Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров

«Тебя нам только в тесноте не доставало, — рассердился Володя, и, несмотря на слабое сопротивление и жалобное повизгивание, выдворил пришельца на берег, — две собаки в одной «казанке» это излишество». И все на этом.

Чтобы пресечь дальнейшие проникновения незваного пассажира, мы попросту отчалили и взяли курс в низовья, к обожаемой Пышме. В километре ниже лодочной станции, за Фанерокомбинатом, на самом берегу стоял еще купеческой постройки магазинчик, в котором было удобно закупать хлеб, масло и прочую необходимую провизию. Намереваясь у него остановиться, мы плыли неспешно, заодно прогревая мотор. Случайно оглянувшись назад, мы расхохотались: следом, по берегу, забавно спотыкаясь на коротких ногах, что есть сил бежал Тузик. Но вот на дороге у него стал плотный забор фанерокомбината, и Тузик пропал из поля зрения. Зато показался магазин, почти к самому крыльцу которого мы и причалили для покупок. Через короткое время, мы вернулись с полным рюкзаком и с хорошим настроением: Все — теперь только вперед! До Пышмы часа три полным ходом. А там — чебаки, окуни, свежий воздух, чистая вода и тишина, тишина! Для этого можно потерпеть рев мотора. Даю полный газ, мотор взревел, лодка дернулась, нос ее сначала задрался вверх, потом плавно опустился, лодка выравнялась почти параллельно поверхности воды и вышла на глиссирование. Вода радостно зашуршала по бортам.

Пассажирам можно и отдохнуть. Володя растянулся во весь рост поверх багажа и сделал вид, что задремал, а его гончак, положил голову на борт и задумчиво глядел на убегающую за корму волну: он первый раз в плавании. Только настоящий водномоторник поймет очарование тех минут, когда лодка, как большая серебряная рыба, приподнимаясь из воды на самой «пятке» скользит по зеркальной поверхности остывающей в преддверии осени безмятежной речной глади, от бортов разлетается брызговая пелена и в них играет радуга. Натренированное ухо моториста наслаждается бесперебойной песней мотора — в движке никаких посторонних шумов. Впрочем уже полчаса мое ухо, привыкшее отлавливать малейшие оттенки его голоса тревожат непонятные звуки, издаваемые вроде бы не мотором, а утробой лодочного корпуса. На мой тревожный вопрос, Володька, не ко времени разбуженный, с неудовольствием проворчал: «Хороший стук наружу вылезет», перевернулся на другой бок и собрался было продолжить свое важнейшее дело, как вдруг, приподнялась сама собой крышка переднего багажника и из-под нее выбрался ни кто иной, как сам Тузик и, извиняясь, повилял хвостиком.

Оказывается, пока мы ходили по магазину, неугомонный пес по звуку мотора определил местонахождение лодки, преодолел возникшие на пути заборы, в лабиринте заречных улочек нашел путь к реке, отыскал лодку и, крадучись, протиснулся под крышку неплотно закрытого багажника. А Владимир, развалясь, нечаянно притиснул люк и, к счастью Тузика, лишил его возможности выбраться наружу, сразу по отплытию от магазина. Ничуть не реагируя на наши восклицания, Тузик, привычно перебрался через лобовое стекло и, совершенно невозмутимый, принял излюбленную позу на самом носу нашей моторки. Совсем не то Володька, который просто вскипел от неожиданного явления проходимца и с возгласом: «Там у меня колбаса лежала!», с головой погрузился в багажник. Однако пробыл там недолго: вскоре он вылез, с кругом колбасы в руке, и удивленным возгласом: «А ведь не тронул!» И я вместе с ним удивился железной выдержке извечно голодного зверя, просидевшего наедине с колбасой около часа и не употребившего ее без остатка. А наудивлявшись, мы решили больше не высаживать непрошенного пассажира, тем более, что город давно уже скрылся за кормой.

Так вчетвером мы и доплыли до излюбленного нами устья чистой речки Пышмы. Знакомые татары говорили мне, что ее название означает «красавица». Может это и не так, но я с ними согласен — речка и в самом деле красивая и даже чище многих других, в Туру впадающих.

Скатившись с Уральской гряды, Тура и Пышма текут почти параллельно, словно не решаясь соединиться. Наконец, устав петлять между заливными лугами и сосновыми борами, красавица Пышма резко сворачивает на север, к своей неторопливой, но работящей соседке Туре. А почти достигнув ее, снова отворачивает на восток, изредка поглядывая на соседку из-за зарослей кудрявых тальников на длинной и узкой косе и долго не решается присоединить свои прозрачные струи к взбаламученным водам Туры. Наконец, она решается и, обогнув длинный, как журавлиный нос мыс, падает на грудь Туре и еще долго течет с ней в обнимку, не торопясь перемешать с ней разноцветные воды. На этом мысу, удивительно бархатистая травка, которой я не знаю названия, редкие стройные ивы и постоянный ветерок, сдувающий гнус. Здесь великолепное место для отдыха и стоянки и еще более великолепное — для рыбалки. Хочешь — иди на твердый, как гаревая дорожка, песчаный пляж вдоль Туры ловить на донки лобастых язей и наглых ершей, а хочешь — блесни с пышминских обрывов в черных бездонных омутах тяжелых щук, или дергай на поплавочную снасть из-под коряг окуней и сорожек. На уху все равно надергаешь. Не ленись только.

Вот в эти места и заманил меня Володя Романов, уверявший, что лучшего места на реке просто не существует и, что все вокруг ему знакомо еще с тех пор, когда он выступал представителем защиты в процессе по делу «Об установлении гражданской принадлежности бродячих петухов». Если доверять, тому, что говорит адвокат, значит, поверить, что в ходе подготовки к процессу, он действительно не раз выезжал с подзащитными на местность, как говорится: «для проведения натурных экспериментов и установления объективной истины». В чем состояли натурные эксперименты, Володя мне сознаться не захотел, но по тому, как он легко ориентируется на водоемах, я и сам догадался.

На мысу нашу палатку издалека видно: красная, как бакен. Ветерок ее от слепней оберегает, собаки от лихих людей стерегут. Можно удаляться без опасения за имущество. В одном месте я наткнулся на окуневую яму: в реку из озерушки по узенькой проточке скатывается малек. А жадные окуни стаями стоят в ожидании мелюзги и хватают без разбора все, что шевелится. На каждый заброс следует поклевка — успевай выдергивай. За час надергали столько, что за раз не съесть, даже с собачьей помощью. Только забросишь — дерг, и поплавок идет на дно и в сторону. Володьке надоел клев без разбора, он решил побезобразничать: вместо червяка насадил кусочек бумажного мундштука от папиросы. Заброс, поклевка, дерг, поплавок — на дно и в сторону. А на крючке бьется большой зеленый окунь. «Разве это