Светила - Элеанор Каттон

– Послушайте! – взмахнул он рукой. – Сдается мне, мы все-таки говорим об одном и том же. Если мистер Гаскуан посвящен в тайну, так чего бы нам не подождать, пока все не соберутся на совет, – вот тогда каждый своей историей и поделится. Не придется дважды рассказывать. Ну что, увидимся в «Короне»?

Мэннеринг шумно выдохнул.

– Боюсь, – наконец выговорил Гаскуан, – ни в какую тайну я не посвящен и на совет в «Короне» меня не звали.

Повисло молчание. Гаскуан переводил взгляд с Нильссена на Мэннеринга. Мэннеринг – с Гаскуана на Нильссена. Нильссен покаянно взирал на Мэннеринга.

– Ну и наделал ты дел! – буркнул магнат. Выругался, убрал пистолет, наставил на Гаскуана указательный палец. – Ладно, – сказал он. – Ничего уже не поделаешь… хотя черт меня раздери, если вам там обрадуются, и, черт меня раздери, я с вас глаз не спущу до конца вечера, да и потом тоже. Надевайте пальто. Вы идете с нами.

Меркурий в Стрельце

Глава, в которой Уолтер Мади размышляет над актуальной для всех загадкой; мы узнаем, что именно произошло во время его плавания из Данидина, а гонец приносит нежданные вести.

В курительной комнате гостиницы «Корона» воцарилась тишина – казалось, что в тишине этой дыхание на миг замерло у всех на устах и недвижно застыли кольца дыма, что поднимались над трубками, сигаретами, черутами[48] и сигарами.

Полночь миновала. Темнота скруглила углы комнаты, и пучки лучей от спиртовых ламп, еще недавно тусклые и знобкие, теперь обрели силу и потеплели. С улицы доносились отголоски субботней ночи – аккордеон, отдаленные вопли, нечастые возгласы, цокот копыт. Дождь перестал, хотя небо еще не расчистилось, и серповидная луна в низком небе заявляла о себе лишь квадратным пятном света.

– Вот и все, – произнес Томас Балфур. – Вот и все. Вот до чего мы дошли.

Мади, заморгав, огляделся. Рассказ Балфура, при всей его обрывочной хаотичности, действительно объяснил, что здесь делает каждый из присутствующих. Вон там, у окна, – туземец-маори Те Рау Тауфаре, верный друг Кросби при жизни, пусть и невольно предавший его в конечном итоге. А вон в самом дальнем углу – Чарли Фрост, банковский служащий, оформивший куплю-продажу Уэллсова дома и участка, а напротив него – газетчик Бенджамин Левенталь, узнавший о смерти отшельника спустя каких-нибудь несколько часов. Эдгар Клинч, покупатель Уэллсовой недвижимости, устроился на диване рядом с бильярдным столом, расправляя двумя пальцами усы. У огня обосновался Дик Мэннеринг, сутенер, владелец театра и близкий приятель Эмери Стейнза, а за спиною магната – его недруг А-Цю. С кием в руках замер комиссионер Харальд Нильссен, нашедший в хижине Кросби Уэллса не только огромное состояние, но еще и закупоренную склянку с лауданумом, наполовину пустую, – из аптеки Джозефа Притчарда. Последний, конечно же, занял место рядом с Мади, а с другой стороны – Томас Балфур, «подлипала» политика Лодербека, чей транспортный ящик с багажом не так давно исчез бесследно. В кресле с подголовником рядом с Балфуром восседал Обер Гаскуан, внесший залог за Анну и обнаруживший еще один клад, поменьше, спрятанный в ее оранжевом «рабочем» платье. Позади него маячил А-Су, торговец опиумом, содержатель притона в Каньере, бывший знакомец Фрэнсиса Карвера, не далее как нынче днем выяснивший, что Кросби Уэллс некогда был богачом. И наконец, к бильярдному столу прислонился, скрестив на груди руки, капеллан Коуэлл Девлин – тот, кто предал останки отшельника земле на террасе Сивью.

По мнению Мади, общество подобралось самое что ни на есть периферийное. Этих двенадцать человек объединяла лишь причастность к событиям 14 января: в ту ночь Анна Уэдерелл едва не умерла, Кросби Уэллс таки умер, Эмери Стейнз пропал, Фрэнсис Карвер снялся с якоря, а Алистер Лодербек прибыл в город. Мади вдруг осознал, что никого из этих людей на собрании не было. Отсутствовал и начальник тюрьмы Шепард, равно как и пронырливая вдовушка Лидия Уэллс.

