Светила - Элеанор Каттон

Нильссен размышлял, дóлжно ли ему нарушить обет молчания и сообщить подробности предложения Шепарда всему собранию нынче же вечером. Этот вопрос, несомненно, имел прямое отношение к грядущему обсуждению, главным образом потому, что речь шла о проценте состояния Кросби Уэллса, но еще и в силу той причины, что Нильссен подозревал: глубокая неприязнь Шепарда к политику Лодербеку не сводится к проблеме тюрем, дорог и труда заключенных. Если вспомнить, что именно политик Алистер Лодербек первым обнаружил труп Кросби Уэллса, то, размышлял про себя Нильссен, ясно, что начальник Шепард так же увяз по уши в заговоре имени Кросби Уэллса, как и все прочие! Но много ли Шепарду известно и кому он служит, помимо собственных интересов? Знал ли он загодя про клад, спрятанный в хижине Кросби Уэллса? А если на то пошло, знал ли о нем Лодербек? Погруженный в раздумья, Нильссен поменял местами скрещенные ноги и сдвинул трубку во рту, придерживая чашечку между согнутым указательным пальцем и подушечкой большого. С какой стороны ни глянь, размышлял он, Джордж Шепард, конечно же, знает куда больше, чем признается.

Харальд Нильссен умел подчинять внимание общественности: свой авторитет он приобрел благодаря остроумию, красноречию и комичной манере себя подать. Он довольно быстро начинал скучать, если в силу какой-то причины поневоле оказывался на периферии битком набитого людьми помещения. Его тщеславие требовало постоянной подпитки и постоянного подтверждения, что он сам контролирует непрерывный процесс творения своей личности. Сейчас он досадовал при мысли о том, что его обвели вокруг пальца как распоследнего идиота, и не потому, что он считал, будто такого обращения не заслуживает (Нильссен отлично знал, что он натура впечатлительная, и часто над этим своим свойством подшучивал), но потому, что взять не мог в толк, из каких побуждений Шепард так с ним обошелся.

Он попыхивал трубкой, вызывая в воображении будущее здание тюрьмы, и работный дом, и подмостки эшафота высоко над обрывом. Все это будет построено благодаря его участию и посредничеству – и с его разрешения. «Да к черту начальника Шепарда!» – внезапно подумал он. Он, Нильссен, совершенно не обязан хранить Шепардов секрет – да он даже не знает доподлинно, в чем этот секрет состоит! Нынче вечером он расскажет о просьбе Шепарда всему собранию, а заодно и поделится своими собственными подозрениями на его счет. Он держать язык за зубами официально не договаривался. Никакого документа своей подписью не заверял. Да в чем вообще проблема? Тюрьма – это не частная собственность. Она принадлежит всей Хокитике. Здание тюрьмы возводится на средства и по заказу правительства – и ради законопослушных жителей.

Вскоре Нильссен услышал, как в приемной открылась и вновь затворилась дверь. Он вскочил на ноги. Это Альберт вернулся от Притчарда. Куртка его насквозь вымокла, вместе с ним в кабинет ворвался земляной запах дождя.

– Он сжег письмо? – обеспокоенно спросил Нильссен. – Ты видел, как он его сжег? Что это у тебя такое в руках?

– Ответ Притчарда, – отвечал Альберт, демонстрируя сложенный листок.

– Я сказал, ответ не нужен! Я же сказал!

– Ага, – кивнул Альберт, – так я и передал, но он все равно черкнул пару строк.

Нильссен буравил глазами документ в руках у Альберта:

– Но, по крайней мере, мое-то письмо он сжег?

– Да, – подтвердил Альберт и замялся.

– Что? Что такое?

– Ну, – признался Альберт, – когда я ему сказал, что записку надо сжечь, он прям расхохотался.

– И что же его так рассмешило? – сощурился Нильссен.

– Не знаю, – отозвался Альберт. – Но я подумал, надо сказать вам. Может, оно и не важно.

Под глазом Нильссена задергалась мышца.

– Он рассмеялся, пока читал письмо? Пока читал мои слова?

– Нет, – покачал головой Альберт. – До того, раньше. Когда я сказал, это надо сжечь.

– Его, значит, это позабавило?

– Ага, то, что вы велели сжечь записку, – покивал Альберт, вертя в руках письмо.

Ему отчаянно хотелось спросить хозяина, из-за чего весь сыр-бор-то, но он не знал, как бы этак изловчиться задать вопрос, чтобы не навлечь нагоняй. Вслух он произнес:

– Вы ответ-то читать будете?

Нильссен протянул руку.

– Давай, – приказал он. – Ты сам его не читал, я надеюсь?

– Не читал, – с уязвленным видом заверил Альберт. – Оно ж запечатано.

