской окинул взглядом окрестности, заполненные остатками армии, сказал генералам:

— Поверьте, господа, у меня словно душа с телом прощается. Позвольте мне обнять вас, мои верные солдаты.

Когда он обнимал и целовал Левенгаупта, тот спросил негромко:

— А что мне делать, если русские окружат нас во множестве?

— Собери военный совет, Адам, и как будет решено, так и поступай.

Карл расцеловался со всеми генералами и, поддерживаемый Дугласом и Гилленкроком, пошел в лодку. С ним сел и Понятовский — представитель польского короля Лещинского.

— Ах, господа! — воскликнул король из лодки, воздев на прощанье руки к небу. — Уж лучше б Днепр стал моей могилой, чем мне расставаться с вами. Я оставляю вам свою душу.

Жаль, эту красивую тираду уже не. мог слышать личный летописец короля — погибший Адлерфельд; она могла бы украсить жизнеописание великого завоевателя.

Но как только стали отчаливать лодку, к ней бросился какой-то человек и, упав на колени, завопил:

— Ваше величество, возьмите меня с собой! Мне нельзя здесь оставаться.

— Кто это такой? — нахмурился Левенгаупт. — Лодка и так перегружена.

Тот, повернувшись на коленках к Левенгаупту, заспешил, глотая слова:

— Вы меня не изволите знать, генерал. Меня знают фельдмаршал Реншильд и их величество. — Он опять обернулся к лодке. — Ваше величество, я Мюленфельдт, бригадир Мюленфельдт. Помните? Ну, тот самый, что сдал вам мост под Гродно.

Карл нахмурился, махнул рукой гребцам: гребите. Те ударили веслами о воду, лодка стала отходить от берега. Мюленфельдт вполз на коленях в воду, кричал, умоляя:

— Ваше величество, мне нельзя оставаться.

Потом, заметив в стороне еще не отчалившую лодку Мазепы, Мюленфельдт вскочил и бросился туда проситься в спутники. Но там его и близко не подпустили, даже огрели веслом:

— Кыш, немчин треклятый!

Многие мазепинцы кинулись вплавь за своим гетманом. Пытались плыть и шведы, но большинство тут же тонуло, и никто не собирался прийти им на помощь.

Мюленфельдт побоялся плыть, наверное не умел, но если б он знал, что ждет его вечером, то поплыл бы на любой щепке или соломинке. На единственном дереве, росшем на берегу, по приказу светлейшего суждено было Мюленфельдту окончить свою подлую жизнь. И ее остались крохи — три часа.

Переправившись через Днепр, король со спутниками и мазепинцы поехали от реки вначале отдельными группами, но потом соединились и поскакали вместе. Оставшиеся на левом берегу еще долго видели в знойной степи шлейф пыли, поднимаемый кавалькадой, но потом и он пропал, растворился в полуденном мареве.

Русские появились через три часа после отъезда короля. Кавалерия выехала сразу на все возвышенности, окружавшие лагерь шведов.

— Строиться в каре! — прозвучала команда.

Однако русские не спешили атаковать. Вдали раздалась дробь барабана, и вот уже барабанщик под удары своих палочек направился в сторону шведов. Левенгаупт вышел ему навстречу. Остановившись перед ним и взяв палочки в одну руку, барабанщик заговорил громко и четко:

— Господин генерал, светлейший князь Меншиков предлагает обойтись без пролития крови и сложить вам оружие. В противном случае вы все будете уничтожены без жалости и пощады.

— Сколько времени нам дает князь для обдумывания ответа?

— Ответ требуется немедленный.

— Но я должен посоветоваться с командирами.

— Советуйтесь. Я жду.

Левенгаупт быстро собрал нескольких оставшихся генералов, полковников, объяснив им требование русских, спросил:

— Как вы считаете, готовы наши солдаты драться?

— У нас пала дисциплина, — сказал генерал Крейц. — Я хотел переправиться через Ворсклу, но солдаты наотрез отказались.

— Да, — вздохнул полковник Дукер. — Солдаты уже не хотят драться, они не верят в победу.

— Значит, как я понимаю, мы должны принять условия русских, — подвел итог Левенгаупт.

— Надо попытаться выторговать почетные условия сдачи, — посоветовал Крейц. — Скажем, сдается только огнестрельное оружие, холодное остается у нас, и после сдачи все офицеры отпускаются на родину.

— Хорошо, я попробую, — сказал Левенгаупт.

Однако, выслушав условия шведов, парламентер сказал:

— Светлейший князь велел передать, что примет капитуляцию только безоговорочную. И я уже не могу ждать. Армия готова к атаке, светлейший ждет ответа.

Ах, если бы Левенгаупт знал, сколько привез с собой войска Меншиков — всего девять тысяч, а у шведов было шестнадцать, возможно, он бы принял другое решение. Но шведы думали, что на окружающих холмах сосредоточилась вся русская армия.

— Передайте князю, что мы вынуждены принять его условия.

Здесь, у Переволочны, Меншиков победил врага, не сделав ни единого выстрела, не потеряв ни одного человека.

И когда на следующий день туда прибыл царь, светлейший не преминул похвастаться:

— Я разбил шведов, мин херц, не обнажив шпаги.

— Ну что ж, молодец. Жаль, конечно, что короля не прихватил и иуду.

— Придет час, прихватим.

— Так вот, к тому часу следует медаль изготовить. Пошли нарочного на Монетный двор с велением изготовить медаль десяти фунтов весу, дабы, на ней был Иуда, на осине повесившийся, под ним тридцать сребреников и назади чтоб надпись была: «Треклят сын погибельный иуда, еже за сребролюбие давится». К той медали была бы цепь в два фунта. И все чтоб немедленно прислали к нам нарочной почтой. Этой медалью мы и наградим Мазепу, когда он в наших руках окажется {239}.

— Добрая задумка, — сказал весело Меншиков. — Ныне ж отправлю нарочного. Ну а когда достанем Мазепу, я сам его награжу этой монетой, допрежь в петлю сунуть.

Но не пришлось светлейшему «награждать» Мазепу десятифунтовой медалью, хотя ее очень скоро доставили из Москвы.

Через два с небольшим месяца после бегства за Днепр Мазепа умер в Бендерах. Одни говорят, своей смертью, другие, мол, отравился. Но это для истории уже не имело никакого значения, ибо имя Мазепы осталось в веках символом предательства и низкого коварства.