Пой, Менестрель! - Максим Огнев

Артур, не удостаивая их взглядом, поворачивается спиной и уходит.

Шерсти клок с паршивой овцы —Вот и выйдет мешок со стада.Посрывай с королей венцы,Их напялят вмиг казнокрады.

На доносчика нет кнута,Пойман вор, да не вором назван.Открывай беде ворота,У ворон будет нынче праздник.

В балагане — хороший сбор,Ротозеи глазеть готовы:Кто там выставлен на позор?Снова — ты… Неужели снова?

Кредитор он, или должник,Кукловод, что за ширмой скрылся?Только тень иль уже двойник?Нитку дернул… Ты покорился.

Открывай ворота беде!Нынче снова она со свитой.Клятвы писаны по воде,То, что сказано, — позабыто,

То, что сбудется, — не взыщи!То, что скроется, — то бесследно.Выноси же беде ключи,Слишком долго ты жил безбедно.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Да будет день! — И будет боль,И с каждым часом все больнее.Я, верно, доиграю рольИ отказаться не посмею,И буду долго умирать —Еще живой, но за спиною,Неслышная, стоит опятьПодруга с острою косою.Сместилось все! Окончен бал,На карнавале меркнут краскиИ ледяной ее оскалЗаметен из-под каждой маски.…На чердаке хохочет сыч,И мне слова его понятны.«Ты кто? Охотник или дичь?» —Насмешник говорит крылатый.

А утром — новые дела,И серость буден суетливыхМне мозг и сердце облеклаСвоею паутиной лживой.Я снова восхожу на трон,Забыв бессонницы бесчестье,То доброй вестью поощрен,То покорен невинной лестью.А стоит мне глаза закрыть,Как лезвие сверкнет стальное,Бежит песок. И рвется нитьВ руке Подруги-за-спиною.И хлещет взгляда резкий бич,И вслух произносить не надо…«Будь ты охотник, будь ты дичь,Но за каким кустом засада?»

Я душу даром отдавал,Надеясь получить отсрочку,Но с каждым часом ближе сталь,А я сражаюсь в одиночку.И, что-то силясь доказать,Я голову держу все выше,Хотя пора уже понять,Хотя пора уже услышатьТот голос, что во мне поет,Мешает спать и так тревожит,Но рваться нити не даетИ лезвию — коснуться кожи.У ночи есть особый клич,То волчий вой, то лай собачий.«Ты был охотник, станешь — дичь»,Но все могло идти иначе…

Когда-нибудь войду я в дом,Где ждут и где меня прощают,Не палачом, не должником,Я заплачу сполна, я знаю,Еще я не отрезал путь,Еще вдали очаг мне светит.И я вернусь когда-нибудь,И я решусь за все ответить.И с каждой раны смоют соль,И спящий вечным сном — проснется.Да! Будет день — и сгинет боль,Да! Сердцу сердце отзовется.Моя рука — в твоей руке,Ведь судьбы так переплетутся:Оленю — скрыться вдалеке,Охотнику — домой вернуться.

Голод. Злой февральский ветер бросает в лицо не то дождь, не то мокрый снег. Артур закрывается рукой, плотнее стягивает полы плаща. С возвышения перед палаткой обводит взглядом лагерь. Неужели эта толпа голодных, измученных оборванцев — его войско?

Стоит долгая, страшная зима. Даже здесь, на юге, снег еще не сошел, превратился в жидкое месиво. Все давно уже забыли, что такое сухая обувь.

Голод. Целыми днями одна мысль — о хлебе. Открываешь поутру глаза — хлеба, засыпаешь ввечеру — хлеба, отправляешься в дозор, стоишь на часах — хлеба, хлеба, хлеба.

В середине декабря каралдорцы перешли по льду порубежную реку и захватили две крепости — Нельт и Рофт. Из Нельта Артуру удалось выбить врагов сразу. Два месяца длится осада Рофта. Воины называют Рофт не иначе как крепость «Сломи зуб».

