Светила - Элеанор Каттон

Разумно было бы предположить, что Анна понятия не имела о сокровище, зашитом в платьях, равно как и не подозревала об их происхождении. Она никому ни словом не обмолвилась о спрятанном золоте и явно не пыталась как-то его извлечь. Мади задумался. Возможно ли такое абсолютное неведение? Пожалуй, опиоманка, в отличие от женщины в здравом рассудке, и впрямь могла не заметить, что таскает на себе какую-то дополнительную тяжесть. С другой стороны, как засвидетельствовал Гаскуан, она прежде приятельствовала с Лидией Уэллс и с вероятностью опознала бы вещи из ее гардероба. Как бы то ни было, решил Мади, с тех самых пор Анна носила на себе целое состояние – хорошо, некую его порцию зараз, – если не считать месячного периода в сентябре-октябре, когда на поздней стадии беременности она вынуждена была обзавестись платьем особого покроя, из тех, что предназначены для будущих матерей.

Когда хозяин гостиницы Эдгар Клинч обнаружил спрятанное в Анниных платьях золото, он решил, что это, должно быть, сутенер Дик Мэннеринг использует Анну, дабы контрабандой вывозить драгоценный металл с приисков, не платя пошлину в банке. Мысль об этом тайном сговоре глубоко уязвила Клинча, но у него не было никаких оснований призывать к ответу кого-либо из них, он и промолчал.

Но не один Клинч случайно нащупал в платьях Анны спрятанное сокровище, и не он один превратно истолковал увиденное. Старатель Цю Лун тоже проник в секреты, сокрытые в швах, – к слову сказать, примерно в то же самое время – и пришел к тем же самым скоропалительным выводам, что и Клинч. О том, что Мэннеринг вполне способен на мошенничество, А-Цю знал не понаслышке, ведь магнат уже оставил его в дураках один раз. А-Цю решил побить Мэннеринга его же оружием. Он начал понемногу потаскивать золото из Анниных платьев, переплавлял песок в бруски и помечал их клеймом с названием рудника «Аврора» – чтобы прибыль поступала в банк как выручка с его участка, который к тому времени откупил молодой старатель по имени Эмери Стейнз.

Процесс изъятия золота из Анниного платья занял несколько месяцев. Всякий раз, как Анна навещала А-Цю в каньерском Чайнатауне, она бывала одурманена опиумом до потери разума; так что А-Цю спокойно и без ее ведома извлекал золото с помощью иголки и нитки, пока девушка спала. Оранжевое «рабочее» платье Анна в Чайнатаун не надевала. Вот почему оранжевое платье оставалось битком набито золотом еще долго после того, как А-Цю выпотрошил остальные четыре.

Никто не знает как и почему, но переплавленное золото А-Цю было украдено из сейфа на лагерном приемном пункте. Наиболее вероятным подозреваемым, учитывая всю наличествующую информацию, был Стейнз, пропавший без вести старатель, – у которого, что характерно, недоставало мотивировки. Молодой человек был баснословно богат и, по крайней мере в глазах общественного мнения, баснословно удачлив. Зачем бы ему воровать у своего собственного, связанного договором, рабочего? И зачем бы ему прятать золото в чужой хижине, так далеко от своего участка? Ну что ж, какими бы причинами юноша ни руководствовался, думал про себя Мади, в одном сомневаться не приходится: Стейнз так и не положил добытое А-Цю в банк как выручку с «Авроры», что был юридически обязан сделать. Загадочно, одно слово; если бы переплавленное золото поступило в банк, рудник «Аврора» за ночь превратился бы из пустышки в «золотой билет домой».

А еще Эмери Стейнз оказался престранным образом впутан во все это дело посредством дарственной, которую Коуэлл Девлин обнаружил в зольном ящике у Кросби Уэллса, – в ней значилось имя Стейнза, хотя и без подписи. Эта дарственная, по-видимому, подразумевала, что Эмери Стейнз и Кросби Уэллс были как-то друг с другом связаны и припрятанное состояние в силу какой-то причины предназначалось в дар Анне Уэдерелл от Эмери Стейнза. Что сбивало с толку еще больше: ведь, с какой стороны ни глянь, золото Стейнзу не принадлежало, чтобы вот так им разбрасываться!

Анна носила ребенка – ребенка Карвера – с тех самых пор, как приехала в Хокитику, и весной ее беременность наконец стала заметна. Однако до родов дело не дошло; в середине октября Карвер вернулся в Хокитику, столкнулся с Анной и жестоко избил ее. Нерожденный ребенок погиб. Впоследствии, когда Анна описывала эту сцену Эдгару Клинчу, она дала понять, что Карвер уничтожил дитя хладнокровно и намеренно.

