Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

В начале 1749 года императрица Елизавета Петровна вместе со своим двором пребывала в Москве. В числе высокопоставленных чиновников при государыне находился и генерал-полицмейстер А. Д. Татищев. Очередная челобитная на Каина, написанная солдатом Федором Тарасовым, 20 января попала Татищеву лично в руки. Солдат рассказал, что 17 января в его дом за Никитскими воротами приходила посланная от Каина «женка» Авдотья Степанова, которая у ворот разговаривала с его пятнадцатилетней дочерью Аграфеной, а некоторое время спустя девушка из дома ушла и пропала. После двух дней бесплодных поисков отчаявшийся отец отправил переплетчика Филиппа Александрова, его жену Дарью Дорофееву и «женку» Алену Митрофанову на двор к Каину. В тот момент доносителя дома не было, и посланным удалось побеседовать с его домашними. Жена Каина Ирина Иванова проговорилась, что «слышала, какую-то де солдатскую дочь из-за Никицких ворот увес муж ее, Каин, а куда не знает», а работница «объявила, что ее увезли Каин да банщик Иван Готовцев в село Павшино». Не теряя времени, Федор Тарасов стал хлопотать о подаче прошения. Составить челобитную ему помог канцелярист Московской полицмейстерской канцелярии Николай Будаев, состоявший в ссоре с Иваном Каином. Видимо, именно Будаев сумел подать прошение лично генерал-полицмейстеру, который распорядился немедленно арестовать Каина.

Для ареста были посланы солдаты во главе с офицером, а сопровождал их тот же канцелярист Будаев. (Кстати, на следствии Каин оговорил Будаева в различных преступлениях, а тот в ответ показал: «…оным де всем он, Каин, ево, Будаева, поклепал напрасно, злясь на то, что он, Каин, сведав об нем, Будаеве, о том, яко на него, Каина, о увозе им салдатской дочери от отца ее писал челобитную, потому ж от присудствия для взятья ево, Каина, з дежурным афицером посылан был, которого и взял на дороге. А потом он, Каин, и в задержании в Главной полицыи, как он, Каин, шел в тюрьму, а он, Будаев, попался ему на крылце на встрече, то он, Каин, бранил матерными словами и, уграживая, грыз на него, Будаева, руки свои, и оное видели и слышали купец Иван Козмин, да чесовой Московского шквандрона драгун Иван Милюшин»[628].)

Каин был задержан «на дороге» в Москву, когда возвращался из дворцового села Павшина. Надо думать, для него арест был полной неожиданностью. Вероятно, его многочисленная команда находилась в Москве, поэтому Каин не оказал сопротивления, рассчитывая, что и на этот раз пронесет.

На допросе в полиции доноситель признался, что 17 января «девку Аграфену Федорову… он звал с собой гулять и оная с ним, Каином, ехать из своей воли и намерилась. И он, Каин, взяв с собою свою епанчу лисью да шапку свою ж кунью, надел на нее, чтоб не признали… посадя с собою на наемного извощика, поехал в Новонемецкую слободу в трактирный дом француза Марки Бодвика для питья виноградных питей», где, «взяв белого и меду, пили», а после «с оною девкою чинил блудное дело». Дочь Федора Тарасова «в том во всём против Каинова показания согласно объявила»[629].

Расследование преступлений Ивана Каина не случайно началось именно с этого дела. Для людей Средневековья и раннего Нового времени кража девицы из дома отца «для блудного дела», даже при ее добровольном согласии, находилась в ряду наиболее тяжких преступлений. Например, в 1687 году расследование в Москве дела об увозе обманом и изнасиловании молодой девушки Мавретки Венцилеевой высокопоставленным служилым человеком Степаном Коробьиным потребовало вмешательства юных государей Иоанна и Петра Алексеевичей и регентши-царевны Софьи Алексеевны, которые приговорили насильника к наказанию кнутом, крупному штрафу в пользу Мавретки «за бесчестье ее и на приданое» и ссылке в Соловецкий монастырь[630]. По мнению американской исследовательницы Н. Ш. Коллманн, центральная роль в обеспечении стабильности семьи и общественных институтов принадлежала женщине и потому «сексуальная невоздержанность могла потрясти основы общества сильнее, чем преступление и проклятия: она разрушала семьи, унижала отцов и мужей, плодила нежелательных детей», а сексуальные оскорбления «ставили под угрозы шансы девушки на замужество и унижали семью в глазах села или местной общины»[631].