В голову Мади пришла еще одна мысль: а ведь именно вечером 14 января сам он впервые ступил на новозеландский берег. Сходя с почтово-пассажирского парохода, который доставил его из Ливерпуля в Данидин, он возвел глаза к небу и впервые ощутил, в каких странных местах оказался. Небеса словно опрокинулись, рисунок созвездий выглядел чужим и незнакомым, Полярная звезда была где-то под ногами, канула в никуда. Поначалу он сдуру все искал ее, надеясь определить широту с помощью вытянутой руки, как проделывал когда-то мальчишкой на другой стороне Земли. Он нашел перевернутый Орион – колчан под ним, а меч торчит от пояса вверх – и Большого Пса, он висел точно дохлая собака на крюке мясника. Что за грустное зрелище, подумал Мади. Как если бы древние узоры звезд не имели здесь никакого смысла. Наконец он высмотрел Южный Крест и попытался вспомнить, как определяется местонахождение полюса, – ведь здесь, в бесформенной черноте антиподов, где все вверх дном, аналогичной звезды-вехи не было. Используется поперечная перекладина или вертикальный столб? Мади напрочь позабыл. Есть ведь какая-то формула: что-то насчет длины сустава… какое-то уравнение. Вопрос дюймов. Ему не давало покоя, что нет здесь такой звезды, которая обозначала бы полюс.

Мади неотрывно глядел в огонь: угли уже давно догорели и рассыпались золой. Томас Балфур излагал свою повесть отнюдь не в хронологическом порядке, и повествование его запутывалось еще больше из-за заминок, разъяснений и поддакиваний, поскольку рассказчика то и дело перебивали: все вторили друг другу, ходя вокруг да около бесконечными кругами. Что за хаотическая картина – как трудно разглядеть ее во всей полноте! Мади вновь перебрал в уме все, что ему довелось услышать в течение вечера. И попытался расставить перечисленные события в нужной последовательности.

Где-то за девять месяцев до сегодняшнего дня бывший каторжник Фрэнсис Карвер преловко отжал у Алистера Лодербека его корабль «Добрый путь». В какой-то момент после того, при неизвестных обстоятельствах, он утратил грузовой контейнер, с помощью которого шантажировал политика. Внутри контейнера находился сундук, а в нем – чистого золота приблизительно на четыре тысячи фунтов; это состояние было тщательно зашито в подкладку пяти платьев. Иголкой поработала Лидия Уэллс, которая на тот момент выдавала себя за жену Фрэнсиса Карвера.

Четыре тысячи фунтов – огромная сумма; естественно, что Карверу очень хотелось ее вернуть, как только он обнаружил пропажу контейнера. Он отплыл в Хокитику, предположительно догадываясь, что груз доставили туда по ошибке, и дал объявление в «Уэст-Кост таймс», предлагая крупное вознаграждение за возврат контейнера в целости и сохранности. Это объявление он разместил от имени Кросби Фрэнсиса Уэллса, предъявив в качестве удостоверения личности свидетельство о рождении, – хотя он был известен и до и после того под именем Фрэнсис Карвер. Почему Карверу для шантажа Лодербека понадобилось (или захотелось) взять себе вымышленное имя, пока что оставалось невыясненным. Непонятно было также, почему свидетельство о рождении Кросби Уэллса (если, конечно, речь шла о подлинном документе) на тот момент оказалось в руках у Карвера.

Настоящий Кросби Уэллс (или, может статься, какой-то другой Кросби Уэллс, думал про себя Мади) жил отшельником в долине Арахуры, в нескольких милях к северу от Хокитики. Уэллс скандальной известностью не пользовался, знакомых у него было наперечет; при жизни в Хокитике его почти не знали, а те, кто знал, даже не подозревали в нем человека богатого и влиятельного. Это А-Су, выясняя подробности его смерти, обнаружил, что несколькими годами ранее Уэллс напал на золотую жилу на приисках Данстана и добыл там целое состояние – не одну тысячу фунтов. По-видимому, Уэллс в силу каких-то причин желал сохранить это обстоятельство в тайне.

Фрэнсис Карвер дал объявление в «Таймс» в начале июня (точность датировки подтвердил Бенджамин Левенталь). Будучи в Хокитике, он в частном порядке предложил Те Рау Тауфаре вознаграждение за любые известия о человеке по имени Кросби Уэллс. Однако Тауфаре человека с таким именем и с такими приметами не знал, и контейнер так и не нашелся; Карвер вернулся в Данидин с пустыми руками.

Анна Уэдерелл также прибыла в Хокитику на «Добром пути», одетая в багряное «рабочее» платье, взятое напрокат у своего нового хозяина Дика Мэннеринга. Когда через несколько недель после прибытия она узнала, что с затонувшего судна удалось спасти сундук с женскими платьями, она купила все пять.

Разумно было бы предположить, что Анна понятия не имела о сокровище, зашитом в платьях, равно как и не подозревала об их происхождении. Она никому ни словом не обмолвилась о спрятанном золоте и явно не пыталась как-то его извлечь. Мади задумался. Возможно ли такое абсолютное неведение? Пожалуй, опиоманка, в отличие от женщины в здравом рассудке, и впрямь могла не заметить, что таскает на себе какую-то дополнительную тяжесть. С другой стороны, как засвидетельствовал Гаскуан, она прежде приятельствовала с Лидией Уэллс и с вероятностью опознала бы вещи из ее гардероба. Как бы то ни было, решил Мади, с тех самых пор Анна носила на себе целое состояние – хорошо, некую его порцию зараз, – если не считать месячного периода в сентябре-октябре, когда на поздней стадии беременности она вынуждена была обзавестись платьем особого покроя, из тех, что предназначены для будущих матерей.