Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров

Бывший сторож, а теперь колхозный пенсионер Никодим посочувствовал Владимиру: «Ты мне бутылочку красненького возьми, а я тебе у Феши сколько хочешь соли и спичек выпрошу, хоть три килограмма. Пусть только очередь разойдется». — «Идет, — согласился Романов, — но пьем пополам». — «Идет», — согласился Никодим и скрылся за углом. В ожидании Никодима, Романов прошелся по улице и, неожиданно для себя, обнаружил выгоревшую, когда-то синюю железную вывеску: «Почта». От нечего делать, Романов толкнул обшитую клеенкой дверь и поинтересовался у скучающей тридцатилетней девицы, можно ли отправить телеграмму в город. Оказалось, что можно. Романов взял бланк и написал на нем собственной авторучкой: «Обком КПСС ТЧК Секретарю по сельскому хозяйству ТЧК Облпотребсоюз ЗПТ Председателю правления. В период заготовки кормов магазине Усть-Пышминского совхозрабкоопа отсутствуют предметы первой необходимости для кормозаготовителей: соль, спички и др. Избежание срыва заготовок ЗПТ примите срочные меры. Романов». Почтовая девица внимательно прочитала текст, подсчитала слова и, принимая деньги за отправку, мечтательно произнесла: «Еще и про колготки надо было написать. Вы свой обратный адрес не указали. «Пишите: Устье Пышмы, заливные луга», — серьезным тоном поправился Романов». — «Я так и напишу?» — спросила почтальонка. — «Так и пишите», — подтвердил Романов. И пошел искать Никодима.

Оказалось, что вся торговля в лавке прекратилась, потому что хлеб закончился. Но Никодим оказался на месте. «Я тебе взял один брус, — заговорщицки прошептал он Романову, — а соли — целых три пачки и спичек тоже три. Больше не дает. Иди, бери бутылку, раз обещал». Романов взял бутылку «Акдама» и две банки «килек» — наступал вечер и хотелось есть. «Значит, идем ко мне, — предложил Никодим, довольный знакомством, — у меня картошка варится. С килечкой-то хорошо. А курей я больше не варю — после того случая, — напомнил он, — начали они дохнуть и дохнуть. Всех и прирезали. Бывший зоотехник этому факту сильно радовался — недостача поголовья скрылась. Никакая ревизия не установит сколько куриц съели, сколько разбежалось, сколько подохло, сколько зарезано. Мы и сами не знаем. А теперь наш Прохор Варламович в директора взлетел, несмотря, что рыльце в пушку. Зато к другим строгий: руководит так, что со всех нас перья летят. А курочек я больше не сторожу и не ем — нету их». — «Это хорошо», — непонятно чему обрадовался Романов.

Темнело, когда он покинул дом словоохотливого и приветливого хозяина. Путь по лугам предстоял неблизкий, в некоторых местах предстояло форсировать неглубокие протоки, по затопленным разливом мосткам, к тому же невесть откуда набежали тучи и временами погромыхивало довольно близко. Когда упали первые крупные капли, Романов прибавил шаг — не хватало еще промокнуть. Однако тучи оказались проворней: разом потемнело и закрапал неторопливый дождь. Романов сначала обеспокоился за соль и спички: не подмочить бы снова, а затем уже и сам за себя: дошло, что он заблудился. В темноте все кусты и тропинки казались одинаковыми, ручейки и протоки мелкими. Пару раз провалившись в воду по пояс, Романов понял, что сбился с пути и заблудится окончательно, если не вернется в деревню. Перспектива ночевки под дождем в мокром лесу не ободряла, и Романов спешно повернул вспять. Но, выбранная им в темноте и спешке, тропинка изрядно пропетляв по кочкам и кустам, вывела его вместо деревни к замшевшей жердяной изгороди. «Если поскотина началась, то и деревня недалеко», — обрадовался Романов и перелез через прясло. Мокрая крапива сильно обожгла руки и вдобавок Романов сильно ударился обо что-то твердое. Так, что искры из глаз посыпались. Они ли тому причиной, или разряд кстати вспыхнувшей молнии, не знаю, только Романов отчетливо увидел, что он стоит посреди старого кладбища, с рядами покосившихся крестов на полупровалившихся могилах. Зеленые огоньки мерцали, появляясь и исчезая в струях дождя, бесшумный сыч пролетел несколько раз над головой и что-то белое, аморфное слегка колыхалось впереди на тропинке между могил. Фонарика у Владимира не оказалось, а чиркнуть спичку на дожде нечего было и думать. Оставалось отступить обратно в болото и сырость или шагнуть навстречу неизвестности. Романов внутренне собрался и сделал шаг вперед, по направлению к белому пятну. Пятно колыхнулось в ночи и отступило ровно на столько же. «Привидение!» — кольнуло в сердце и ознобом пробежало по коже. Пересиливая страх, Романов сумел сделать еще шаг вперед. И сразу над головой громыхнуло, словно небеса раскололись.

Глава восемнадцатая. Иосиф Шаров

И ни церковь, ни кабак — ничего не свято,

Все не так, да все не так, все не так, ребята.

В. В. Высоцкий

Володька с утра ушел за спичками и как в воду канул, собаки убежали за зайцем, бешеных окуней ловить надоело, да и незачем: столько не съесть и не сохранить, а я сижу у костра на бревнышке и слушаю бакенщика Иосифа Шарова, с которым только что познакомился.

В порядке отступления скажу, что река отнюдь не пустынна и на ней случаются встречи интересные. Знакомый председатель садоводческого кооператива, что на самом берегу, рассказывал мне, как поймал на реке для своего дачного общества замечательного сторожа. Как-то летом, поднимал председатель из воды сеть: нечего скрывать — кто у воды живет, тот и рыбачит, в меру своих потребностей и возможностей. Сеть не шла: течение занесло в нее тяжелое бревно-утопленник. Рвать единственную сетешку пенсионеру не хотелось и он мучился, до тех пор, пока из-за косы не показалась гребная лодка с парнем, лениво шевелившим веслами. Не вдаваясь в раздумья, откуда могла приплыть эта лодка и кто в ней гребец, председатель позвал его на помощь: «Сынок, помоги сеть поднять!» «Сынок», метров около двух ростиком, весь в расчесах от комариных укусов, подплыл поближе и со знанием дела помог старику поднять сеть и вывернуть из нее бревно. А вместо благодарности попросил хлеба. Председатель просьбе не удивился и пригласил «Сынка» в гости на свою дачу. Там он накормил парня и ненавязчиво выведал его историю.

Родился Саша на Береговой улице, на ней прожил всю свою недолгую жизнь и, естественно, воспитание получил «заречное», весьма своеобразное и не имеющее ничего общего с педагогикой Песталоцци, но чем-то близкое к науке Макаренко. Родители, после того, как их сынок научился самостоятельно выходить на улицу, Сашу этой улице и доверили, полагая, что добрые люди