Поэты 1820–1830-х годов. Том 1 - Дмитрий Дашков

П. Г. ОБОДОВСКИЙ

Платон Григорьевич Ободовский (1803–1864), известный главным образом как драматург и театральный переводчик, в 1820–1830-е годы систематически выступал как поэт и добился некоторой известности. Выходец из старинного дворянского рода, он родился в Галиче, учился во 2-й петербургской гимназии и в Высшем училище. Начало его литературной деятельности восходит еще к гимназическим годам; в это время у него (как и у его товарища по гимназии В. Н. Григорьева) определяется тяготение к религиозной символике и аллегоризму немецких сентиментальных и преромантических поэтов, сохранившееся и в дальнейшем, вместе с устойчивым интересом к немецкой литературе («Детство (Из Маттисона)», 1829; «Близость милой» Гете, 1829; отрывки из «Песни о колоколе» Шиллера, 1830, и др.). Во многом он пытается следовать Жуковскому; среди его ранних, не попавших в печать опытов есть баллада в подражание «Людмиле» («Эдвин и Клара», 1820); он пишет дескриптивную элегию с символическим пейзажем, подражая «Славянке» («Карповка», 1821); однако в своем стремлении к аллегоризму Ободовский идет значительно дальше своего учителя. Особое место в его творчестве занимает традиция «переложений псалмов», к которым непосредственно примыкает серия «кантат» на евангельские сюжеты (так обозначены в рукописи «Торжество искупителя», 1822; «Искупитель во гробе», 1822; «Плач пленных израильтянок», 1823; очень близко к ним «Падение Иерусалима», 1823). «Кантаты» Ободовского — это жанровые образования, соединяющие в себе лиро-эпическое и драматическое начала, с разнометрическими фрагментами текста. Вообще стихи Ободовского стоят уже вне сложившейся жанровой системы, это прямые аллегории («Утро», 1823; «Отважный пловец на чужбине», 1827), моралистические послания; его элегии («Сельская элегия», 1825; «Эрминия», 1829; «Лила», 1827; «Мария», 1830) также в значительной мере теряют внешние признаки жанра, сближаясь с «романсами», «стансами» или «мелодиями» 1830-х годов.

В 1823 году, окончив обучение, Ободовский поступает в ведомство Государственной коллегии иностранных дел и одновременно начинает педагогическую деятельность; в 1824–1827 годах он служит в качестве «комнатного надзирателя» и «учителя российской и латинской грамматик» при 2-й гимназии, читает курс русского языка в Воспитательном доме (1824–1830) и является «учителем переводов» в Воспитательном обществе благородных девиц. Служба не приносит Ободовскому удовлетворения; занят он преимущественно поэтической деятельностью. С 13 сентября 1823 года он член Вольного общества любителей словесности, наук и художеств; участвует как поэт в «Благонамеренном», «Сыне отечества и Северном архиве», «Новостях литературы», «Галатее», «Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“», «Полярной звезде», «Невском альманахе», «Северных цветах». В 1820-х годах он обращается и к байронической поэме на «восточные» темы. В 1828 году выходит его поэма «Хиосский сирота», получившая большую популярность отчасти из-за своей благотворительной цели: основанная на действительном событии, она распространялась по подписке в пользу пленного греческого сироты. Работает он и над «персидской повестью» «Орсан и Леила». К «ориентальному романсу» (балладе) Ободовский обращался еще в начале десятилетия («Мать-убийца», 1821; «Неутешный бедуин (элегия)», 1821; «Зора. Индийский романс», 1825; оставшиеся в рукописи «Бенгальские розы» и др.). Пишет он и «песни», в том числе и «русские песни», которые у него также близки к романсной форме, а иногда имеют балладный сюжет; не исключено, что некоторые из песен были так или иначе связаны с его драмами.

В феврале 1830 года Ободовский уезжает за границу, где остается до 1835 года, слушая лекции в Германии и Швейцарии; здесь он получает диплом доктора философии. По возвращении в Петербург служит в качестве переводчика департамента внутренних сношений, а с 1839 года возобновляет педагогическую деятельность (инспектор классов училища св. Екатерины, профессор российской словесности Главного педагогического института и т. д.). Как педагог Ободовский пользуется известностью в аристократическом Петербурге. Однако подлинную популярность ему приносят драмы — переведенные, переделанные и оригинальные, — непременная принадлежность русской сцены 1830–1840-х годов; огромный успех выпал на долю его «Велизария» (1839). Драмы Ободовского, профессиональные, написанные с хорошим знанием сцены, однако не свидетельствовали об оригинальности дарования и наряду с драмами Кукольника и Полевого трактовали преимущественно мелодраматические и официально-патриотические сюжеты. Столь же официально-патриотический характер носят и его поздние литературные выступления; значительное количество поздних его стихов осталось в рукописи[186].

