Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Доношение Еремея Иванова послужило основанием для ареста Каина Тайной конторой. На допросе он признался, что действительно «взял» Афросинью на основании доноса Парыгина и держал ее в своем доме в течение трех дней под караулом, а затем отпустил, не объявляя ее ни в каком судебном месте, поскольку «она ни в чем не винилась». Но при этом доноситель отрицал, что разграбил дом и лавку Еремея Иванова и мучил Афросинью.

Однако эти отговорки, конечно, не могли убедить следствие в его невиновности. В обвинительном протоколе отмечалось: «…ему, Каину, как оную девку Афросинью, так и других никого самому, и особливо в доме своем, не токмо по извету о деле спрашивать, но и под караулом держать, паче же свобождать, ежели б в том ко взяткам воровства ево не были, не надлежало, а должно в то же время, где о ком подозрительном проведает, доносить в судебных местах». «Ис чего явное ево, Каина, в противность ево должности воровство и народное разорение оказалось», — заключили судьи Московской тайной конторы.

Лжесыщики Федор Парыгин и Тарас Федоров были приговорены, «в страх другим, дабы, на них смотря, таковые воровства и народу разорения чинить не дерзали», к нещадному наказанию кнутом, вырезанию ноздрей и вечной каторге. Что касается Каина, судьи Тайной конторы рассудили: «А вышеобъявленной известной доноситель Иван Каин за вышеобъявленные ево, Каинова, воровства и народу разорение подлежал жесточайшему наказанью кнутом и дальней ссылке, однако ж, дабы впредь в сыску воров и разбойников и протчих подозрительных людей имел он крепкое смотрение, того для оное ему ныне оставить. А дабы те ево воровства вовсе ему упущены не были и впредь от такого воровства и от протчих подобных тому предерзостей имел он, Каин, воздержание и предосторожность, учинить ему, Каину, в Тайной конторе наказанье, бить плетьми нещадно, и по учинении того наказания объявить ему под страхом смертныя казни с подпискою: ежели впредь сверх должности своей явитца он, Каин, в каких либо хотя наималейших воровствах и взятках, то уже поступлено с ним будет по силу указов Ея Императорского Величества безо всякого упущения. А чтоб впредь к воздержанию ево ото всякого воровства, и в сыску подозрительных людей невинным разорение не имело быть, над ним, Каином, иметь наблюдательство». 23 сентября 1745 года Тайная контора оповестила об этом решении Военную контору, Московскую полицмейстерскую канцелярию и Сыскной приказ[623]. Итак, на этот раз Каин избежал каторги, отделавшись «нещадной» поркой плетьми в стенах Тайной конторы.

Не успел доноситель в конце сентября выйти на свободу, как в начале октября на него было подано в Московскую сенатскую контору челобитье оброчного крестьянина Алексеевского монастыря Герасима Дмитриева, торговавшего в лавке на Варварке. Тот рассказал, что в 1743 году отдал своего десятилетнего сына Илью в Кожевники Ивану Савельеву для обучения сапожному делу, а когда в феврале 1745 года сапожник был «взят» Каином по подозрению в «расколе», Илья также оказался в Тайной конторе. После допросов подростка передали Каину для отвода к отцу, но вместо этого сыщик привел его в свой дом, где держал трое суток, а одного из солдат своей команды отправил к Герасиму передать, чтоб тот прислал ему десять рублей, иначе грозился отвести его сына обратно в Тайную контору. Дмитриев означенную сумму прислал, после чего Илья был освобожден. Герасим был настолько напуган всемогущим доносителем, что даже испросил у него позволения: «Можно ли моему сыну в лавке за товаром сидеть?» — на что получил милостивое разрешение. Но после Пасхи Каин забрал из его лавки уже обоих сыновей — Илью и его старшего брата Андрея, отвел их в свой дом и вновь стал вымогать у отца деньги. За освобождение детей Герасиму Дмитриеву пришлось заплатить пять рублей. И вот теперь, 30 сентября 1745 года, только что освобожденный из Тайной конторы Каин опять явился в дом к Герасиму. Не застав его, доноситель приказал отвести его младшего сына на свой двор, а сам остался дожидаться хозяина. В разговорах с его женой Каин разоткровенничался: «…давно я дома не бывал!», — а потом успокаивал хозяйку: «…ежели де дадите денег, то оного сына Илью отпущу, а ежели не дадите, то велю ево вести и дожидатся у Красных ворот». Между тем Герасим вернулся и вышедшая открыть ему ворота супруга сообщила, что в доме его ждет Каин, а сына Илью увели. Дмитриев развернулся и пошел прямиком к сенатскому прокурору А. Г. Щербинину, которому «о той… от Каина обиде его… объявил». Прокурор приказал арестовать Каина и отвести его под караулом в Московскую сенатскую контору.

Удивительно, но и на этот раз Каин легко отделался. Неделю он просидел под арестом в сенатской конторе, а 8 октября его отправили в Сыскной приказ вместе с челобитьем Герасима Дмитриева и предписанием расследовать дело. На допросе в Сыскном приказе Каин ни в чем не признался. 1 ноября было решено допросить Герасима Дмитриева для получения его показаний, а тем временем незаменимого специалиста Каина освободить «для сыску и искоренения воров»[624].

