Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Второй караульный Иван Родионов подтвердил показания своего товарища и добавил: после того как Максим Лесняков в кабаке за Арбатскими воротами «для телесной своей нужды от них отлучился, он был в то время весьма пьян же, и, подождав ево близ получаса, точию не дождался. [Он,] взяв того колодника, уже один повел для заковки на Болото в ту ж кузницу… означенной колодник в той же фартине купил ему еще вина, а на сколько, того не упомнит, которое от него взяв, и выпил, и стал быть весьма пьян. И тот колодник каким случаем от него ушел, того за беспамятством сказать не упомнит».

К счастью для солдат, сбежавшего арестанта в этот же день привели из Московской полицмейстерской канцелярии. На допросе он признался: обнаружив, что один караульный отлучился из кабака, а второй после очередной чарки вина находился в бессознательном состоянии, он нанял извозчика, которому раскрылся, что «он намерен бежать». Извозчик согласился за два рубля вывезти беглеца за пределы Москвы. Сев в сани вместе с пьяным солдатом, они «поехали разными переулки и пробирались к Земляному городу в Зубов». В одном из безлюдных переулков колодник «сидящего с ним солдата из саней спихнул, которой и упал, а имеющийся на нем государев плащ остался в санях». Заслуга поимки беглеца принадлежала неизвестному офицеру, тем зимним вечером проезжавшему по московским улицам и заметившему, что в проскочивших мимо санях сидит человек в нашейной цепи. С криками «Караул!» он погнался за санями. На помощь подоспели другие московские обыватели, и преступника удалось поймать[604].

Шестнадцатого апреля 1752 года совершили побег двое из четырех колодников, посланных в кузницу для перековки, и вновь по вине караула. Главным виновником оказался сержант Навагинского пехотного полка князь Федор Иванов сын Мещерский, который в тот день возглавлял конвой из пяти солдат и ефрейтора. На допросе князь признался, что после того, как кузнец на Болоте снял с арестантов кандалы и приступил к их починке, все они, караульные вместе с заключенными, отправились в ближайшую харчевню, где за счет последних не спеша сытно пообедали. После их возвращения в кузницу мастер приступил к заковке первой пары колодников. Между тем из Сыскного приказа, где стали беспокоиться по поводу задержки с их возвращением, в кузницу был прислан ефрейтор с приказанием поскорее вести заключенных обратно. Но вместо этого князь Мещерский с присоединившимся к нему ефрейтором повели пару ожидавших перековки заключенных в кабак под Каменный мост, где за их счет «выпили по стакану пива». Потом ефрейтор «в том кабаке стал бритца, понеже пришел фельдшер». Тем временем у колодников закончились мелкие деньги, и Мещерский с солдатом повел их менять последний рублевик, причем солдат остался стоять с ними на улице, а сержант сам бегал по лавкам и искал, у кого бы разменять рублевую монету. Арестанты попросили охранявшего их солдата поторопить князя, «чтоб шел поскорее». Когда же Мещерский и простодушный солдат вернулись, «оных колодников не явилось»[605].

Одиннадцатого марта 1749 года из острога Сыскного приказа бежали четыре преступника, приговоренных к смертной казни и ожидающих рассмотрения их дел в Правительствующем сенате. Первым о побеге стал думать Яков Неклюдов — тот самый, с которым в 1747-м совершил «утечку» из сибирской ссылки Матвей Цыган. Именно Неклюдов выступил инициатором побега и подговорил к нему других «смертельных» колодников. Один из них, Федор Степанов, который спустя полтора месяца после побега явился в Сыскной приказ с повинной, на допросе 24 мая подробно описал подготовку побега. Утром 5 марта, за несколько дней до побега, сразу после выпуска заключенных из казарм Неклюдов подозвал его, отвел в укромный уголок острога и затеял разговор:

— Хочешь ли ты со мною бежать за рубеж?

— Я бы бежал бы, да дороги не знаю, — растерявшись, ответил Федор.

— Я за рубежом был, и за рубеж дорогу знаю, и за рубежом жить вольно. Да со мною хотят бежать содержащиеся в Большом остроге колодники Петр Карпов да Михайла Бухтеев, — стал его уговаривать Яков.

Немного подумав, Степанов согласился:

— И я с вами товарищ.

После этого заговорщики, «сошедшись в том Большом остроге, советовали[сь], как бежать из Сыскного приказа». Было решено бежать, добившись под каким-то предлогом вывода из острога. Арестанты прекрасно знали, что обычно колодников выводили из острога на двушейной цепи, причем каждую пару, как правило, охраняли два солдата. Предстояло подговорить четырех караульных.