Голод. Сосущая пустота в желудке, слабость в ногах, пальцы едва удерживают оружие. Все время хочется спать. Осажденные и осаждающие мучатся одинаково. Лед на реке вздулся и потемнел, теперь каралдорцы не могут рассчитывать и на удачную вылазку. Не уйти. Сдаваться в плен не желают. Ждут. Чего?

Гонца за гонцом отправляет Артур к Магистру. Требует прислать денег, продовольствия, фуража. У Магистра один ответ — казна пуста. Войско голодает. Окрестные деревни разорены. Отряды, посланные за продовольствием, выгребают все подчистую. Забирают посевное зерно, обрекая всю округу на голодную смерть, — проклятье королю, проклятье его людям! В лагерь приходят отчаявшиеся женщины, приводят детей, которых нечем кормить. Артуру все время слышатся их крики: «Тогда убейте нас!» Все чаще вспоминаются ему слова Аннабел: «Оборотень принесет лишь плач и страдание в каждый дом».

Король голодает, как и простые воины. На почерневшие губы Драйма страшно смотреть. Началось воровство. Вчера повесили двоих лучников, укравших хлеб у своих сопалатников. Обозных лошадей давно съели. Боевых коней Артур бережет, да поглядеть на них — клячи, а не кони, всадника в доспехах не выдержат.

Королевский Совет молчит. Лорд Гаральд удалился в свой замок, от себя прислал обоз с зерном. Только это капля в море. Люди обносились до дыр, обувь расползается в ледяном крошеве. Раздевают убитых.

Артур кашляет, поворачивается спиной к ветру, вытирает мокрое лицо. Бархаза отвлекает на себя силы Каралдора, иначе каралдорцы давно бы получили подкрепление и смяли его усталых, изголодавшихся воинов. Артур не понимает происходящего. Не он ли полтора года назад разбил каралдорцев у Поющих Камней? Разбил без помощи Бархазы. Что же изменилось? Что?

Он всегда имел крепкий тыл. Его люди ни в чем не нуждались. Магистр… Артур цепенеет на ветру, холод вгрызается в сердце, — он сам возвысил Магистра. Невольно вспоминается Артуру песня Менестреля:

В ночи людских тревог,В тени мирских преградТы был красив, как бог,Мой златовласый брат,И, сидя на конеИль глядя из окна,Ты видел, мнилось мне,Куда идет страна.Под бременем коронИным случалось пасть,И ты взглянул на трон —На нем сидела власть,Как взор ее горит,Рождая страсть в любом,Но каждый фаворитСтановится рабом.В пыли своих побед,В пылу своих удачТы с тьмою путал свет,Ты смехом слышал плач,Твердил: «Везет глупцу, —Проигрывая бой, —Монарху не к лицуБорьба с самим собой».Мечты твои цвели,И правились пиры,Горели корабли,И плавились миры,Всходила над странойЗловещая звезда,Земля была больной,Бесплодной — борозда.В предчувствии концаСлабеют города,Так как же быть певцам,Не лгавшим никогда,Прошедшим хлад и глад(Не дай Господь другим)?Когда певцы молчат,Бесчинствуют враги.Иной, глядишь, соврет,Наградами прельщен,Мол, что мутить народ,Народ и так смущен,Но не заткнуть ушей,Не запереть дверейПред гибелью детей,Пред горем матерей.Когда-нибудь и впрямьВсе раны заживут,А там — певцы уйдут,И короли уйдут.В чертоги доброты,Где всяк душой богат,Что скажешь ты, мой брат,Кем станешь ты, мой брат,Что скажешь ты, мой брат.

Пой, Менестрель! Пусть одежда потрепана, а ноги сбиты до крови, пусть живот подводит от голода, а губы потрескались от жажды. Утопая в снегу, спотыкаясь, скользя, меся ледяное крошево — иди. Холод ли пробирает до костей, ветер ли валит с ног — пой.