В апреле 1747 года из Московской сенатской конторы в Сыскной приказ было прислано для расследования челобитье московского купца 2-й гильдии Емельяна Юхатова. Тот жаловался, что 23 марта «в ночи» доноситель Каин и с ним «человек пятнадцать и больше» ворвались в его дом, разбив окно. Самого хозяина дома не оказалось (он гостил у протоколиста Ивана Плавильщикова), но два его работника были избиты, а всё имущество разграблено. Каин с товарищами прихватили «десять оленей деланных», «десять замшей», «два гнезда рубах», «два окорока, которые повешены были в чердаке», и пр. Однако в Сыскном приказе Каина по этому делу даже не допросили. Только 9 сентября было вынесено решение, что купцу Юхатову «в приезде к нему помянутого доносителя Ивана Каина в дом, в грабеже и в других обидах ведаться с тем Каином судом»[625] (то есть судьи Сыскного приказа посчитали, что это дело относится к разряду «судных», а не «сыскных», а значит, решаться должно в Судном приказе). Так это дело и завершилось. Уже будучи под следствием, Каин на одном из допросов рассказал, что с купцом помирился: «…сошедчи он, Каин, в доме купца Алексея Алексеева с вышеписанным Емельяном Юхатовым при купецком человеке Федоре Алексееве, а того Алексеева брате родном, спрашивал у него, Юхатова, на сколько имянно по цене во время приезду ево, Каинова, к нему пропало, на что де он, Юхатов, при означенном Алексееве объявил, что у него пропало по цене на пять рублев да убытков ему от того дела стало двадцать рублев, ис которых де он, Юхатов, за старание по тому делу дал сенатской конторы прокурору Щербинину десять рублев да графа Петра Борисова сына Шереметьева управителю Федору Звереву десять же рублев, которые де деньги он, Каин, заплатить ему, Юхатову, и обещался. И тогда ж де пошли они все трое в Сыскной приказ и присутствующим… о том, что они помирились, объявили, которые де им сказали, когда они помирились, то уже им до того и дела нет»[626]. Отметим, что столь подробное описание картины примирения двух тяжущихся в стенах приказа является редким, если не уникальным.

Все эти инциденты, несомненно, подрывали доверие к доносителю. Недовольство Каином постепенно накапливалось даже в стенах самого Сыскного приказа. Об этом свидетельствует инструкция обер-офицеру от 11 ноября 1748 года, в которой, между прочим, говорилось: «…когда доноситель Каин будет объявлять, что ему надлежит для поимки сколько солдат, то спрося присудствующих, а в [их] небытность дежурного секретаря, и дежурному секретарю спросить тайно доносителя, куда иттить, и в какие домы, и за какими людьми, чтобы в том от него, доносителя, знатным людям каким страхов и бещинства не нанесено было, и не вне ль Москвы, и ежели подлежит той посылке быть, того часу потребное число солдат посылать, и с ними ундер-офицер или капрал с таким наставлением, чтоб которых он, доноситель Каин, будет показывать, тех брать и содержать, чтоб их не упустить, и приводить прямо в Сыскной приказ… и х доносителю Каину в дом не водить, ибо от оного доносителя многие продерзости явились, что он перво к себе водит… Посланной з доносителем команде обер-офицеру приказывать… будучи ему и команде при взятье тех по указыванью доносителем колодников, в которых домех взяты будут, обид и разорения и грабежа никакого не учинить, и доноситель бы во взятых домех грабежа не учинил же… и смотреть, чтоб ис того дому чего не вывезено было, также и доносителя, как во взятках, и грабеже, и разорениях не быть послушным»[627].

Но неизвестно, сколь долго продолжалась бы деятельность официального доносителя Сыскного приказа, а вместе с ней и его бесчинства, если бы не стечение следующих обстоятельств.

В начале 1749 года императрица Елизавета Петровна вместе со своим двором пребывала в Москве. В числе высокопоставленных чиновников при государыне находился и генерал-полицмейстер А. Д. Татищев. Очередная челобитная на Каина, написанная солдатом Федором Тарасовым, 20 января попала Татищеву лично в руки. Солдат рассказал, что 17 января в его дом за Никитскими воротами приходила посланная от Каина «женка» Авдотья Степанова, которая у ворот разговаривала с его пятнадцатилетней дочерью Аграфеной, а некоторое время спустя девушка из дома ушла и пропала. После двух дней бесплодных поисков отчаявшийся отец отправил переплетчика Филиппа Александрова, его жену Дарью Дорофееву и «женку» Алену Митрофанову на двор к Каину. В тот момент доносителя дома не было, и посланным удалось побеседовать с его домашними. Жена Каина Ирина Иванова проговорилась, что «слышала, какую-то де солдатскую дочь из-за Никицких ворот увес муж ее, Каин, а куда не знает», а работница «объявила, что ее увезли Каин да банщик Иван Готовцев в село Павшино». Не теряя времени, Федор Тарасов стал хлопотать о подаче прошения. Составить челобитную ему помог канцелярист Московской полицмейстерской канцелярии Николай Будаев, состоявший в ссоре с Иваном Каином. Видимо, именно Будаев сумел подать прошение лично генерал-полицмейстеру, который распорядился немедленно арестовать Каина.