Борьба за трон. Посланница короля-солнца - Уильям Эйнсворт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жан охотно согласился на её предложение, считая его благоразумным; Мари́ же не хотела слышать об этом и выказывала твёрдую решимость взять мальчика с собою. С ними вместе пустились в путь Жак и доктор, последовавшие за Луизон.
В Самосе они расстались. Там никто их не знал и не стеснял; вечером они ужинали в прибрежной гостинице, в стороне, позади скал Порт-Вати и в некотором расстоянии от главного города Хоры, консул которого мог бы сделать им допрос. Толпившиеся вокруг стола деревенские ребятишки с любопытством рассматривали их, выпрашивая несколько монет взамен засушенных рыб и веточек кораллов или предлагая отыскать, с помощью ныряния, бросаемые в море монеты.
Вечер был тёплый; майское солнце воспламенило хлопья фиолетового тумана, рассекаемого на горизонте вершинами горной цепи Ампелокса. Возле них обрушившиеся громадные камни образовали целую груду, слывшую в местности за развалины маяка эллинской эпохи.
Далеко, в долине, обнаруживая кирпичную трещину, виднелись расшатавшиеся своды водопровода, и длинные развалины античного театра, совершенно заросшего низким кустарником.
— Прекрасная страна и поэтический вечер, — сказала Мари́. — Как забываются все треволнения нашей мелочной жизни среди таких величественных картин багряной природы и далёкого прошлого! Какие уроки для нас в этом угасшем, умершем великолепии исчезнувшей цивилизации! Какое величественное уничижение низких расчётов нашего самолюбия и гордости! Как было бы хорошо здесь под скромной одеждой рыбака, вдали от города и борьбы, среди безмятежного спокойствия простых смертных, ожидающих своего последнего часа, восторгаясь дивными делами их создателя!
Это глубокое молчание, последовавшее за различными ощущениями и треволнениями последних дней, подействовало на её нервы и дало отдых мыслям: она залилась слезами.
В одной из извилин горы Керки путешественников ожидала бригантина, чтобы отвезти их в Константинополь. Прощание и отъезд — печальны, как смерть, а потому, обнимая Альвейра и Флоризу, Жан и Мари́ спрашивали себя: придётся ли им когда-нибудь снова увидеться? В то время как Альвейр принялся устраивать слуг в Порт-Вати и помещать в надёжное место поклажу, Жан в сопровождении Мари́, сына, племянника и доктора — вечного обожателя Луизон — достиг места отплытия. В сумерки вся эта кучка людей прошла мимо величественного пейзажа Керки — чрезвычайно живописного с его оврагами, казавшимися почти отвесно вытесанными между двумя стенами скал, словно каналы, с его беспорядочно нагромождёнными камнями и с его обнажённым остовом горы; за ним показалась долина, окаймлённая деревьями, переплётшимися между собою, и усеянная олеандрами, туями и прославленными виноградниками, из которых выделывается знаменитое самосское вино.
Была уже тёмная ночь, когда они достигли назначенного места, где их ожидала лодка, чтобы доставить на бригантину.
Маленький Пьер принялся их расспрашивать, здесь ли тиран Поликрат бросил в воду свой перстень, который был проглочен рыбой.
Если бы они были погружены не в столь тяжёлые заботы, то в знак памяти о Самосе, родине Пифагора, они, без сомнения, набрали бы золотой песок, а в скромных землянках горшечников приветствовали бы память древних поставщиков всего мира, выделывавших здесь всю обиходную посуду, vasa samia, которой скромно пользовался и поэт Гораций.
Но ими овладела важная забота, и на другой день они также без волнения проплыли мимо острова Хиоса, родины Гомера, мимо Митилен, мимо местонахождения Трои и острова Тенедоса, где Улисс прятал своих тяжеловооружённых пехотинцев в прекрасных набедренниках. Когда путешественники прибыли к Золотому Рогу Константинополя, то их единственной заботой было скрыться в каком-нибудь караван-сарае, увернуться от допросов любопытной полиции и как можно скорее добраться до дворца персидского посланника, — и они, как настоящие преступники, бросились к бронзовому стукальцу, привешенному у дверей какого-то пристанища.
Вот при каких обстоятельствах Жан Фабр привёз свою любовницу в город, где он оставил свою жену.
VII
Прибыв в Стамбул, Мари́ Пёти́ стала снова одеваться по-женски. В то время, когда Жан отправился просить аудиенции у персидского посланника и занялся обеспечением их положения и безопасности, Мари́ вышла утром из караван-сарая одна с маленьким Пьером. Она была счастлива, что может осмотреть этот поэтический и неопрятный город. Жак остался оберегать ларец, в котором хранились депеши и официальные бумаги посольства.
В каике, защищённом красным балдахином, Мари́ переехала бухту Золотого Рога. Здесь открывалась восхитительная панорама. Старая часть города, прислонённая к горе и расположенная уступами, появилась, как царица Востока, в богатой своею пестротою мантии, извивавшейся под золотом минаретов и куполов, охровыми стенами, озарёнными солнцем, горячим, жарким колоритом, какой принимают на солнце букеты жёлтых акаций, разноцветными домами, выкрашенными в красный, коричневый, сине-сапфировый цвета, — под всем этим волшебным отливом, сверкавшим на фоне лазоревого моря, как драгоценные каменья на бархате.
Среди каиков странного образца, с загнутыми носами, с позолоченными бортами и с пурпуровыми балдахинами, Мари́ приближалась к устью двух рек-близнецов: Цидарисы и Барбизы, освежавших и прохлаждавших прекрасное место прогулки — Европейские Сладкие Воды. Перед Мари́ раскидывалась панорама громоздившихся друг над другом Семи Холмов, перерезанная величественными очертаниями Серая, Софийского собора, мечети Ахмеда, мечети Баязета, иззубренной бесчисленными белыми остриями стрел, куполов марабутских храмов и куполообразных усыпальниц.
Совсем внизу находилась прохладная долина Ликуса с её благоухающими садами до маленького порта Кум-Капу и Эйюб со своими двумя минаретами, а вокруг сверкали отдалённые кварталы с их гнездящимися в зелени жёлтыми домами и Галата с великолепной вершиной её холма, на котором возвышалась башня.
С Галатской башни открывалась живописная и широкая панорама; вид растягивался к Иени-Чарти и Топ-Хане, а оттуда к Джехангирской мечети до Кипарисов Буюк-Мезаристана. Остроконечная, длинная и утончённая верхушка Серая прорезала своей гранью воды Босфора, тёмно-синие волны которого, переполненные каиками и парусными судами, сливались с глубиной Мраморного моря, тогда как длинное и узкое устье без дельтовых наносов Золотого Рога, как смелая рука, проникало в землю между холмами, покрытыми белыми кубикообразными домами и лачугами из жёлтой высушенной земли. Вдали виднелся Скутари, весь осенённый высокими кипарисами своих кладбищ, усеянных округлёнными камнями, погребальными мечетями и усыпальницами с куполами, а оттуда Ен-Валидэ-Джами растушёвывал в желтовато-коричневый цвет склоны горы Булгурлу-Кеюи.
Вдоль Босфора, вокруг дворца Долма-Бахче, отражавшего в воде ряды своих высоких и красивых окон и мраморный фасад, зелёные холмы Бешик-Таха и Орта-Кеюи лениво растягивали свои тупые, запылённые склоны.
Обернувшись, Мари́
