Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - Валерий Вьюгин

Тогда же выбыли члены прежней секции Союза писателей, общая и профессиональная культура которых сформировалась в предреволюционные годы; многие — дворяне по происхождению; В. Н. Васильева-Небиэри, Е. С. Коц, С. П. Кублицкая-Пиоттух, И. Б. Мандельштам, Т. Л. Равинская, В. А. Розеншильд-Паулин, Е. М. Самборская, Б. П. Спиро, Д. Ф. Таубе.

Выводы комиссии ФОСП учитывались и при достаточно жесткой перерегистрации в Союзе писателей летом 1931 года. Многие переводчики, «вычищенные» из секции ФОСП, были исключены также из Союза писателей. Работа комиссии завершилась к середине июля 1931 года и была признана «в основном правильной и стоящей на должной высоте»[929]. При восстановлении в секции переводчикам предлагалось вновь пройти «квалификацию и чистку». Процедура восстановления некоторых из них, в частности Равинской, Спиро, Кублицкой-Пиоттух, длилась более полугода.

Последний период деятельности переводческой институции жестко связан с государственной политикой в области интеллектуального творчества и рапповскими установками на пролетаризацию литературы. В августе, по завершении «чистки», было избрано новое бюро, рекомендованное руководством ЛО ФОСП: Халме (председатель), Выгодский (заместитель председателя), B. C. Вальдман (секретарь), М. Е. Левберг, Л. Б. Грюнберг, И. И. Гринберг; кандидат — М. А. Чумандрина, официально утвержденная в секции лишь в декабре 1931 года. Исключение составила член прежней секции Союза писателей В. Е. Аренс-Гаккель, кандидатуру которой, видимо, предложили на общем собрании переводчиков (протокол не сохранился). Хотя процедура выборов была соблюдена, впервые в истории секции ее руководство назначили сверху. С установочным докладом на собрании выступал представитель Обкома партии, что позволяет говорить о введении партийного контроля над переводом, как делом исключительной политической важности, и лицами, владеющими иностранным языком. С этого времени переводчик должен был работать, руководствуясь не столько художественно-эстетическими, сколько идеологическими критериями, текущими политическими и рапповскими лозунгами, направленными на ломку художественного сознания, формирование новых стереотипов и превращение творческой интеллигенции в спецов, обслуживающих нужды социалистического строительства.

Как и предписывалось комиссией по «чистке», в секции были выделены четыре группы: художественные переводчики, технические, научные, группа драматического перевода, созданная первоначально при Всероскомдраме[930]. Научные и технические переводчики перешли впоследствии в ведение Государственного научно-технического издательства[931]. В соответствии с новыми задачами складывались направления и формы работы, в течение нескольких десятилетий определявшие жизнь литературно-художественных институций. Как видно из протоколов заседаний бюро (Приложения XVI–XVIII), секция в значительной степени ориентировалась на массовую, общественно-просветительскую работу: обучение широких слоев населения иностранным языкам, повышение общекультурного уровня пролетарских писателей (ознакомление их с иностранной литературой), участие в создании истории заводов и фабрик, подготовка книг по педагогике и учебников иностранных языков. Массовой работой секции руководил Халме, общественной — Гринберг. За усовершенствование квалификации переводчиков отвечала Вальдман, за связь с издательствами, библиотечную и библиографическую работу — Выгодский. В конце ноября, в связи с мобилизацией Халме в колхозы, секретариат ФОСП назначил исполняющей обязанности председателя бюро Чумандрину, но по неизвестной причине в работе бюро она не участвовала и секцией руководила Вальдман. Ответственность за массовую работу на время отсутствия Халме руководство ФОСП возложило на фанатичного лапповского критика, «ушибленного РАППом», как о нем отзывались современники[932], Н. В. Лесючевского, не занимавшегося переводом.

Особое внимание уделялось обслуживанию необходимых социалистической стройке иностранных специалистов и призыву иностранных рабочих-ударников в литературу; для их «выявления» создавались специальные «ячейки». Причем члены секции назначались в интернациональные бригады как «технические работники», владеющие иностранными языками; политическое руководство осуществлял Дом печати. Совместная работа переводчиков с Домом печати по каким-то причинам не задалась, и в конце 1931 года обсуждался вопрос о передаче руководства интернациональными бригадами Ленинградской ассоциации пролетарских писателей. Для этой цели в ЛАПП срочно создавалась иностранная секция.