293. УТРО [187]

Мглистое небо слилось с Океаном,Скалы подернуты синим туманом.Месяц мелькает в густых облакахТихо и плавно, как лебедь в волнах.

Дремлют поляны, волнуются ивы,Древняя роща во мраке шумит.Ветр-пробудитель крылом прихотливымЛип ароматных верхи шевелит.

Вот прояснились зарею поляны,—Жизнь разлилась по росистым цветам.Сплыли со скал голубые туманы,Розовый свет пробежал по скалам.

Вот на румяном краю небосклона,Слитого с гладкой поверхностью вод,Выплыло солнце из влажного лона.Тих, животворен светила восход.

О благодетельный зодчий вселенной!Виден ты нам из величья чудес.Ты разостлал над землей пробужденнойРдяное утро, как пышный навес.

Боже! ты солнца незапным сияньемНаших очей не хотел ослепить, —Сон пробуждая денницы мерцаньем,Слабые вежды помог растворить.

Солнцу подобно из тьмы ВифлеемаЖизни светило взнеслось над землейНас провести к вертограду эдема,Дух окропляя небесной росой.

Алой деннице на Праге ВостокаДивных пророков подобен восход.Все, разгоняя туманы порока,К сретенью бога будили народ.

Солнцу подобно горит над вселеннойВеры светильник, владыкой возжженный,Свет разливая на наши сердца,Путь озаряет к селеньям отца.

294. ПАДЕНИЕ ИЕРУСАЛИМА

Иерусалим, печален образ твой!              Иль туча божеского мщенья              Нависла над твоей главой              С перуном грозным разрушенья?

Ужель грядет на Суд разгневанный Владыка?Ужель палит тебя горящий лик его?Нет, нет, не узришь ты божественного лика!              Он скрыт от взора твоего.

Врага ополчая, каратель незримыйРазвеет преступных Иакова чад,Как пепел, грозой по полям разносимый,И с треском рассыплется царственный град.

Суд близок! трепещетСалим нечестивый,Предчувствие казниСмущает его.

Всклубилися волныМорей чужеземных,Средь парусов белыхСияют орлы[188]

И, крылья расширя,Горят нетерпеньемИзраиля сердцеВ когтях растерзать.

Иерусалим, Иерусалим,Колосс, до неба вознесенный!Со всем величием своимТы сгибнешь, Римом поглощенный.

Сион! гнев божий над тобой!Тимпан твой смолкнет сладкозвучный,И припадет к земле главойЛевит Иеговы злополучный.

Падет пред Римом гордый град!Орел взлетит на верх СионаИ устремит свой алчный взглядНа пепел царства Соломона.

Ожесточенный раб, прибегни к покаянью!Израиль, обратись к престолу Судии!Воззри на небеса, верь казни предвещанью[189],О горе! сочтены Иеговой дни твои!

Воззри, в полночной тишине,Предвестник божеского мщенья,Меч грозный в тучах и в огнеВисит над чадом отверженья.

Внимай — скрыпят столпы Кедровы,Врата святилища ИеговыНезримой, мощною рукойРазверзлись в полночь пред тобой.

Свет райский воссиял… из облак фимиамаНевидимых устен раздался гневный глас:«Изыдем!» — Дрогнул храм, огнь жертвенный погас,Оставил Саваоф чад злобных Авраама.

Израиль, ты богом отвержен всесильным!Не жди ко спасенью господних чудес;Ни жертвою тучной, ни гласом умильнымОтца не сзовешь с омраченных небес.

Зри — пылает дивный храм,Римский меч сверкает в дыме;Тит во граде. «Казнь рабам!» —Раздалось в Иерусалиме.

На стенах, по стогнам кровь…Грудой тел Кедрон стесненныйПлещет пеной обагренной,Выступя из берегов.

Иерусалим, Иерусалим,Печать носящий отвержения,—Ты пал нечестием своим,Сбылись господни предреченья.

Прославлен Вышний в небесах!Салима крепкий щит распался,Святыни храм повержен в прах —На камне камень не остался.

Пред Римом пал надменный град!Орел взлетел на верх СионаИ устремил свой алчный взглядНа пепел царства Соломона.

295. ПЕСНЯ АЛЬПИЙЦА