Греческие герои. Рассказы Перси Джексона - Рик Риордан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В таком случае уходи, – приказал Аид. – И, будь так любезен, никакой музыки по дороге назад. Ты мешаешь нам тут работать.
Орфей покинул дворец и пошел тем же путем, каким пришел, – через поля асфоделей. Без музыки, на которой можно было сфокусировать внимание, он осознал, как же в Царстве Мертвых страшно. Вокруг него шептались и переговаривались привидения. Они прикасались к его рукам и лицу своими холодными прозрачными кистями, моля сыграть на бис.
У него дрожали пальцы. Ноги подкашивались.
Он не знал, следовала ли за ним Эвридика. Вдруг она потерялась в толпе? Что, если Аид жестоко его разыграл? Орфей пришел в Царство Мертвых охваченный горем. Теперь у него появилась надежда. Ему было что терять. Это оказалось куда страшнее.
У врат в Царство Мертвых Цербер завилял хвостом и заскулил, прося исполнить тему из «Старого Брехуна». Орфей продолжал идти. На берегу Стикса ему послышались позади легкие шаги по черному песку, но уверенности не было.
Паромщик Харон ждал в своей лодке.
– Обычно я не беру пассажиров на другую сторону, – сказал он, опершись на весло. – Но босс сказал, тебя можно.
– Моя жена… Она позади меня? – спросил Орфей. – Она там?
Харон уклончиво улыбнулся.
– Подсказывать было бы нечестно. Пора отправляться.
Орфей шагнул на борт. По спине, точно полчища муравьев, бегали мурашки, но он не отрывал взгляда от темных вод до самого противоположного берега, пока Харон греб, мурлыча себе под нос «Daydream Believer».
Орфей начал подниматься по крутому туннелю назад в мир смертных. Шаги отражались эхом от стен. Один раз он услышал позади некий звук, похожий на тихий вздох, но, возможно, ему просто почудилось. А этот запах жимолости… это духи Эвридики? Его сердце разрывалось в груди от неопределенности. Она могла быть прямо за ним, только руку протяни… эта мысль была сладкой и в то же время мучительной. Все силы уходили на то, чтобы не оглядываться.
Наконец он увидел впереди выход из туннеля и теплый дневной свет за ним.
«Еще несколько шагов, – сказал он себе. – Не останавливайся. Пусть она присоединится ко мне в лучах солнечного света».
Но воля трещала по швам. В ушах прозвучали слова Аида: «Ты должен верить. Силы твоей любви должно хватить».
Орфей остановился. Он никогда не верил в собственные силы. В детстве отец постоянно его ругал, называя слабым. Если бы не музыка, Орфей был бы никем. Эвридика никогда бы не полюбила его. Аид не согласился бы отправить ее назад.
Как Орфей мог быть уверен, что силы его любви будет достаточно? Как он вообще мог быть уверен хоть в чем-то, кроме своей музыки?
Он подождал, надеясь услышать позади еще один вздох, надеясь снова уловить аромат жимолости.
– Эвридика? – позвал он.
Ответа не было.
Орфей почувствовал себя одним на всем свете.
Он представил, как Аид и Персефона веселятся, что он, такой глупый, повелся на их розыгрыш.
«О боги! – восклицал бы Аид. – И он на это купился? Что за болван! Передай мне еще одного омара, будь добра».
Что, если дух Эвридики не следовал за ним? Или, что еще хуже, она стояла прямо позади него и молила о помощи? Это ведь он должен был вывести ее назад в мир смертных. Вдруг он шагнет под солнечный свет, оглянется и увидит, как она падает назад в Царство Мертвых, а туннель рушится? А что, очень в духе Аида.
– Эвридика, – позвал Орфей опять. – Пожалуйста, скажи что-нибудь.
Он услышал лишь тихое эхо собственного голоса.
Лишь одну вещь музыкант не может вынести – это тишину. Орфей запаниковал. И обернулся.
В паре футах позади него, все еще в тени туннеля, на расстоянии броска камня от солнечного света стояла его прекрасная жена в том самом платье из голубого газа, в котором он ее похоронил. Ее лицу только-только начал возвращаться румянец.
Их глаза встретились. Они потянулись друг к другу.
Орфей взял ее за руку, и ее пальцы обратились в дым.
Она растворялась в воздухе, но на ее лице не было осуждения… лишь сожаление. Орфей попытался ее спасти. Ему не удалось, но она все равно его любила. Понимание этого вновь разбило ему сердце.
– Прощай, моя любовь, – прошептала она. И исчезла.
Крик Орфея стал самым немузыкальным звуком, который он когда-либо издавал. Земля содрогнулась. Туннель разрушился. Мощный порыв ветра вынес музыканта в мир, подобно застрявшей в горле и выплюнутой конфете. Он заорал и забил кулаками по камням. Попытался сыграть на лире, но пальцы точно налились свинцом. Вход в Царство Мертвых был закрыт навеки.
Орфей не шевелился семь дней. Он не ел, не пил, не принимал душ, в надежде, что жажда или вонь собственного тела убьет его, но не сработало.
Он молил богов Царства Мертвых забрать его душу, но ответа не получил. Он поднялся на самую высокую скалу и спрыгнул, но ветер подхватил его и мягко опустил на землю. Он отправился на поиски голодных львов. Звери отказывались его убивать, змеи – кусать. Он пытался разбить голову о камень, но камень обратился в пыль. Этому парню в буквальном смысле не позволяли умереть. Мир слишком сильно любил его музыку. Все хотели, чтобы он продолжал жить и играть.
Наконец, опустошенный, отчаявшийся, Орфей побрел назад, на родину во Фракию.
Если бы его история на этом завершилась, это был бы трагический финал, так?
Ой, нет. Стало еще хуже.
Орфей так и не оправился после смерти Эвридики. Он отказывался встречаться с другими женщинами, исполнял только грустные песни, игнорировал дионисийские мистерии, которые сам же помог организовать. Он хандрил и портил всем настроение во Фракии.
Если ты пережил страшную трагедию – к примеру, собственными глазами наблюдал, как твоя умершая жена превращается в дым, большинство людей поймет, что у тебя есть полное право впасть в депрессию. Они будут тебе сочувствовать. Но через какое-то время ты начнешь их раздражать: «Хватит уже, Орфей! Вернись на грешную землю!»
Я не утверждаю, что это самый чуткий способ встряски, но таковы уж люди, и особенно если этими людьми являются менады.
За прошедшие годы Орфей успел сблизиться с последователями Диониса. Он организовал их фестиваль, его папа был ветераном Индийской войны. Но в конце концов менады возмутились, что Орфей больше не посещал их вечеринки. Он был самым завидным женихом во всей Фракии, но отказывался с ними флиртовать, пить