А. Д. Татищев принялся лично допрашивать Каина о совершённых им преступлениях, а также о его сообщниках и покровителях. Осознав безвыходность своего положения, доноситель начал давать признательные показания, каждый день делая по несколько новых заявлений, впутывая в дело всё больше и больше подозреваемых — чиновников разного калибра, купцов, «фабричных» и т. д. Генерал-полицмейстер особенно старался выведать компрометирующие сведения о служащих Сыскного приказа и других московских учреждений, оказывавших покровительство «доносителю из воров».

Из показаний Каина следует, что он находил общий язык с канцеляристами Сыскного приказа благодаря подаркам, преподносимым как самим чиновникам, так и членам их семей. Так, на одном из допросов он сделал следующее признание: «Того ж де приказу секретари Иван Богомолов, Сергей Попов, Петр Донской да протоколист Молчанов, будучи в приказе, почасту говаривали ему, Каину, чтоб он, Каин, позвал их в питейный погреб и поил их рейнским, которых де он и паивал часто и издерживал на то по рублю и больше. А когда он их в том не послушает, то держивали ево в том Сыскном приказе под караулом. И ис того задержания потому паивал их за то, когда на него произойдет какая в чем жалоба, чтоб они ему в том помогали и с теми людьми, не допуская в дальнее следствие, мирили, что де и самым делом бывало неоднократно, а по какому делу имянно, припомнить не может. А ежели, пачи чаяния, они в том будут запираться, то он может обличить их торгующим шляпами Якимом, а чей сын, не знает, которой те шляпы и приносил при тех секретарях в питейный погреб, коими тако ж и сверх того он, Каин, за то даривал их, секретарей и протоколиста, шапками, платками, перчатками и шляпами немецкими пуховыми, а протоколисту де и сукна цветом свинцоваго на камзол прошедшим летом в доме ево подарил, да жене ево бархату черного аршин, да об[ъ]яри{66} на болохон и на юпку цветом голубой, а сколько аршин, не упомнит, да в разные времена три или четыре платка италианских, и он де просил с него на кафтан себе сукна, токмо де он не дал»[632].

Обратим внимание на то, каких подношений ждали чиновники от Каина: «рейнское вино», «перчатки», «немецкие шляпы пуховые», «сукно цветом свинцовое на камзол», «платки итальянские» и пр. Вероятно, правы те историки, которые утверждают, что в XVIII веке амбиции и аппетиты чиновников возросли[633]. Отметим также, что Каин был вынужден делать канцеляристам подарки и угощать их не только для того, чтобы они не доводили до «дальнего следствия» дела по челобитьям против него, но также и в целях собственной безопасности — иначе он мог попасть «под караул».

Сыщик сильно зависел от секретарей Сыскного приказа и уж тем более от судей. На допросах бывший доноситель поведал и о тех усилиях, которые ему пришлось приложить для того, чтобы заручиться их поддержкой: «В прошедшем лете, а в котором месяце и числе, не знает, только после случившихся пожаров, Сыскного приказу судья Афонасей Яковлев сын Сытин говорил ему, Каину, что он мало воров к ним водит, и при том говорил же, что у него сахару и чаю нет. И он де, Каин, пошед от него и, купя в городе полпуда сахару кенарского (привезенного с Канарских островов. — Е.А.), отнес в дом ево, Сытина, которой и приняла у него служащая ево девка, а как завут, не знает, только в лицо узнать может. Понеже де он, Каин, часто к нему, Сытину, в дом хаживал и сверх того оной Сытин посылывал ево, Каина, во многия времена для разных в дом свой покупок, которые он и покупал, и хотя де оной Сытин и деньги на те покупки давал, однако де он, Каин, по большой части своими доплачивал, а иное всё на свои деньги покупал. А имянно купил на собственные свои деньги по приказу ево заслон железной, за которой дал полтину или десять алтын, не упомнит… В суконном ряду парчицу, называемую баракан{67}, которую он, Сытин, торговал, причем был и он, Каин, и сторговал, после из дому своего послал с ним, Каином, за тою парчицу деньги не все, а сколько, не упомнит, а достальные велел ему, Каину, заплатить своими, семдесят капеек или болше, не упомнит. Да и другие де товары он, Сытин, мехи и протчее, а что имянно, не упомнит же, покупывал, а для тех покупок бирал ево, Каина, с собою для того, что во многие времена за разные товары деньги он, Сытин, не доплачивал в надежде на него, Каина, что ему, Каину, в тех недоплатных деньгах поверят, а паче того ради, чтоб он те деньги даплачивал собственными своими… А когда он, Каин, ему, Сытину, говаривал о переплатных своих деньгах, тогда он, Сытин, ему, Каину, токмо объявлял, что после заплатит, но ничего не заплатил. А как де он, Каин, по присылки от него, Сытина, в дом к нему не стал ходить, то де он и поставленных у него, Каина, солдат для сыску воров от него свел».