– Ах, ну да, ну да. – Нильссен забрал письмо из рук посыльного, перевернул и сломал печать. – Чего ждешь? – спросил он, еще не раскрыв письма. – Ты можешь идти.

– Домой? – с великим сожалением в голосе протянул Альберт.

– Да, домой, бестолочь. Ключ оставь на столе.

Но мальчишка не стронулся с места.

– По пути назад, как я шел мимо «Принца Уэльского», видел: нынче новую пьесу дают, да заграничную! Мистер Мэннеринг раздавал билеты забесплатно, потому что премьера ж! Так я и вам один взял. – Альберт выпалил все это на одном дыхании и, скорчив рожу, отвернулся.

– И что? – осведомился Нильссен. Притчардова письма он так и не развернул.

– «Дух Востока»! – гнул свое мальчишка. – Билет на галерку – первый ряд, в центре. Лучшее, что было. Я специально попросил.

– Ты билет себе оставь, – предложил Нильссен. – Сам сходи. Мне в театр не хочется. Ну, давай беги.

Мальчишка пошаркал ногою об пол.

– Да я себе тоже взял, – признался он. – Подумал – нынче ж суббота, а скачки перенесли…

Нильссен покачал головой:

– Мне сегодня не до театров.

– Ой, – пискнул Альберт. – А почему?

– Чувствую себя неважно.

– Тогда только на первое действие сходите, – посоветовал мальчишка. – Там шампанское давать будут. Шампанское для самочувствия в самый раз.

– Позови с собой Генри Фуллера.

– Перед входом для господ актеров я дамочку с зонтиком видел.

– Говорю, возьми Генри.

– А дамочка-то – японка, – скорбно вещал Альберт. – На грим не похоже. Небось настоящая. А Генри Фуллер на взморье. А вы-то почему не идете?

– Я совсем расхворался.

– А по виду не скажешь. Вы ж курите.

– Ты наверняка найдешь себе компанию, – заверил Нильссен, с каждой минутой раздражаясь все больше. – Сходи в «Звезду», да поразмахивай там лишним билетом. Как тебе такая мысль?

Альберт какое-то время пялился на половицы, беззвучно шевеля губами. И наконец со вздохом вымолвил:

– Ну что ж, надеюсь, увижу вас в понедельник, мистер Нильссен.

– Да, надеюсь, что увидишь, Альберт.

– До свидания.

– До свидания. А про спектакль ты мне потом непременно расскажи. Ладно?

– Может, мы как-нибудь потом еще раз сходим, – предположил Альберт. – Просто билет-то на сегодня. Но может, еще как-нибудь, в другой раз.

– Да-да, – заверил Нильссен. – С вероятностью, на будущей неделе. Когда я поправлюсь.

Он дождался, чтобы разочарованный подчиненный, мягко ступая, вышел из кабинета и тихо прикрыл за собою дверь. А затем развернул Притчардово письмо и подошел к окну, на свет.

Х. Подтверждаю. Но слушай: нынче днем у Анны произошло что-то странное. Стрельба из пистолетов и все такое. Подробнее при встрече объясню. Свидетель – секретарь суда О. Г. Раз уж играешь в детектива, может, тебе стоит с ним потолковать. Во что бы уж Анна ни вляпалась, наверняка О. Г. все знает. Ты ему доверяешь? Я – не то чтобы. У наших судей много затей, как гласит пословица. Уничтожь это письмо! – Дж. С. П.

Ближе к вечеру Томас Балфур вернулся в гостиницу «Резиденция», надеясь застать там Коуэлла Девлина – капеллана, который не далее как нынче утром случайно подслушал его разговор с Лодербеком. Ему хотелось извиниться за допущенную невежливость, а заодно (и это куда более насущно важно!) выспросить у капеллана, что он знает о пропавшем старателе Эмери Стейнзе. Балфур ни минуты не сомневался, что наведение Девлином справок в редакции «Уэст-Кост таймс» как-то связано с делом Кросби Уэллса.

Однако в «Резиденции» Девлина не обнаружилось. Кухонный персонал сообщил Балфуру, что священник ушел из обеденной залы несколькими часами ранее. В палатке на берегу его тоже не было, равно как в тюрьме при полицейском управлении; равно как и ни в одной из церквей; его не было ни в магазинах, ни в бильярдных, ни на набережной. Балфур удрученно бродил по Хокитике вот уже несколько часов и как раз собирался сдаться и возвращаться домой, когда он наконец-то завидел предмет своих поисков. Капеллан шагал по Ревелл-стрит, его шляпа и пальто промокли насквозь, а рядом с ним шел человек куда выше и крупнее Девлина. Балфур перешел через улицу и уже поднял было руку, пытаясь привлечь внимание священника, как вдруг узнал и его спутника. Это был туземец-маори, с которым Балфуру тоже довелось уже побеседовать в первой половине дня и с которым он повел себя непростительно грубо.