И хотя о смерти ребенка упоминалось вскользь несколько раз за сегодняшний вечер, по-видимому, никто из присутствующих ничего не знал об этой роковой ссоре. Из врожденной деликатности Мади ни от кого не требовал дополнительных подробностей, но про себя размышлял, как именно взаимоотношения Анны с Карвером встраиваются в канву истории в целом. Он гадал, в самом ли деле Фрэнсис Карвер преследовал цель убить ребенка, а если так, что могло послужить причиной преступления столь гнусного. Разумеется, никто из двенадцати участников совещания не мог ответить на этот вопрос с какой бы то ни было объективной достоверностью; они могли лишь пересказывать то, что им выдали за правду.

(До чего ж темны помыслы отсутствующих мужчин и женщин! И до чего ж труднораспознаваемы мотивации! Ведь Фрэнсис Карвер мог убить своего ребенка, бездушно от него отрекаясь, либо из ненависти, либо в качестве жестокой предупредительной меры, либо по чистой случайности; если не спросить его напрямую, так никогда и не узнаешь наверняка! Даже у Анны Уэдерелл, которая назвала Карвера убийцей, могут быть самые разные причины солгать.)

Поразмыслив обо всем об этом, Мади продолжил.

Те Рау Тауфаре, случайно повстречав Карвера утром 14 января, вспомнил о прошлогоднем предложении. За цену в два шиллинга Тауфаре был готов сообщить Карверу, где обретается Кросби Уэллс. Они ударили по рукам, Тауфаре объяснил, как отшельника найти, и Карвер в тот же день отправился в долину Арахуры; и этой ночи Уэллс не пережил. Вероятно, Карвер стал свидетелем смерти отшельника, а может, ушел за несколько минут до того, как Уэллс испустил последний вздох, но в любом случае он явился в хижину со склянкой лауданума, следы которого позже были обнаружены в желудке Кросби Уэллса в ходе вскрытия. Сразу после этой встречи Карвер возвратился в Хокитику, отдал приказ команде «Доброго пути» подняться на борт, снялся с якоря и уплыл еще до рассвета. Из Хокитики Карвер отправился не в Кантон (как предполагал Балфур), но в Данидин; этот факт Мади мог подтвердить, поскольку он взошел на этот самый корабль двенадцатью днями позже в Порт-Чалмерсе.

Алистер Лодербек прибыл в хижину Уэллса вскоре после ухода Карвера и обнаружил отшельника мертвым: тот сидел за кухонным столом, уронив голову на руки. Лодербек доехал до Хокитики, где у него взял интервью редактор Бенджамин Левенталь: он собирался разместить внеочередную политическую статью в понедельничном выпуске «Таймс». Левенталь, узнав от Лодербека о смерти Кросби Уэллса, сделал вывод, что собственность отшельника вот-вот выставят на продажу. На следующее утро он сообщил отельеру Эдгару Клинчу о такой возможности, зная, что Клинч хотел бы вложить капитал в землю. Клинч тотчас же внес в банк задаток, а банковский служащий Чарли Фрост посодействовал ему с покупкой Уэллсовой недвижимости.

Тогда Клинч уполномочил Харальда Нильссена освободить дом покойного и распродать его имущество. Так Нильссен и поступил – и, к вящему своему изумлению, обнаружил, что в хижине, в единственной комнате, во всех мыслимых потайных местах запрятано баснословное состояние. Золото, пройдя через банк, было оценено в четыре тысячи с лишним фунтов. Нильссену выплатили его десятипроцентную комиссию, после чего осталось чуть больше трех тысяч шестисот фунтов; из этого пришлось вычесть всевозможные налоги на наследство, пошлины, сборы и побочные расходы, включая подарок в тридцать фунтов банковскому служащему Чарли Фросту. Остаток – все еще вполне приличная сумма – в настоящий момент находился на условном депонировании в Резервном банке. Однако Клинчу, по-видимому, из этой суммы не достанется ни единого пенни: Лидия Уэллс, загадочным образом явившаяся из Данидина уже через несколько дней после похорон отшельника, подала апелляцию, требуя объявить куплю-продажу недействительной на том основании, что движимое и недвижимое имущество покойного по закону принадлежит ей.

Безусловно, вся громадная сумма, поставленная на карту в этой игре, не сводилась только к золоту, найденному в хижине Кросби. А-Цю выпотрошил лишь четыре из пяти Анниных платьев. Последняя порция, зашитая в складки Анниного оранжевого «рабочего» наряда, была обнаружена самой Анной Уэдерелл всего-то две недели назад, когда она очнулась в тюрьме после передозировки опиума. Она не без оснований предположила, что золото ей подбросили только сейчас: ведь она напрочь не помнила, что происходило в течение двенадцати часов, предшествующих ее аресту, и была сама не своя. Она попросила Гаскуана о помощи, вместе они извлекли драгоценный металл из оранжевого платья и спрятали его в мешке из-под муки под Гаскуановой кроватью.