Выполнение постановлений бюро неукоснительно контролировалось особой «тройкой». Переводчики выполняли многочисленные общественные нагрузки, осваивали политграмоту в созданном при секции политкружке, изучали постановления правящей партии и РАПП (Приложение XIX). Первое время после «чистки» привычная творческая деятельность была сведена до такого минимума, что на одном из заседаний обсуждался вопрос о ее расширении. Иные оттенки приобрело и само понятие творческой работы. К ней относили устройство вечеров по призыву иностранцев-ударников в литературу, организацию иностранных литстраничек на радио с социально-значимой тематикой («Красная Армия и война», «Красная Армия и соцстроительство»), В сохранившихся протоколах бюро упоминается лишь об одном «классическом» заседании секции с докладом Губера «Творчество Дос Пассоса. 42-я параллель»[933]. Приоритетное значение получил перевод произведений советских писателей для «экспорта их за границу» и перевод литературы национальных республик. Оценивая перестройку секции, Союз писателей, также переживший коренную ломку, отмечал, что ее прежнее руководство «оказалось не на высоте» и только в результате жесткой чистки «секция стала на правильный путь»[934].

Подконтрольная секция постепенно включалась в организацию выпуска переводной литературы: налаживались контакты с издательствами, представители секции участвовали в обсуждении издательских планов, наметилась некоторая плановость и приоритетность в предоставлении переводов членам секции, введен учет переводной литературы, издаваемой в СССР, и рецензий на выпускаемые издания. С официальным признанием труда переводчика профессией были утверждены членские билеты, специальные анкеты и личные учетные карточки переводчиков. Заметим, что первые формы анкеты и членского билета разрабатывались еще в начале 1920-х годов Всероссийским обществом переводчиков-литераторов.

Переводчики получили реальную возможность влиять на уровень выпускаемых переводов. К этому времени сложилась группа профессионалов, способная взять на себя ответственность за подготовку квалифицированных кадров. Все переводы до их выхода в свет проходили апробацию на производственном кружке; регулярно проводилась квалификация переводчиков с учетом разработанных секцией требований к переводчикам. В декабре 1931 года открылась студия с четырьмя отделениями: французское (руководитель А. А. Смирнов), английское (Д. М. Горфинкель), немецкое (И. Б. Мандельштам), театральное (В. Ф. Боцяновский, ассистент — А. Д. Радлова).

Секция, не имевшая прежде денег даже на рассылку оповещений о литературных «субботниках», регулярно получала денежную субсидию от ФОСП. Вступление в профсоюзную организацию, Горком писателей, обеспечило переводчикам многие социально-бытовые льготы: санаторно-курортное обслуживание, социальное страхование, право на дополнительную жилплощадь, получение продуктов и промтоваров в закрытом распределителе, созданном для руководителей и «актива» организаций. Профсоюзным заботам — участию в разных комиссиях (столовой, лавочной) и секторах Горкома — на заседаниях бюро отводилось немало времени. Иначе говоря, многие проблемы дела перевода, входившие в сферу внимания и секции переводчиков Союза писателей, и первого Союза переводчиков, разрешились в процессе огосударствления институции.

История секции переводчиков 1920-х годов типична для объединений дореволюционной литературно-художественной интеллигенции. В условиях тоталитарного режима любые попытки сохранить творческую и организационную самостоятельность, свое особое место в духовной жизни общества априори обрекались на неудачу. Объясняя позицию партии, председатель Наркомпроса Луначарский признавался, что «передача полномочий <…> каким-нибудь <…> художественным объединениям, какой-нибудь художественной учредилке — означала бы крах советской политики в этой области и капитуляцию перед защитой старинки»[935]. Неизбежность утверждения такой системы художественных ценностей, в которой определяющая роль отводилась идеологическим критериям, предопределялась всем ходом пореволюционного развития страны.