Видимо, они тщательно выбирали подходящих кандидатов. 25-летний Тимофей Никифоров сын Шитов, совсем недавно взятый в рекруты из вятской деревни, видимо, был недоволен жизнью. Он стоял на карауле в покаянной палате, когда его подозвали Михайла Бухтеев и Петр Карпов. За казармами, в углу Большого острога, состоялся разговор:

— Мы с товарищи с Федором Степановым, Яковом Неклюдовым и Михайлой Бухтеевым намерены бежать за рубеж. А ты де намерение к тому побегу имеешь ли? — спросил Карпов солдата.

— Я бежать с вами намерен, только каким случаем?

— Мы отпросимся к заковке кандал в кузницу, а ты, Тимофей, будь за нами караульным. Только к тому нужно приговорить таких же солдат.

После этого Тимофей Шитов склонил к побегу своего приятеля, 23-летнего солдата Якима Михайлова сына Зацепляева. И уже вдвоем они стали уговаривать 21-летнего Василия Сергеева и восемнадцатилетнего Григория Дементьева сына Желнина с помощью таких аргументов: «Хочешь ли бежать за рубеж? …Там жить, сказывают, привольно… А колодники де сказывают, что они и город знают». В конце концов и эти служивые пообещали, что «они с ними за рубеж побегут».

В назначенный день заговорщики подкупили караульного сержанта Ивана Шальгина, чтобы тот выпустил их вместе с другими колодниками «для чищения помету» возле Сыскного приказа. Охраняли преступников несколько солдат. Сделав работу, колодники отпросились сходить под конвоем в самый ближний кабак, «что словет Солянка», находившийся у Москворецких ворот, всего в нескольких шагах от острога. Охранять их вызвались именно склонившиеся к побегу караульные. Выпив в кабаке вина, беглецы с солдатами отправились за Москву-реку на Болото, а там наняли двух извозчиков и поехали подальше от города[606].

Ссылка

Большинство изловленных Ванькой Каином московских «мошенников» были осуждены на телесное наказание и сибирскую ссылку.

Отправка колодников Сыскного приказа в ссылку происходила от одного до восьми раз в год. Например, в 1736–1738 годах ссыльных отправляли трижды, в 1739-м и 1742-м — по четыре раза, в 1743-м — всего дважды, в 1745-м — шесть раз[607]. В теплое время года колодников пересылали водяным путем (по Москве-реке и Оке) на специально закупавшемся струге, а с окончанием навигации — на подводах. Так, многие московские «мошенники», пойманные по «указыванию» Каина в конце декабря 1741-го — январе 1742 года, были в числе 132 преступников, отправленных в феврале 1742-го на подводах в сопровождении пятидесяти солдат московского гарнизона, возглавляемых прапорщиком Василием Фиком. 28 февраля 1745 года из Москвы выехала партия из 235 колодников под охраной шести офицеров и 129 рядовых солдат. Для них было выделено 65 подвод, а офицеру выданы подорожная и прогонные деньги для смены лошадей на ямских станциях[608].

Перед отправкой колодников обязательно водили в кузницы для более крепкой заковки в ручные и ножные кандалы, а также сковывания попарно двушейной цепью. Так парами они и следовали до места назначения[609].

Для плохо одетых колодников иногда покупалась одежда за счет казны. Так, в 1730 году для ожидающих отправки в ссылку заключенных было приобретено восемь шуб, три подкапка{65}, пять шапок и восемь пар рукавиц, в следующем — 49 шуб, 40 шапок, 14 рубах, 15 порток, девять подкапков. В феврале 1742 года для приговоренных к сибирской ссылке преступников было закуплено 16 бараньих шуб и четыре кафтана[610]. Но вряд ли Сыскной приказ обеспечивал всех нуждавшихся в теплой одежде колодников, осужденных на ссылку. Так, капитан Степан Михайлов сын Мастинин, командированный для препровождения партии ссыльных водным путем до Казани, 29 сентября 1740 года, накануне отправления, просил начальство его проинструктировать на случай непредвиденных обстоятельств: «…а ныне уже настает путь зимний, и ежели, паче чаяния, нынешним водяным путем до указного места судно с наступающим зимним путем остановитца, то как оных колодников до показанного места вести — на подводах или пеших? Буде же вести на подводах, то о даче мне с конвоем и под оных колодников в городах подвод и прогонов в инструкции не изображено, и в города к воеводам послушных указов не имеетца». Капитан высказывал опасение: «А ежели оных колодников вести пеших, то оные провожанием умедлятца, к тому ж из оных колодников много число и помрут, понеже оные безодежные, на которых не токмо шуб, но и кафтанов и обуви не имеетца, и скованы в ручные и ножные кандалы по два человека, ис которых многое число имеетца и больных»[611].